Все на своих местах

[пятница-развратница]

Название: «Все на своих местах»
Автор: mimori
Пейринг: Имс/Артур
Рейтинг: R
От автора: Для DD.

*

Он дерется и отталкивает его.
Сначала Имсу кажется, будто ему больно, или он передумал, или появилась еще черт знает какая причина. И Имс ослабляет хватку, разжимает судорожно сжатые пальцы на бедрах Артура. Пытается сфокусировать взгляд на его лице, но тот уже трясущимися руками притягивает его обратно, цепляется дрожащими пальцами за плечи и шею. Смотрит широко распахнутыми глазами на Имса и молча кусает губы, почти что до крови, ей-богу.
Имсу кажется, что что-то не так.
Что-то определенно не так, он уверен.
Артур-зануда.
Артур-педант.
Что-то не так, Имс кожей чувствует это, пока смотрит в расширенные зрачки Артура и видит в его глазах какой-то безумный страх.
Артур-координатор.
Артур…
Имс вновь сжимает руки на его бедрах и изо всех сил вбивается в него, натягивает Артура на свой член, чтобы в следующую секунду выскользнуть почти до конца и вновь – изо всех сил, словно чтобы причинить боль – войти обратно, скользнуть почти на сухую в жаркое, узкое нутро.
Имс не может его понять, как бы ни пытался.
Артур-страстный.
Артур-странный.
Артур-парадокс.
Он почти что не стонет, только еще жестче насаживается на член Имса, скользит в его руках, скользит на его члене, оставляет длинные красные полосы на плечах и спине. Молчит и тяжело дышит.
А потом шумно выдыхает, когда Имс впивается зубами ему в основание шеи. Артур почти не чувствует как из-под зажмуренных глаз непроизвольно текут слезы. И он только сильнее выгибается, упираясь затылком в матрац, а пальцами впиваясь в бока Имса, заставляя того сильнее сжать зубы.
Будто бы боль за боль.
Имс не понимает Артура, а последнее время даже не пытается понять.
Чувство такое, будто он общается с психом.
Трахается с психом.
Что угодно -- с психом.
Оргазм расползается по телу раскаленной колючей проволокой. Ползет по венам, затягивается на руках и ногах, заставляя задыхаться и сильнее сжимать в своих руках обманчиво хрупкое тело. И Артур бьется под ним, словно эпилептик. Хрипит, не позволяя себе ни слова, ни стона. Кончает, сжимая собой Имса так, что тому становится больно.

*

Имс привык к тому, что после секса с Артуром по всему телу синяки и ссадины. Привык к непонятному Артуру, который отталкивает, прогоняет, а буквально через секунду цепляется и не позволяет уйти. У Имса крыша едет от таких отношений, он уверен.
Он чертовски уверен в этом.
А еще он уверен в том, что это нельзя назвать отношениями.
Это какое-то сумасшествие.

*

Артур смотрит на него пустым взглядом пару секунд, а потом поднимается с постели, прихрамывая и цепляясь за стены, он идет в ванную. Запирается там.
Оставляет Имса одного, как бы намекая: Тебе здесь не рады. Ты здесь не нужен.
Уходи.


*

Имс на пару минут закрывает глаза, распластавшись на широкой, двуспальной кровати, и прислушивается к шуму воды. Злость чем-то похожа на возбуждение, ему кажется.
Скатившись с кровати, он сжимает зубы и рывками натягивает на себя одежду. Бесится. Бесится от бессилия и от того, что эта скотина в очередной раз получила то, что хотела.
Артур-хладнокровная сука.
Артур-ублюдок.
Артур.
Замерев посреди просторной спальни, Имс криво усмехается. В который раз все происходит по сценарию Артура?...
«Сегодня, - думает Имс. – Сегодня всё закончится совсем по-другому».

*

Имс не уходит. Садится на разворошенную постель и смотрит в одну точку.
Проходит минут десять, а вода в ванной все еще шумит.

*

Имс смотрит за закрытую дверь в ванную, а потом смотрит в коридор. Усмехается еще шире.
- Ну окей, Артур-засранец…
Имс поднимается с кровати и идет в коридор. Открывает входную дверь, а затем изо всех хлопает ей и, буквально в следующую секунду, вода в ванной стихает. Имс тихо ступает по паркету, направляясь обратно в спальню, и облокачивается на косяк, скрестив руки на груди.
Дверь в ванную все еще закрыта, но он уверен – сейчас Артур выйдет и…

*

Артур не замечает его. Вытирает волосы и идет к постели, а буквально через пару секунд замирает, вперив взгляд в пол. Точнее, в забытый на полу твидовый пиджак Имса. Он приседает, оставив полотенце на шее, и бережно поднимает пиджак.
А потом Имсу кажется, будто все встает на свои места, и он впервые понимает этого чертового Артура-психа.
Тот прижимает его пиджак к лицу и глубоко вдыхает запах одеколона и пота Имса.
Все встает на свои места.

*
И Имс неслышно шагает вглубь спальни.


Fin.

@темы: fanfic: rus, R

---

Dark Knight Rises

[Angel_of darkness]

Было или нет?

и Том

отсюда

@темы: fanart, Tom Hardy, Joseph Gordon-Levitt

---

=)

[Watsonyashka]

(c)тырено

---

[chagina]

На правах администрации и рекламы в данном посте будет вестись трансляция выкладки фиков на Dream Team Fest, которая стартовала 1 марта.

Во избежание дискриминации в списке будут учтены фики содержащие не только ОТП этого сообщества.

• «Тёмные уровни» by Хизер; пейринг/герои: команда, Майлс, намёк на Кобб/Ариадна; PG - 13 (авторский фик)
• «Подумай над этим» by вэнс; пейринг: Имс/Артур; PG-13 (перевод фика ifeelbetter)
• «Closer» by Бумажный кораблик; пейринг: Имс/Артур; R (авторский фик)
• «Может быть это наша награда» by Shatzy Shell; пейринг: Имс/Артур; NC-17 (перевод фика five_ht)
• «Дыши глубже» by Roleri; пейринг: Имс/Артур; PG-13 (перевод фика rageprufrock)
• «Временные постройки» by Half Nelson; пейринг: Кобб/Мол, Артур/Ариадна; PG-13 (авторский фик)
• «Уходя и оставляя» by Эмс; пейринг: Артур/Имс; R (перевод фика pyrimidine)
• «Sunny day» by Kordy Black; герои: Имс, Артур; G (арт)
• «500 дней Имса» by Katelinn; пейринг: Имс/Артур; R (перевод фика smallacts)
• Безымянный рисунок by Бодя Медведистый; герои: Артур; G (арт)
• Игральные карты by Natuzzi; пейринг: разные; G (арт)
  
• «Плюс один» by [Indi] & капитан пиявка; пейринг: Имс/Артур; NC-17 (перевод фика someidiothasice)
  
• «Разбуди меня» by Haruno & Romanta (часть 1, часть 2); пейринг: Имс/Артур; NС-17 (авторский фик)
  
• «Et bonum quo antiquius, eo melius» by джаффар; пейринг: Кобб/Мол, Кобб/Ариадна; PG-13 (авторский фик)
  
• «Инципит» by вэнс; пейринг: Имс/Артур; NC-17 (перевод фика the hoyden)
  
  

запись создана: 03.03.2011 в 00:03

@темы: recomendation, offtop

---

[Betelgeuze.]

Название: Быть самим собой
Автор: Некромантика
Жанр: романс
Пэйринг/Персонажи: Имс/Артур, Ариадна
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: эти ребята, к сожалению, не мои
Саммари: Двое мужчин. Одна девушка. Как они будут добиваться ее? И будут ли?
От автора: Это моя первая попытка написать фик по данному фандому. Возможен ООС, хотя, в принципе, я вижу их такими.
Размер: ~5500 слов

читать?

В Лос-Анджелесе Артур быстро начинает скучать. Отдыхать тоже полезно, но за последнее время он совершенно отвык от полного бездействия.
Он лениво листает утренние газеты, на первых полосах – заметки о похоронах Мориса Фишера, и Артур невольно улыбается, вспоминая удачное окончание непростого дела.
От Кобба никаких вестей, но это и нормально – прошло всего двое суток, и вряд ли в ближайшее время он вспомнит о чем-то, связанном с работой. Артур не в обиде, он прекрасно понимает, что Дом, возможно, больше никогда не вернется в дело. И это вовсе не означает, что самому Артуру придется бросить все, чем так успешно занимался на протяжении последних лет.
Найти новых работодателей можно без особого труда – всего пара телефонных звонков нужным людям, промышленный шпионаж всегда в цене. Собрать команду тоже проще простого – в конце концов, даже если Кобб и был лучшим извлекателем, он точно не был единственным.
Артур мог бы заняться этим прямо сейчас, а мог бы позвонить кому-то из знакомых – подруг в Лос-Анджелесе у него немало. Наверняка среди них найдутся и те, что не пошлют сразу в долгое эротическое путешествие – никто не любит, когда однажды утром твой приятель просто исчезает без предупреждения - и даже, возможно, согласятся составить ему компанию. Но Артуру хочется поговорить с кем-то, с кем можно быть самим собой. Поэтому, немного подумав, он набирает номер Ариадны.
Девушка отвечает на втором гудке, явно держала мобильный под рукой, и, судя по голосу, звонок ее обрадовал. Артур приглашает ее поужинать вместе, и она моментально соглашается.

Артур ведет Ариадну в кафе «2-9», дизайном оно отдаленно напоминает уличные кафешки в центре Парижа. Вообще-то он всегда предпочитал места попрезентабельнее и подороже, но сейчас не хочет смущать девушку – та еще явно не свыклась с мыслью, что теперь ее счет украшает сумма с неприлично большим количеством нулей.
Перед входом тут – живые цветы в высоких разноцветных горшках, внутри – красные столешницы и рыжие деревянные стулья, и картины безымянных художников, беспорядочно налепленные на стенах. Артур чуть заметно морщится, оглядывая всю эту безвкусицу, Ариадну же явно все устраивает, она решительно направляется к ближайшему свободному столику на двоих, и Артур успокаивается.

Ариадна отлучается в дамскую комнату, потом они молча изучают меню, а когда официантка, приняв заказ, удаляется в направлении кухни, девушка поднимает на него глаза и спрашивает:
- Как Кобб?
- Не знаю. Он не звонил. Думаю, ему не до этого сейчас, - отвечает Артур.
- Да, ты прав, - понимающе соглашается Ариадна, но в ее голосе проскальзывают нотки разочарования.

Артур чувствует укол ревности, и это странно. Раньше он никогда не воспринимал Дома, как конкурента, соперника – они работали в одной упряжке, и им нечего было делить. Но сейчас то, что Кобба, со всеми его заморочками, чувством вины и жирными тараканами в голове предпочитают ему, такому уравновешенному и правильному, больно бьет по его самолюбию. Однако Артур быстро напоминает себе, что Дом надолго выбыл из игры, и что бы там ни нафантазировала себе Ариадна, у него есть шанс перевесить чашу весов в свою сторону.

Он заводит разговор о парадоксальной архитектуре, и девушка быстро втягивается. Через полчаса они вовсю обсуждают вальсирующий дом в Праге, апельсиновый сок уже не кажется Артуру таким невозможно-кислым, и его настроение стремительно поднимается.

Ровно до того момента, пока взгляд его не цепляется за до боли знакомый светло-коричневый пиджак, мелькнувший возле входа в кафе. Вопреки мысленным мольбам Артура, обладатель пиджака замечает их практически сразу.

- Какая неожиданная, но, несомненно, приятная встреча! – весело сообщает Имс, останавливаясь возле их столика.

Артуру нестерпимо хочется поинтересоваться, какого хрена имитатор тут забыл, но вместо этого он сдержано кивает в знак приветствия. Помимо нелепого пиджака на Имсе штаны цвета жженой умбры и густо-бордовая рубашка, и все это в сочетании с двухдневной небритостью и дурацким пробором на бочок наносит сокрушительный удар по чувству прекрасного Артура.

Ариадна же появлению имитатора искренне рада, и это бесит Артура еще сильнее. Имс находит свободный стул возле соседнего столика и забирает его, игнорируя недовольный взгляд толстого мужика, которого отвлекли от поедания черепахового супа. Присаживаясь к ним, имитатор сразу же упирается локтями в столешницу, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство Артура – интересно, он хотя бы знает, что это вообще такое? Координатор невольно сдвигается к окну и словно сжимается, стараясь занимать поменьше места. Мгновенно возникшая рядом официантка интересуется, не нужен ли им столик побольше.

- Нет, нам и так чудесно, - улыбается ей Имс и просит меню.

Через пять минут он уже вовсю болтает о том, как весело было на третьем уровне, и как ловко он расправлялся с проекциями Фишера, а Ариадна восторженно поддакивает, вспоминая какие-то мелкие детали и свои ощущения. И никого из них нисколько не беспокоит, что Артур немного не в теме разговора. Кроме самого Артура, разумеется. Ему хочется тоже похвалиться, как он в одиночку уложил всю охрану на втором уровне в условиях нулевой гравитации, и козырнуть находчивостью, рассказав, как устроил им выброс. Но он молчит, понимая, что это будет выглядеть совсем жалко, и только следит, чтобы Имс, активно жестикулируя, не опрокинул стакан с апельсиновым соком на его новые твидовые брюки.

Артура раздражает то, с какой непринужденностью Имс общается. Не то чтобы он об этом узнал впервые, но легкости, с которой тот вливался в любой разговор, он часто завидовал. Имитатору запросто удавалось то, к чему Артур всегда только стремился, старательно преодолевая возникающие трудности, которых, к слову, было немало. Наверное, сказывались особенности специализации – без умения мимикрировать Имс бы навсегда остался не больше, чем просто хорошим вором. Но Артуру было плевать на причины, его просто бесило собственное постоянное отставание. Всегда на шаг позади. Умница Артур.

Разговор перетек в другое русло, теперь Ариадна расспрашивает Имса про Момбасу, и тот развлекает ее какими-то фразами на суахили. Дешевыми комплиментами, должно быть, но девушка в восторге. Понимая, что до него никому по-прежнему нет никакого дела, Артур совершенно выпадает из реальности, и возвращается лишь тогда, когда Имс внезапно интересуется у Ариадны:
- Когда думаешь возвращаться в Париж?
- Не знаю, - задумывается девушка. – Я впервые в Штатах, хотелось бы посмотреть город.
- Здорово, - улыбается Имс. – Артур, покажем Ариадне город? Например, завтра.
- Да, конечно, - отвечает Артур, и только потом спохватывается, на что подписался.

Идея не просто плохая – отвратительная. Нет, познакомить Ариадну с Лос-Анджелесом он был бы только рад. Но провести целый день рядом с Имсом – это выше его сил, даже если и напоминать себе постоянно, что это все ради очаровательной француженки.

И все же он только что дал слово, значит, придется его сдержать. Артур старательно трет пальцами игральную кость в кармане пиджака, думая, что лучше бы все это было сном.

Оказывается, уже успело стемнеть. Они провожают Ариадну до отеля, а потом молча идут по ярко освещенным улицам. Только притормозив возле своего дома, Артур понимает, что теперь Имс в курсе, где он остановился. Рассекречивать свою квартиру точно не входило в его планы, но координатора больше напрягает тот факт, что сам он понятия не имеет, где живет Имс. Артур даже подумывает проследить за имитатором, чтобы снова стать с ним на равных, но тот внезапно ловит проезжающее мимо такси и, уже открыв дверцу, поворачивается к нему:

- Сладких снов, Артур.

Таким приторно-сладким снисходительным тоном. Таким же, каким сам координатор приласкал его на втором уровне сна. Артур сжимает кулаки в карманах, провожая взглядом желтый бампер такси.

Ночью он долго не может заснуть, задаваясь вопросом, почему Имсу просто не взять и не исчезнуть из его жизни. Ответа Артур, разумеется, не находит, но чем больше обмысливает внезапный интерес имитатора к Ариадне, тем меньше хочется спать. Еще недавно в своем воображении он вел соперничество с Коббом, а теперь внезапно обзавелся вполне реальным конкурентом. Вот только ему кажется, что Имс просто издевается над ним, ставя палки в колеса. Артур все же пытается убедить себя, что имитатор, конечно, идиот и сволочь редкостная, но не до такой же степени. Он засыпает только под утро и просыпается под мягкий голос Дела Шеннона на будильнике.

***
Погода для прогулок – лучше не придумаешь. Солнце нещадно палит, и Артур жалеет, что надел жилет поверх тонкой кремовой рубашки. Шея под галстуком слегка взмокла, и он постоянно присасывается к стеклянному горлышку бутылки спрайта.

Ариадне приспичило посетить парк аттракционов в Анахайме, Имс ее сразу же поддержал, и теперь Артуру приходится плестись за ними по жаре, хотя он с большим удовольствием посидел бы где-нибудь, где есть тень и большой выбор прохладительных напитков. Диснейленд никогда не вызывал у него особого энтузиазма, недостаток адреналина он всегда с лихвой восполнял во снах. Но его, конечно же, опять никто не спросил.

- Не хочешь пострелять, пупсик? – Имс внезапно оборачивается к нему, поигрывая бровями.
За его спиной надпись – «Арбалетный тир». Артур привык к огнестрельному оружию, да и сам вопрос слишком неожиданный. Имитатор, видимо, принимает недоумение на его лице за отказ, потому что спустя секунду уже обращается к Ариадне:
- Ты любишь игрушки?
Они вваливаются в тир, Имс осматривается и снова поворачивается к девушке:
- Тот лев, по-моему, давно мечтает о тебе.

Ариадна смеется, владелец тира улыбается приветливой улыбкой, за которой прячется изрядная доля скепсиса, и Артур понимает, что огромный лев из мультфильма «Мадагаскар» – это главный приз. Имсу придется поразить все двадцать мишеней.
- У тебя не получится, - как бы между прочим замечает он, оглядывая разложенные на столах арбалеты.
- То, что у тебя никогда не получалось, не означает, что это в принципе невозможно, Артур, - усмехается Имс, вертя в руках разноцветные талончики.

А потом все происходит слишком быстро и совсем не так, как представлял себе Артур. Имс играючи подхватывает арбалет, удобно размещает его в руках и под восторженные вздохи немногочисленных посетителей тира сокрушает все двадцать картонных человечков.
- Впечатляет, - только и может выдавить из себя Артур.
Похоже, выражение лица владельца тира сейчас отзеркаливает его собственное, тот нехотя плетется к полкам с призами и, возвращаясь, протягивает Ариадне игрушку. Девушка, улыбаясь, зарывается подбородком в длинную рыжую шерсть.
- Я хорошо стреляю не только во снах, Артур, - насмешливо сообщает Имс.
Когда они выходят на улицу, Артур чувствует, что ему просто необходимо отыграться и тоже выбить какой-нибудь приз. Но на двери тира уже красуется табличка «Закрыто», а Ариадна предлагает прокатиться на колесе обозрения. Хорошо хоть, не на русских горках, Артуру не хочется снова встретиться с недавно выпитым спрайтом.

В небольшой кабинке ему приходится уместиться на одной скамейке с Имсом, потому что Ариадна не желает расставаться со львом. Им тесно, Артуру кажется, что Имс занимает собой не только все пространство скамейки, но и кабинки. А еще Имс невероятно горячий, на нем футболка какого-то невыразительно-оранжевого оттенка, и Артур чувствует жар его кожи, потому что невольно вынужден прижиматься к нему боком. Чувствует через собственную рубашку, блядь. Как будто Имс собой нагревает весь и без того огненный воздух вокруг. Артур дрожит, вопреки всем законам природы, и наивно надеется, что Имс этого не заметит.
- Ты что, боишься высоты? – тихо, так, что слышно только Артуру, спрашивает имитатор.
В голосе его сквозит неприкрытое удивление.
- Здесь холодно, - бурчит себе под нос координатор, глядя сквозь тонкое стекло на открывающуюся панораму.
Имс понимающе кивает, делая вид, что поверил.

После они идут в пещеру ужасов, и теперь уже Имс с Ариадной едут в одном вагончике и громко смеются, когда из стены на них выскакивает очередной мерзко гогочущий скелет или привидение. Артур едет позади вместе с плюшевым львом и остервенело перекатывает игральный кубик в ладони. Только во сне все может быть настолько нелепо, но кость укатывается ему под ноги и замирает на тройке. Артур не просыпается.

Кататься на маленьких гоночных машинках координатору не хочется, поэтому он покупает себе еще одну бутылку спрайта и, устроившись на скамейке неподалеку, наблюдает за веселящимися спутниками. Ариадна долго не может завестись, а Имс уже вовсю нарезает круги по треку. Девушка, наконец, срывается с места и почти сразу врезается в бок машинки имитатора. Кажется, никого из них это не расстраивает.
Артур невольно улыбается. Он и подумать не мог, что когда-нибудь увидит людей, с которыми работал над требующим предельной серьезности и сосредоточенности делом, такими спокойными и расслабленными. Нет, с Ариадной все понятно, еще ребенок ведь, но Имс…
Имс тоже похож на ребенка. Большого и жизнерадостного. Он живет с легкостью и ловит кайф от самых простых моментов, на которые Артур бы и внимания не обратил. Он с энтузиазмом берется за любую авантюру, просто потому что ему интересно. И там, где Артур действует по строгому плану, Имс импровизирует и побеждает. Артур, впрочем, тоже, но у его победы горьковатый привкус.
Внезапно Артуру становится по-настоящему прохладно, хотя пот по спине струится сильнее. Он никогда не любил таких людей, как Имс, их образ жизни был для него неприемлем, непонятен. Однако сейчас, глядя на крошечные машинки, кружащие по треку – Ариадна, наконец, разобралась с управлением, и теперь дает Имсу сто очков вперед – Артур думает, что мог бы поучиться у имитатора умению просто жить. Возможно, они могли бы даже стать друзьями, если бы Имс не был такой невозможной задницей.

Вскоре Ариадна сообщает, что устала, и они возвращаются в город. Жара спала, они прощаются с девушкой возле отеля и медленно бредут по набережной Санта-Моники. Ветер качает верхушки высоких пальм, лениво перебирая тяжелые листья, на губах остается солоноватый привкус из-за близости океана, они молчат. Имс подходит к металлическому парапету, облокачивается на него локтями и долго смотрит на высокие волны, лижущие песчаную береговую кромку.

- Зачем тебе это? – спрашивает его Артур, прислоняясь спиной к заграждению, предварительно убедившись, что оно чистое.
- А тебе? – в ответ шутливо интересуется имитатор.
- Имс, я серьезно, зачем ты это делаешь?
- Что именно, Артур?
- Ариадна.
- Ариадна? – Имс на секунду замолкает, а потом говорит, не поворачиваясь к нему лицом. – Милая девушка.
- Милая? – неверяще спрашивает Артур. – И все? Имс, здесь много милых девушек. Ты наверняка знаешь половину города, и если тебе нужно просто с кем-то перепихнуться…
- Ты на нее помочился? – обрывает его Имс.
- Что, прости? – удивленно вытаращивается на него Артур.
- Ты сейчас говоришь так, словно Ариадна – твоя собственность, и никому на милю к ней нельзя приближаться без твоего письменного разрешения, - несмотря на жесткий тон, Имс абсолютно спокоен. – Вот мне и интересно, ты на нее помочился? Так метят территорию, знаешь ли. Животные.
- Ты надо мной издеваешься, да? – спрашивает Артур, хотя сам нисколько не сомневается – конечно, Имс издевается. Он всегда издевается.
- Да с чего ты взял? – имитатор почему-то улыбается.
- Ты это все назло мне делаешь, - констатирует Артур и, не выдерживая, сгребает ворот футболки Имса в кулак, с силой вжимая имитатора в ограждение. – Вертишься у меня под ногами! Так вот, если ты хотел меня достать, у тебя получилось, поздравляю!
- Артур, Артур, тихо, успокойся, - тот поднимает руки вверх, «сдаваясь». – Я всегда поражался твоему самомнению.
- О чем ты, Имс? – хмурится координатор, но кулак разжимает.
- Ариадна – милая девушка, мы вместе прошли через нехилую заварушку, а теперь она в городе, где никого не знает, кроме нас. Я подумал, что это будет вежливо – развлечь ее, пока она здесь. Доставать тебя у меня и в мыслях не было, - имитатор намеренно делает ударение на «тебя» и прищуривает глаза так, словно собирается улыбнуться, но его что-то останавливает в последний момент.

Артур отступает на шаг и несколько секунд молча рассматривает его лицо. А потом разворачивается и быстро уходит. Он невероятно злится на себя. Потому что в очередной раз выставил себя перед Имсом дураком. Сам. И правда, с чего он решил, что если Имс заигрывает с Ариадной – ладно, не заигрывает, просто общается - то делает это исключительно, чтобы досадить Артуру? Ариадна – не его девушка, которую Имс пытается увести, и, в конце концов, даже если она искренне нравится имитатору, их шансы совершенно равны. Артур не понимает, почему до этого момента упорно считал, что Ариадна совершенно не во вкусе Имса – он ведь ни малейшего представления не имеет, какие у того вкусы!

Все эти размышления в итоге приводят его в такой раздрай, что не спасает даже горячая ванна, в которую он щедро сыплет соль с ароматом сандалового дерева. Способствующую снятию стресса, если верить словам производителя на этикетке. Черта с два.

***
На следующий день Артур зовет Ариадну в кино. Он специально просматривает репертуар местных кинотеатров и выбирает тот, в котором показывают французский арт-хаус. Во-первых, это наверняка заинтересует Ариадну больше, чем какая-нибудь раскрученная мелодрама. Во-вторых, сам Артур уже смотрел выбранный фильм и остался впечатлен.

- Позовем Имса? – спрашивает Ариадна по телефону.
Артур не может придумать ни одной причины, по которой этого лучше не делать. Действительно, почему бы им не позвать Имса? Отличная идея.

Позже, зачесывая волосы перед зеркалом, он улыбается, коварно полагая, что имитатору, скорее всего, сегодня будет очень скучно. «Ассистентка» - кино не для всех, а Имс мало похож на ценителей тонких фильмов.

Народу в кинотеатре мало, Лос-Анджелес – город развлечений, и большинство туристов предпочитают проводить время в ночных клубах или казино. Впрочем, и среди местных жителей любителей концептуального французского кино находится немного, что даже радует.
Вопреки предположениям Артура, Имс не скучает, вовсе нет. Он с любопытством пялится на экран, где хрупкая героиня Деборы Франсуа расчетливо мстит тем, кто повинен в крушении ее детской мечты, и разбавляет хрустом засахаренного поп-корна загадочную мелодию фортепиано, льющуюся из колонок. Артура это почти не раздражает.

После сеанса они делятся впечатлениями о фильме, они у всех троих разные, и Артур получает возможность блеснуть своим оригинальным видением сюжета.

- Нет, по-моему, она все же мстила из-за такой ерунды, - говорит Ариадна. – Всю жизнь ведь посвятила. Нельзя так…
- Она права, - соглашается с девушкой Имс. – Люди, так хладнокровно добивающиеся своих целей, сами в итоге остаются несчастными.
Артур задумчиво хмурится.
- То есть, ты хочешь сказать, Мелани должна была простить пианистку?
- Не простить. Прощать обиды вообще трудно. Ей надо было забить. Жить дальше, искать себя в чем-то другом или продолжать заниматься музыкой. Возможно, она бы большего добилась, если бы не была так зациклена на мести.
- Она хотела восстановить справедливость, - настаивает Артур, слегка повышая голос.
- И что? – Имс подходит ближе, смотрит ему прямо в глаза. – Восстановила? Она насолила чудесной, талантливой женщине из-за сущего пустяка, показала себя мелочной, завистливой стервой, которая не ценит хорошего к себе отношения. Ты предлагаешь ей восхищаться, а, Артур?
- Эти люди сами доверялись ей.
- А она этим пользовалась.
- А ты разве не так обычно делаешь?
Вопрос явно застает Имса врасплох, и Артур смотрит на него с вызовом.
- Это просто смешно, пупсик – сравнивать то, что делаю я, с поступками этой сумасшедшей, - наконец, отвечает имитатор, и голос его странно-спокойный, в то время как в Артуре уже вовсю кипит бешенство.
- Да неужели? И в чем же разница, Имс? Ты входишь в сны людей, забираешься к ним в голову, крадешь информацию, которая может разрушить всю их жизнь – и делаешь это потому, что тебе это нравится. И потому что за это платят. Так чем ты лучше Мелани? По-моему, ты гораздо хуже!
- Ты просто невозможен, Артур, - выдыхает имитатор, качая головой.
- Да ладно вам! – чувствуя, что обстановка накаляется, Ариадна пытается погасить спор. – Мелани просто не знала, что есть куда более простой способ – внедрить председателю жюри идею, что она заслуживает учиться в консерватории больше, чем его бездарный отпрыск
Она кладет руку Артуру на грудь и смотрит на него так, словно всем своим видом он показывает, что собирается наброситься на имитатора с кулаками. Не то чтобы она совсем неправа. Имс еще пару секунд испепеляет координатора взглядом, а потом, улыбаясь, кивает девушке. Артур шумно дышит через нос. Он не понимает, почему его не покидает ощущение, что это его, а не главную героиню фильма, только что назвали бесчувственной тварью, не умеющей ценить хорошее к себе отношение.

Они прощаются с Ариадной возле отеля, и Артуру нестерпимо хочется, чтобы Имс куда-нибудь испарился. Но имитатор неслышно бредет рядом, и Артур старательно делает вид, что возвращается домой один.
- Ты действительно считаешь нормальным ломать жизни людей из-за того, что твоя собственная пошла под откос? – внезапно спрашивает Имс, и Артур замирает на месте.
- Нет, - сердито выдает он спустя несколько секунд.
- Значит, ты просто хотел со мной поспорить? Не можешь без этого, да?
В голосе Имса звучит неприкрытая насмешка. Артур оборачивается, собираясь сказать, что он не просто может без этого, он и без Имса вполне замечательно может, и вообще было бы здорово, если бы имитатор снова свалил в Кению или в любую другую дыру… И застывает, потому что Имс оказывается совсем рядом, он изучает лицо Артура, взгляд его до странного неравнодушный, и координатор не может выдавить из себя ни слова… Он чувствует, что должен что-то сделать, сказать, заставить себя отпихнуть Имса, потому что тот явно не задумал ничего хорошего. Он просто молчит, впав в странное оцепенение, а имитатор гипнотизирует его, словно кобра.
- Мы пришли, - вдруг тихо сообщает Имс и улыбается – губами, глазами, всем лицом. – Доброй ночи, Артур.
Только когда его потертая кожаная куртка исчезает за ближайшим поворотом, к Артуру возвращается способность нормально дышать.

***
Он звонит Ариадне, и из трубки сразу же слышится гул голосов и громкий ритмичный стук.

- Ты где?

- На баскетбольном матче, - весело отвечает девушка.

Пока Артур формулирует вопрос о том, как ее занесло на баскетбольный матч, где-то на заднем плане раздается знакомый голос. «Это Артур? Передавай ему привет!»

Имс. Чудесно. Теперь Имс ходит с Ариадной на баскетбол, а он узнает об этом постфактум. Артур кладет трубку раньше, чем девушка начинает интересоваться, зачем он звонил. И тут же спрашивает себя, почему думает про Имса с Ариадной, а не наоборот. Артур вытаскивает из кармана игральную кость, перекатывает ее между пальцев и бросает на стол. Кубик замирает шестью точками вверх. Артур достает изящную Беретту из верхнего ящика стола, закрывает глаза и вышибает себе мозги. И просыпается в холодном поту.

***
На этот раз Артур выбирает ресторан Боккаччо. За окном – чудесное небольшое озеро, внутри – изысканный интерьер, он без ума от итальянской кухни и наконец-то чувствует себя комфортно. К тому же, столики здесь нужно бронировать заранее, поэтому Артур совершенно спокоен – на этот раз Имс не припрется и не разрушит всю идиллию.

Пока они ждут заказ, Ариадна задумчиво вертит в руках салфетку – то ли пытается сложить из нее оригами, то ли просто нервничает.
- Послушай, - внезапно начинает она. – Я должна тебе кое-что сказать…
Артур напрягается и выпрямляет спину еще сильнее. Такие фразы обычно ничего хорошего не предвещают, он знает.
- Спасибо за все, что ты делаешь, это очень здорово, правда…
Ну, точно. Артур плотно сжимает губы, готовясь мужественно принять отказ.
- И я очень ценю. Но… не знаю, понимаешь ли ты сам, но это не то, что тебе нужно.
Как мило. Могла бы прямо сказать, что Имс лучше, он не такой зануда, у него смешные шутки, и вообще с ним приятнее проводить время. «Не то, что тебе нужно». Женщины!
- И не то, что нужно мне, - Ариадна заканчивает и замолкает.

Артур практически не расстроен. Нет, он по-прежнему не понимает, почему все так. Почему, когда они были на равных, Имс все равно оказался впереди, и чем он вообще лучше. Тем, что нахал и хам? Тем, что не загоняет себя в рамки приличий? Да вообще ни в какие рамки не загоняет. Тем, что умеет совершенно по-детски радоваться жизни и в то же время решать задачи повышенной сложности? Тем, что с головой бросается в авантюры и при этом не боится брать на себя ответственность – даже за чужие жизни? Артур не расстроен, то, что он чувствует сейчас, можно назвать легкой обидой. Потому что он сам прекрасно понимает, почему именно Имс.

- Слушай, можешь дать мне номер Кобба, пожалуйста! - доносится до его слуха сквозь пелену размышлений.
Артур не сразу понимает смысл просьбы, а когда, наконец, вдумывается, не может сдержать улыбку. Он пишет на салфетке домашний телефон Доминика, а сам внутренне ликует от осознания, что они с Имсом проиграли. Оба.

***
Артур уже собирается переодеться ко сну, когда раздается настойчивая трель дверного звонка. Он кидает взгляд на часы, прячет за пояс брюк Беретту и идет открывать.

На пороге обнаруживается Имс, и с десяток секунд они просто буравят друг друга взглядами.
- Только не говори, что решил прогуляться, и ноги сами привели тебя сюда, - нарушает молчание Артур.
- Ариадна завтра улетает, - игнорирует его попытку съязвить имитатор. – Новый семестр.
Не дожидаясь приглашения, он шагает вперед, и Артуру ничего не остается, кроме как прижаться спиной к двери, чтобы пропустить его.
- И ты решил лично сообщить мне об этом в два часа ночи? Какая забота, я польщен.
Он поворачивает замок и наблюдает за Имсом, который, в свою очередь, с интересом осматривает квартиру.
- Я не помню, чтобы приглашал тебя, - наконец, выдает координатор.
- Я сам себя пригласил, поэтому лучше налей мне выпить, - Имс, усмехнувшись, плюхается в кресло, и то жалобно скрипит под таким неожиданным натиском.
- А покурить ты не желаешь?
- Нет, спасибо.

Артур вытаскивает из бара нераспечатанную бутылку виски, наполняет стакан и, передав его Имсу, сам устраивается в кресле напротив. И ждет, хотя понятия не имеет, чего именно. Наверняка Ариадна сказала имитатору то же, что и ему. Наверняка Имс жаждет это обсудить. Тогда какого черта он молчит?!

- Знаешь, там, в деле Фишера, когда мы пошли на третий уровень, а ты остался на втором, - начинает Имс, убирая стакан от губ, – я волновался за тебя. Не хотел, чтобы ты застрял в Лимбе.
Артур недовольно фыркает.
- Я в курсе, что ты не слишком высокого мнения о моих способностях, Имс. А я, между прочим, всегда выполняю свои обязательства.
Он запинается на полуслове, понимая, что сейчас Имс напомнит об отсутствии в отчете информации про обучение Фишера защите от мозговых штурмов. Ведь имитатору нравится смаковать его проколы, а Артур сам только что дал отличный повод. Но его опасения не оправдываются.
- Вовсе нет, Артур. Я всего лишь считаю, что у тебя нет воображения, и ты не видишь дальше своего носа, - с усмешкой сообщает Имс. – Вот и сейчас. Ты даже не подумал, что я мог бы беспокоиться о Юсуфе, ему тоже пришлось несладко. Или о том, что охрана в отеле, замочив тебя, и нам всем прострелит башку.
- Я бы этого не допустил, - говорит Артур.
- Я знаю, - кивает Имс. – Я не сомневался, что ты справишься.

Артур затихает, лихорадочно обдумывая услышанное. Имс не дает ему разложить все по полочкам, снова меняя тему:
- А знаешь, как я оказался тогда в «2-9»?
- Случайно?
- Нет, - улыбается Имс. – Мне позвонила Ариадна и сказала, где вас искать.
- Зачем?
- Ты сменил номер, пока я был в Момбасе. И я его не знаю. Поэтому попросил ее сообщить, если ты с ней свяжешься.

Артур непонимающе смотрит на него, пытаясь угадать, в чем подвох. Ведь обязательно должен быть подвох, когда Имс говорит такие странные и слишком простые, на первый взгляд, вещи.
- Ты спрашивал меня, зачем я это делаю. Хочешь знать ответ? – интересуется имитатор.
Артур неуверенно кивает, не расцепляя с ним взгляда.
- Ты прав, я мог бы найти кого угодно, чтобы весело провести время. Но мне хотелось быть с кем-то, кто бы понимал меня. С кем-то, с кем можно быть самим собой.
«Ариадна?» замирает на языке, потому что Артур вдруг осознает, что сам все это время не понимал вообще ни хрена. Не видел дальше своего носа, как правильно подметил Имс. А сейчас его удивляет то, что имитатор прочел его мысли. Вернее, просто угадал, потому что прочесть их он вряд ли смог бы даже во сне.

Когда Имс поднимается, подходит к нему и ставит стакан на журнальный столик рядом с его креслом, Артур не двигается с места.
– У меня при себе пистолет, и мы не спим, Имс. Так что если это очередной дурацкий развод, подумай дважды, - говорит он, едва сдерживая улыбку.
- Ну что ты, как можно! – усмехается имитатор, мягко опускаясь на колени перед ним, и кладет руки на его бедра, плавно скользя по ним ладонями, изучая на ощупь шершавую ткань брюк.
Артур напряженно вжимается в спинку кресла, смотрит выжидающе. Имс поднимает голову и тоже смотрит на него, ничего больше не делая. Спустя пару секунд Артур не выдерживает, срывается вперед и целует его, горячо, крепко. Он только сейчас замечает, что Имс побрился, кожа под губами гладкая, на языке остается легкий вкус ментола, и Артур щедро делится им с Имсом. Тот тянет его на себя и, когда Артур сползает на пол, не разрывая поцелуй, заваливает его на спину и пытается справиться с пуговицами на его рубашке одной рукой. Артур, в свою очередь, просто беспорядочно шарит ладонями по его спине – Имса так много, и он словно боится не успеть потрогать его везде.
По полу гуляет сквозняк, и хотя он почти незаметен, Имс все же замирает на секунду, а затем поднимается и резко вздергивает Артура на ноги.
- Предлагаю экскурсию по твоей квартире начать со спальни, дорогуша, - хрипло произносит он.
Артур совсем не против, хотя ему и на полу было неплохо, разве что Беретта неприятно упиралась в поясницу. Он без особого сожаления оставляет пистолет на кресле и позволяет Имсу увести себя в спальню.
До кровати Артур добирается уже без рубашки, и его даже не волнует, что вещь стоимостью в месячную зарплату какого-нибудь банковского клерка осталась небрежно валяться посреди коридора. И одежда Имса сейчас раздражает не потому, что нелепая и не в его вкусе, а самим фактом своего наличия. Впрочем, с этим Артур быстро справляется.
Имс выводит языком круги на его шее и груди, пересчитывает губами родинки, гладит бока ладонями, и Артур дрожит – как тогда, на высоте сотни с лишним метров над городом. Но по-другому.
Имс ловко стягивает с него брюки и отбрасывает их в сторону. Игральная кость вываливается из кармана в полете, катится по полу и замирает посреди комнаты. Артур поднимет ее завтра, сейчас ему наплевать, на каком числе она остановилась, потому что Имс вбирает его член в рот, и даже если это чертов сон, Артур хочет досмотреть его до конца.
Имс сосет ему неторопливо, но старательно, без особого ритма, словно просто наслаждается процессом. Он придавливает бедра Артура к кровати, а тот ворошит его волосы пальцами, избавляясь от опостылевшего пробора, и тихо вздыхает, когда он находит языком особо чувствительное местечко под головкой.
Вскоре выясняется, что Имс – не любитель долгих прелюдий, или просто сегодня ему не терпится получить все и сразу. Он выпускает член из капкана своих невозможных губ и внимательно смотрит в лицо Артура, оценивая результаты своих трудов. Тот в ответ бросает на него помутневший взгляд и нетерпеливо ерзает на помятых простынях.
- Готов, пупсик? – интересуется Имс, и координатор невольно морщится – даже в такой момент Имс не может обойтись без скабрезности.
Имитатор вдруг соскальзывает с кровати, находит свой пиджак и вскоре возвращается, держа в руке лубрикант и упаковку презервативов.
- Я хоть и без приглашения, но с подарками, - весело сообщает он в ответ на недоуменный взгляд.
Артур не выдерживает и смеется, пряча лицо в подушке.

Когда Имс принимается поглаживать его промежность скользкими от смазки пальцами, Артура уже потряхивает от возбуждения, но он невольно зажимается – все-таки все слишком быстро. Имс снова возвращается к поцелуям, и координатор готов благодарить его за понимание. Он самозабвенно вылизывает рот Имса, одновременно лаская член имитатора, поэтому пропускает момент, когда тот, решив, что теперь уже можно, проталкивает в него палец.
Артур замирает, прислушиваясь к своим ощущениям, привыкая, и вскоре тихо стонет, потому что Имс больше не ждет. Артуру слишком много и в то же время чертовски мало, и он не знает, как сказать, что вообще говорить и надо ли, поэтому просто цепляется руками за бицепсы Имса и постоянно тянется к его губам. Говорить и не приходится, Имс словно действительно читает его мысли, поэтому совсем скоро он добавляет второй палец, и сразу третий, и это так непривычно-хорошо, и кажется, что лучше уже невозможно.
Имс раскатывает по члену резинку и обильно смазывает себя, и Артур боится, что вот сейчас это ощущение абсолютной правильности происходящего, столь характерное для сна, но не для реальности, исчезнет. Но спустя пару секунд он перестает думать о чем-либо вообще, только двигается – сначала назад, вжимаясь бедрами в матрас, потому что больно с непривычки, затем вперед, навстречу проникновению, когда Имс, продолжая напористое движение, задевает членом его простату. Артур стонет и задыхается, пытаясь удержать руки на плечах любовника, но они постоянно соскальзывают, поэтому, в конце концов, он просто стискивает в кулаках простыни и выгибается. Но долго не выдерживает, принимается гладить руки Имса, его колени, все, до чего может достать, водит ладонями по груди, прослеживая линии татуировок, зарывается пальцами в растрепанные волосы и подкидывает бедра вверх, чтобы быть ближе, плотнее…
Артур кончает быстро, едва лишь Имс сжимает его член в кулаке и принимается ритмично дрочить ему, обводя влажную головку большим пальцем. Его все еще колотит после оргазма, когда имитатор выплескивается у него внутри и обессилено падает сверху.
Артуру тяжело, растраханная задница саднит, но шевелиться не хочется совершенно, и, пожалуй, он вряд ли вспомнит, что когда-либо чувствовал себя лучше, чем сейчас.
- А вот теперь я бы покурил, - внезапно выдыхает Имс ему в ухо и скатывается на соседнюю половину кровати.
Артур смотрит на него, слегка прищурившись, и улыбается.

Через пару минут они курят одну сигару на двоих. Лежа на боку, Артур наблюдает, как Имс выпускает дым изо рта, и тот растворяется под потолком.
- Значит, сейчас ты был самим собой? – внезапно спрашивает он.
Имс поворачивается к нему, вопросительно приподняв бровь.
- Именно. Не говори, что тебе не понравилось.
- И часто ты?..
- Это ты уже ревнуешь или собрался писать мою биографию? – смеется Имс, и Артуру вдруг становится совсем легко.
Потому что больше не нужно соперничать и можно просто быть собой.

***
В полдень они провожают Ариадну в Международный аэропорт Лос-Анджелеса. Имс вызвался нести ее багаж, поэтому идет чуть позади. Артура тянет спросить, звонила ли девушка Коббу, и о чем они разговаривали, но потом он решает, что если бы Ариадне хотелось поделиться, она бы рассказала сама.
- Ну, в общем, если понадобится архитектор, вы знаете, где меня найти, - деловито сообщает Ариадна, когда они останавливаются, чтобы попрощаться.
- Не пропадай, - улыбается Артур и Имс кивает, поддерживая его.

Самолет отрывается от земли, взмывая в небо и унося Ариадну домой, в Париж. Они неспешно бредут по терминалу к выходу из аэропорта, и Артур интересуется:
- А мы чем теперь займемся?
- Мне тут звонил один знакомый, - отвечает Имс. – Говорит, есть работенка.
- Извлечение?
- Ага. Какой-то банкир, в Нью-Дели. Я обещал ему, что подумаю…
Артур останавливается. Ему хочется сказать, что шанс на нормальный отдых выпадает не так уж часто, и им следует задержаться в Лос-Анджелесе, к тому же, как знать, может Кобб вскоре соскучится по работе и снова присоединится к ним… Но он ловит взгляд Имса, полный энтузиазма и затаенной надежды, и, решительно шагнув к нему, шепчет прямо в губы:
- Когда вылетаем?

@темы: fanfic: rus, NC-17

---

канонизируй это-2

[sleep spindles]

После моего поста про картину я уже было решила, что в теме поставлена точка. Но канон устроил мне контрольный в голову))
Вот вы когда-нибудь задумывались, как назывался бар в отеле (второй уровень сна, сновидец Артур)?

Бар "Valfierno". Сразу скажу, что такую четкую картинку вы в фильме не увидите (она из дополнительных материалов). Обратите внимание на эмблему бара - она отсылает нас и к макетам Ариадны, и к снам внутри снов (часть лабиринта внутри другой части лабиринта). Ощутите атмосферу сна Артура - тонкие завуалированные намеки, игры ума...

вопрос знатокам: почему так называется бар?


Моя первая версия была не шипперской. Я подумала, что "valfierno" созвучно с "inferno" (но не мог же бар называться "Ад" в самом деле) и отсылает нас к дантовским кругам ада. Особенно, когда я увидела на тумблере эту картинку-схему. Очень она напоминает схемы Инсепшена с уровнями сна, где Ад - это Лимб, а круги ада - это уровни сна. Коммент с тумблера: "This is a map of the levels of Hell in Dante’s ‘Inferno’. There are different levels of hell, corresponding with different sins. The sins get worse as you go further down into hell, and the punishments get worse as well. There’s an eighth circle, which is just one great sin of fraud. In this circle, there are even more levels of sins. Sins within sins. That’s right. Sinception".

Коммент гостя из моего днева: "В аду Данте чревоугодников ожидали гниение под дождём и градом (бесплатное шампанское Юсуфа), скупцов - перетаскивание с места на место огромных тяжестей; души, столкнувшись друг с другом, вступают в яростный бой (проекции и извлекатели?), развратников - кручение и истязание ураганом, удары душ о скалы преисподни (бой в невесомости Артура; то, что он скрытый развратник - мы догадывались, что скупец - ну, по крайней мере на чувства), а последний круг дантовского Ада занимают предатели, обманувшие доверие (воры?), которые вмёрзли в лед (!!!) по шею. И Кобб в Лимбе (Аду), как обманувший доверие Мол, и Фишер разочаровавший, обманувший доверие отца. И дети Кобба, потому что в католическом лимбе было много младенцев, умерших некрещеными".


То есть это название было для меня такой тонкой, интеллектуальной игрой Артура, характеризующей нашего героя с наилучшей стороны


Версия вторая, шипперская: а потом я решила погуглить это слово. И первую ссылку, что мне выдал гугл был Eduardo de Valfierno. Эдуардо де Валферно был аргентинский мошенник, по прозвищу "Маркиз", который в 1911г. якобы спланировал кражу Моны Лизы из Лувра. Вики про него. Статья пестрит милыми сердцу "forger" и "thief".

Нет, я не могу. Вор! Дяденька-вор! Никому еще не кажется, что количество отсылок на воров во снах Артура превышает уже все допустимые пределы? Дайер-вор на картине Бэкона, название бара в честь вора. Все-все, Артур, все уже поняли, что ты сдвинут на Имсе
Кроме того! Артур ведь знал, что в том баре будет Имс (когда они договариваются в машине, Имс говорит, что в образе милой леди отвлечет Фишера). Помним этот кадр (на нем не очень четко видно эмблему и название, но она там определенно есть. Имс, когда записывал телефон Фишеру, наверняка должен был обратить внимание на название бара):

Фактически Артур говорит Имсу: "Постоянно думаю о тебе".


Раньше я думала, что это Имс все время домогается Артура, теперь после всех этих вывертов сознания Артура, я начинаю полагать, что это Артур давно, отчаянно сохнет по Имсу))


PS. это Гай Хендрикс Диас, он отвечал за всю визуальную часть Инсепшена. И я полагаю, что это именно он ответственен и за картину Бэкона с портретом Дайера, и за название и дизайн бара. Давайте посмотрим с благодарностью в лицо нашего главного шиппера главного пейринга фандома))

И скажем ему мысленно "спасибо". Благодаря его усилиям Имс\Артур - это канон!

P.P.S. В дополнительных материалах к фильму Нолан говорит: "В фильме столько деталей, плотности. Если зрители посмотрят его еще раз, если им интересно, они найдут новые интересные детали, которые люди, работающие над фильмом, привносили в него".
Харди привнес в фильм улыбки Артуру и знаменитое "darling" (которого не было в изначальном сценарии), Гордон-Левитт "Go to sleep, mister Eames" (этой сцены тоже не было в сценарии, там просто Артур разговаривал с Коббом). А Диас - визуальные намеки.
В общем, превратили строгий сценарий Нолана в какой-то слешерский притон))

@темы: discussion

---

[Власть несбывшегося]

Название: I don’t wanna be friends
Автор:  Власть несбывшегося
Бета: нет
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Пейринг: Имс/Артур
Размер: мини
Дисклеймер: абсолютно никаких прав ни на что
Комментарий: Фик написан на заявку феста #2.40 Имс/Артур. "Если что, ты знаешь, где меня найти, дорогой". Заказчику понравилось, после чего автора понесло дальше, и фик увеличился примерно на треть. Автор не знает, как заказчик относится к рейтинговым сценам, поэтому выкладывается сюда.
Действие происходит через пять лет после дела Фишера.



J'adore l'amour
Et je veux ton revenge
J'adore l'amour
I don’t wanna be friends

Lady Gaga "Bad romance"



Они теперь друзья, и это вовсе не смешно.

У Артура архитектурное бюро, а у Имса, очень неожиданно, ресторан французской кухни Polichinelle. У Артура большой офис с двумя стеклянными стенами, десять сотрудников, и секретарша с внешностью Маргарет Тэтчер. У Имса – просторный кабинет с видом на Пятую Авеню, полосатые бело-голубые стулья и повар-француз, гениальная истеричка.

Они оба очень успешны, даже если не считать гонорар после дела Фишера. За прошедшие пять лет они приобрели солидную репутацию, обзавелись важными и полезными связями, фото Имса появилось в светской хронике десять раз, а у Артура два раза брали интервью для модных журналов.

Они теперь друзья и живут на соседних улицах, окнами на Центральный парк. Дизайном квартиры Имса занимался Артур, а если у Артура случается свидание, то оно обязательно проходит в ресторане Имса. По такому поводу хозяин всегда сам руководит сервировкой стола и долго обсуждает с шефом меню.

Они встречаются обязательно раз в неделю – ходят в театр, на концерты, на спортивные матчи.

Все половозрелое поголовье Манхэттена считает и того, и другого весьма интересной добычей.

Имс старается не подкалывать Артура, а Артур старается не заводиться, и у них почти все получается. Одежда Имса последние годы почти соответствует вкусам Артура, и Артур очень доволен. Ему удается держать себя в руках и не занудствовать сверх меры – ну, чтобы Имс не раздражался, Артуру очень хочется, чтобы у Имса было хорошее настроение. Ведь все наконец-то стало просто замечательно, разве не об этом они мечтали?

Они теперь друзья, ну просто не разлей вода, благополучные до тошноты, и Имсу регулярно хочется повеситься или утопиться. Или спрыгнуть с Эмпайр Стейт Билдинг. Или столкнуть оттуда Артура. Имс пока не решил. Поэтому приблизительно раз в год Имс пропадает, оставляя Артуру доверенность на распоряжение рестораном и квартирой, а в адвокатской конторе, клиентами которой они оба являются, остается завещание, согласно которому Артур -единственный наследник Имса.

Дружба – это ведь так здорово, не правда ли? Ты не обращаешь внимания на то, с кем спит твой друг, вроде тебе это и не важно, а твой друг не спрашивает у тебя, почему во время твоего двухмесячного отпуска из частной коллекции в Лондоне или Пекине вдруг пропал Ренуар или Моне.

Так они и живут, довольные друг другом и окружающим миром. Все просто чудесно.

До тех пор, пока однажды вечером Имс не появляется на пороге квартиры Артура с большим желтым бумажным пакетом. В пакете у него бумаги, среди которых, как всегда, доверенность на распоряжение имуществом Имса в Нью-Йорке. Бессрочная.

Артур пока еще ничего не знает, он немного удивлен, Имс давным-давно не позволял себе вот так неожиданно являться, не предупредив заранее. Артур очень настойчиво заставлял себя поверить, что новое поведение Имса нравится ему гораздо больше, чем его прежние манеры. Ведь теперь все, что не нравилось Артуру в Имсе, пропало, как не было. Артур так долго себя в этом убеждал, что сейчас уже верит в это безоговорочно.

Но почему-то ему очень приятно, что Имс вдруг пришел к нему так неожиданно на ночь глядя. Артур приглашает его в гостиную, которую Имс знает как свою собственную, предлагает вина.

- Артур, я зашел попрощаться, - говорит Имс, качая головой. Он не собирается пить вино, не собирается рассиживаться в гостиной, у него самолет через три часа, и внизу у подъезда уже ждет желтое нью-йоркское такси с трепливым индийцем за рулем. В багажнике одна единственная сумка, а в сумке – ни одного костюма. И ни одного галстука.
- Когда тебя ждать? – интересуется Артур, принимая пакет из рук Имса. Обычно он запирает такой пакет в сейф у себя в офисе, так что назавтра он отнесет его на работу, спрячет, а через пару месяцев вернет Имсу обратно. По крайней мере, так происходит всегда последние пять лет. До этого вечера.
- Не стоит меня ждать, дорогуша, - отвечает Имс и вдруг улыбается так, как раньше: будто обещает что-то замечательное. Похоже, в этот раз обещание относится только к нему самому, Артур как будто выключен из сферы действия этой улыбки. И Артур, кстати, даже не может вспомнить, когда Имс последний раз называл его дорогушей. – Я не вернусь.

Артур сначала не понимает, как это – «не вернусь»? А театр в следующую пятницу? А гольф в воскресенье? Он внимательно оглядывает Имса, ведет взглядом с головы до ног и обратно. На Имсе джинсы, белая футболка, черная кожаная куртка, он сто лет так не одевался, он сто лет не выглядел таким молодым и довольным. Артур сто лет не видел Имса таким счастливым, отвык и поэтому в легком шоке – что вообще происходит?

- А ресторан? – спрашивает он вместо этого.
- Все прекрасно с рестораном, - отвечает ему Имс, продолжая улыбаться, и видно, что ему не терпится уже бежать, он как ребенок в последний день учебного года: скорее, скорее, бросить все и рвануть навстречу неизвестности, приключениям, будущему. – Я нашел управляющего, так что не беспокойся, тебе не придется особенно напрягаться.

Артуру почему-то кажется, что вот его оставили в школе, не пустили на каникулы, наказали, и он будет сидеть за партой в душном классе, пока остальные носятся по полям с воздушными змеями, покоряют морские просторы на надувных матрасах и доводят себя до расстройства желудка великанскими порциями мороженого. Фея посмотрела на Золушку, подумала и решила не помогать. Плохая получилась из меня Золушка, вдруг понимает Артур.

Принц в это время неожиданно притягивает Артура за шею к себе, прижимает лоб Артура к своему и говорит шепотом ему прямо в губы:

- Арти, детка, я так больше не могу. Я сдохну тут, Арти, дружок. Не могу, мне надо уехать, я еще пожить хочу. А здесь я – труп мгновенной заморозки, выгляжу хорошо, но уже неживой. Прости, Арти, ну прости меня, малыш, плохой из меня получился друг. Не моя роль.
Имс чуть-чуть отстраняется, Артуру видна каждая его ресница, крошечные зеленые искры на радужках глаз, его рот, который всегда смущал и волновал Артура, стоило только задержаться на нем взглядом, и Артур приучил, приучил себя никогда не смотреть на рот Имса. И забыл уже, как это – ощущать сладость внутри себя при виде этих губ, и теперь он в страшной растерянности – потому что эти губы вдруг прижимаются к его губам, очень мягко, очень нежно, прощаются навсегда и отодвигаются. На Артура накатывает паника: он же не успел, не успел запомнить, как это, когда Имс целует его, какой вкус, какие ощущения, да он вообще не успел ничего толком запомнить!

И сказать он тоже ничего не успевает, потому что Имс поворачивается и уходит, и вот уже слышно, как лифт поехал вниз, а Артур все еще стоит у двери с желтым пакетом в руках.

Лишь через полчаса ему приходит в голову, что он даже не спросил, где искать, если вдруг понадобится. Мобильный уже не отвечает, отключен, какой аэропорт тоже не известно, да и вообще – ну и что теперь? Не бежать же неизвестно куда? Да и зачем? Разве ему это нужно, на самом-то деле?

Так что Артур просто-напросто ложится спать, и спит вполне хорошо, без снов, а наутро, как всегда, съедает тост, а кофе берет на вынос в Старбаксе по дороге в офис, все как всегда. И пакет не забыл, несет его в своем дорогом портфеле Hermes.

И в театр он идет не один, потому что, слава богу, есть масса людей, которые с радостью согласятся составить ему компанию.

Жизнь идет своим чередом, тихо и чинно, по плану, без потрясений и ураганов, ну, так как он всегда и мечтал.

В Polichinelle он больше не заходит, достаточно того, что раз в неделю управляющий присылает ему отчет по мейлу.

Через месяц Артур решает заглянуть в квартиру к Имсу, посмотреть, не пора ли вызвать уборщицу, да и просто проверить, все ли в порядке. Какого черта его несет туда вечером, а не утром, он и сам не понимает. В квартире темно, естественно, а чего он ожидал? Артур включает свет, и сразу видно, что все нормально, мебель на своих местах, тонкий слой пыли, действительно, пора позвонить даме, которая убирается у него два раза в неделю, и которая раньше убиралась у Имса, пусть придет и наведет чистоту.

Хотя кроме пыли глазу не за что зацепиться – квартира в идеальном порядке и безликая, как выставочный экспонат. Как иллюстрация из журнала «Лучшие интерьеры». Нигде не валяются книги, нет свернутых в трубочку газет тут и сям, небрежно брошенных перчаток в неположенных местах.

В кабинете девственно чистый стол. Корзина для мусора имеет такой вид, словно ее только что принесли из магазина. Ни клочка, ни карандаша. В спальне – ни единой морщинки на покрывале цвета раухтопаза, с ручной вышивкой, Артур лично заказывал это покрывало в баснословно дорогой мастерской в Париже. Зачем он так старался, если ему все равно ни разу не довелось увидеть, как это покрывало снимают? Зачем он жалеет об этом сейчас, ведь еще месяц назад ему даже в голову не приходило думать о спальне Имса, и о том, как там поживает единственное в своем роде покрывало?

А еще через пятнадцать минут Артур неожиданно понимает, что сидит на толстом ковре в гардеробной, прижимая к носу пиджак Имса, в идиотской попытке уловить следы запаха. И действительно, гардеробная оказывается единственным местом, где еще что-то сохранилось. Вокруг висят десятки элегантных костюмов, черных, синих, серых – все как сброшенные змеиные шкурки, бесполезные, мертвые, никому не нужные.

Какой-то идиотизм – сидеть в пустой, брошенной квартире, куда никогда не вернется хозяин. Надо идти домой, полно работы, да и поздно уже. Артур встает, тщательно пристраивает пиджак на вешалку, покидает квартиру, аккуратно выключая за собой свет. Дома он переодевается, берет ноутбук и возвращается, не сомневаясь и не особенно задумываясь, зачем он, собственно, это делает. Просто ему почему-то кажется очень важным стащить покрывало с кровати и бросить его у изножья объемным ворохом, с муаровыми переливами на изломах.

В течение следующего месяца Артур окончательно переселяется в бывшую квартиру Имса. Он все так же ежедневно продолжает ходить в свое бюро, и бизнес идет отлично, просто замечательно, клиенты чуть ли не валят валом. Артур подыскивает толкового управляющего, уверяя себя, что без помощника уже никак не справляется. Он работает в таком режиме, что остальные сотрудники начинают встревоженно переглядываться у него за спиной. В театре нет ничего интересного, ни одной стоящей постановки, вот поэтому он туда и не ходит. Июнь выдался слишком жаркий, так что и гольф потерял свое очарование. По той же причине, по мнению Артура, New York Yankees в этом сезоне играют из рук вон плохо, так что с посещением спортивных мероприятий он тоже завязывает. Лето неспешно скользит к своему пику, Артур стремительно скользит к нервному срыву из-за трудоголизма и нежелания отдохнуть. Нью-Йорк ему опротивел, но и ехать никуда не хочется. Во-первых, с какой стати отрываться от работы, когда ее так много? Во-вторых, что он будет делать во время этого так называемого отдыха, если работать будет нельзя? Солнце шпарит, асфальт плавится, люди ходят по улицам почти совсем раздетые, Золушка продолжает перебирать свой мешок фасоли, несмотря на то, что бал давным-давно кончился, принц уехал, а волшебство пропало напрочь.

Артур сидит в своем кабинете, обдумывая очередной заказ. Он крутит его в голове и так и этак, и чувствует, что проект складывается как надо. Артур доволен, как может быть доволен профессионал, который уже перешел грань между мастерством и талантом. У Артура никогда не было такого чудовищного самомнения как, например, у Имса, но он знает, что хорош. Вот и сейчас – разве не этого он всегда желал? Стать одним из лучших, приблизиться к идеалу? Он почти в шаге от достижения своей совершенной картины мира. А кроме того, это ощущение помогает ему отвлечься от ненужного, от лишних сожалений, бесполезных раздумий о пустом, от вредных мечтаний.

Звонит телефон. Это их с Имсом общий адвокат. Нужна подпись Артура на каких-то документах, как доверенного лица владельца. И конечно, нужна соответствующая бумага, подтверждающая его статус. Они договариваются о встрече через час, в ресторанчике неподалеку. Артур вынимает из сейфа толстый желтый пакет, вскрывает его, чтобы достать доверенность. Вместе с доверенностью ему на стол выпадает листок с одной единственной строчкой, написанной наспех, от руки: «Если что, ты знаешь, где меня найти, дорогой».

Аналитическим способностям, самодисциплине и собранности Артура можно только позавидовать, за оставшийся час до встречи с адвокатом он успевает даже заказать билет на ближайший рейс до Кении.

На адвоката он тратит ровно двадцать минут. Артур умеет быть оперативным.

На сбор вещей у него уходит полчаса – прежние навыки никуда не делись за прошедшие пять лет.

Только в самолете он разрешает себе подумать о том, почему так успешно прикидывался идиотом, что чуть не превратился в него на самом деле. Почему за несколько месяцев с момента отъезда Имса не сообразил, куда тот мог деться, хотя тут и гадать было нечего, все ж лежало на поверхности. Почему за пять лет такой чудной, правильной, упорядоченной дружбы бок о бок в Нью-Йорке он так и не решился ответить на вопрос, на какой черт нужна ему эта дружба.

Золушка нашла в чулане запыленную хрустальную туфельку и отправилась на поиски уставшего от нее принца.

Аэропорт Момбасы выглядит в глазах Артура как посадочная полоса полувековой давности для самолетов-этажерок. Рубашка моментально прилипает к спине, льняные брюки - к ногам, и полное ощущение, что тебя случайно забыли в сауне. Небо выцвело, там не найдешь голубого цвета, даже если сильно постараешься.

Кондиционер в такси работает еле-еле, Артур чувствует себя ребенком, он уже раз пять спросил, долго ли еще ехать, и как раз открывает рот, чтобы повторить вопрос, когда такси останавливается перед маленькой одноэтажной виллой с затянутой сеткой верандой. Середина дня, улица совершенно пустынна, Артур расплачивается и остается один перед декоративной калиткой, отделяющей микроскопический дворик от дороги.

Калитка закрыта на простой крючок.

Артур нерешительно трогает ручку, дверь не заперта и бесшумно открывается. Он входит внутрь, стараясь, чтобы его было слышно: Артур очень хорошо представляет себе, на что способен Имс, и ему очень хочется остаться живым и здоровым. Особенно теперь.

Первая комната, она же гостиная, заставлена приземистыми диванами, поверх разбросаны полосатые тряпичные коврики, похоже, прямо с местного рынка, если судить по буйной расцветке. Окна нараспашку, прикрыты только пестрыми занавесками, все в розово-кофейном сумраке и пропитано, буквально насквозь пропитано Имсом, тем, настоящим, до Нью-Йорка.

Артур бросает сумку прямо у порога и проходит вглубь. В доме тихо-тихо, Артур оказывается в узком коридоре, и тут же за спиной у него раздается:

- Арти?
Имс полуголый, в одних шортах, с бутылкой в руке. Он непринужденно отхлебывает пиво, и совершенно ясно, что бутылка вот только что поменяла статус – из оружия обратно в сосуд для жидкости.

- Дашь воды? – спрашивает Артур, смотрит прямо в лицо, кажется, даже не мигая. – Жарко очень, пить хочется.
- Прошу, - Имс плавно ведет рукой, указывая на дверь слева.

Они оказываются в просторной комнате с большим деревянным столом и простыми, грубыми стульями. Тут же, памятниками цивилизации, металлическая мойка и холодильник. На окне опущенные до полу жалюзи, и комната вся полосатая. Имс достает из холодильника воду, снимает с полки стакан, он тоже весь в полосатых тенях, и от этого кажется, будто татуировки на его теле ожили и шевелятся.

Артур принимает стакан с водой. Пить на самом деле не хочется, хочется узнать, напрасно он примчался в это пекло или нет. Имс совсем не похож на привычного Имса, такого, каким он стал в последнее время, правильного, сдержанного, образцово-показательного. Кенийская жара вытопила всю нью-йоркскую лакированную скорлупу, проявила прежние, настоящие черты. Имс снова выглядит таким же опасным, как он есть на самом деле, тигром на солнцепеке – огромная, уютная, смертельно опасная кошка. У Артура екает в груди – Имс теперь ему не друг, а непонятно кто, это странно, это немного пугает, и холодеют пальцы, это возбуждает, и поэтому дрожит в животе.

Они стоят друг напротив друга, влажные и горячие, и Артур очень четко видит мелкие бисерины пота на висках у Имса.

- Арти? Так что? – тихо спрашивает Имс, ощупывая глазами лицо Артура.
- Ты сказал, я могу приехать, если будет нужно, - отвечает Артур, придвигаясь ближе. Все никак не может заставить себя открыться, искренние признания – не его конек, кажется, губы сами собой сжимаются, только бы не пропустить ни звука. Да и неужели нужно что-то еще говорить, раз уж он прилетел в эту Момбасу, чуть ли не на край Земли?
- Ну и зачем тебе вдруг понадобился старый друг? – проговаривает Имс, видно, что ему тоже трудно даются слова, жарко и язык совсем пересох.
- Не нужен мне никакой друг, - губы ну никак не слушаются, ну почему же так трудно говорить-то? – Не хочу я больше с тобой дружить, хватит.

И тут Имс делает шаг ему навстречу, притягивает к себе так, что ребра чуть ли не хрустят под его руками, и Артура прошибает насквозь – вот оно, будущее неизвестное, эй, Золушка, выкидывай свои хрустальные туфельки, держись лучше за принца, второго шанса не будет.

Дружба кончилась.

Грудь сдавлена и дышать почти невозможно, в животе все скручивается так сладко и с предвкушением, что ноги не держат, и Артур почти виснет на руках у Имса. Рубашка промокла насквозь, прилипает к телу как бинты к свежему ожогу и жжет еще сильнее. Хочется раздеться, сбросить с себя все, прижиматься всем телом к пышущей жаром коже Имса. Его поцелуи как удар электрошокера, сил нет ни на что, только упасть, подставиться, отдать себя на его волю и позволить все-все-все. Имс только что не кусает, лижет шею у уха, и кровь тоже закипает, устремляется в пах, Артур чувствует, как этой кипящей кровью наливается его член, и в голову лезет идиотская мысль, что еще чуть-чуть, и он лопнет от напряжения, потому что ни разу, ни разу за все его тридцать с лишним лет не стояло у Артура настолько крепко, так, что даже лодыжки сводит судорогой. И еще ни разу за все тридцать с лишним лет не хотелось ему отдаться кому-то по-настоящему, не телом, а всем своим существом.

Имс пытается стащить с Артура рубашку, штаны, раздеть его догола, но никак не может заставить себя отлепиться от Артура хотя бы на секунду, хотя бы на мгновение, чтобы содрать дурацкую, пропитанную потом одежду. Мозг живет отдельной от рук жизнью, нейроны не желают проводить к рукам сигналы, полное ощущение, что теперь им вообще никогда не удастся оторваться друг от друга. Ну и пусть, ну и пусть, значит, так и будет, и он прижимается бедрами к Артуру, ведь последние годы он даже и надеяться перестал, перестал представлять себе, как это могло бы быть, смирился, а вот сейчас все это происходит на самом деле, и Имс никак не может с собой справиться и хоть чуть-чуть контролировать себя и процесс. Артур обмяк, потяжелел, Имс понимает, что еще полминуты и все кончится бестолковым подростковым оргазмом, как в пятнадцать, с позорно мокрым пятном внутри штанов и стыдной растерянностью после. Имс почти в отчаянии от этого, вжимается лицом в плечо Артура, то ли стонет, то ли рычит в обиде на весь свет.

Артур вдруг начинает выдираться, дрыгается, до Имса даже не сразу доходит, что Артур пытается его оттолкнуть, изо всех сил отпихивает его руки.

- Детка, ну что, что же ты, ну не отталкивай ты меня сейчас, господи, да я не могу уже, что опять не так, да перестань ты вырываться! – хрипит Имс Артуру куда-то между шеей и ухом, и пытается сжать его посильнее, только бы перестал выкручиваться!
- Имс, погоди… подожди, да подожди же! Перестань, отпусти меня, ну пожалуйста! Имс! Имс! – лихорадочно шепчет в ответ Артур. Нотки паники в его голосе как ледяной душ, связь между мозгом Имса и частями тела моментально восстанавливается, и он находит в себе силы заглянуть Артуру в лицо, отстраниться, хотя бы на пять дюймов. На целых пять дюймов.

Имс сейчас задохнется, все это похоже на пытку, его колотит, член болезненно пульсирует. В паху горит, кожа как будто идет волдырями там, где прижимался Артур. Все это невыносимо, и непонятно, как же у него хватает сил еще держаться, когда хочется только одного – уложить этого непривычного, размякшего Артура вот прямо на кухонный стол и уже добраться до него как мечталось многие годы! Имс почти на грани изнасилования, когда Артур краснеет еще сильнее, чуть ли не до черноты и бормочет:

- Подожди, подожди, пожалуйста, ну не могу я так!

Имс дышит хрипло и надрывно, и сейчас уже ему хочется совсем другого – дать Артуру по уху так, чтобы звенело весь остаток дня! На всю гребаную Момбасу!

- Имс, я не могу так, слушай, я же грязный весь, в самолете так долго, и в такси этом вспотел, ну тебе же противно наверняка, я же весь в поту!

Имс думает, что похож наверное сейчас на внезапно разбуженную сову: с вытаращенными глазами и ошеломлением во всем теле. Вот теперь ему удается выпустить Артура из объятий, и тот неловко переступает ногами – он действительно висел у Имса на руках и чуть не упал, когда Имс отодвинулся.

Имс присаживается на стол, оглядывает Артура, неожиданно откидывается назад. Он лежит на кухонном столе, закрывая лицо ладонями, и ржет, громко, неудержимо, всхлипывая и подвывая. Шорты его натянуты в паху так сильно, что ничего не скрывают, Имс вздрагивает от смеха, и тугая выпуклость между его ног вздрагивает тоже. Артур не может оторвать от нее глаз, к тому же слабость никак не хочет отпустить его колени, и ему приходится опереться рукой о край стола.

- Арти, боже мой! – уже почти рыдает Имс. – Только ты можешь в такой момент вспоминать о гигиене! Боже мой, боже мой… - повторяет он, утирая слезы с глаз и даже не пытаясь подняться со стола.
- Я, между прочим, о тебе думал! – обиженно заявляет Артур. Можно было бы возмутиться, что за несколько месяцев в дикой Кении Имс растерял все свои манеры, но возмущаться Артуру не хочется – хочется лечь на валяющегося на столе Имса, вот зачем, зачем он опять полез со своей правильностью? Просто очень страшно разочаровать Имса, откровенно признается Артур сам себе, поэтому нужно, чтобы все было идеально.

Имс резко садится, проводит ладонями по лицу, запускает их в волосы. У него совершенно расхристанный вид, он красный от жары, смеха и неудовлетворенного желания, и вот как раз в этот момент до Артура доходит, что ведь на самом деле плевать на чертову гигиену, что ему-то самому совершенно все равно, чистый Имс или грязный, а вот хочется только его трогать везде, гладить, посмотреть и запомнить как выглядит и пахнет каждый квадратный дюйм его тела. Потому что Имс – идеален по определению, в любом виде, в любое время. Не убавить, не прибавить.

Имс по-хозяйски притягивает Артура за шею и смачно целует в губы, и облизывается с удовольствием.

- Пошли, чистюля ты мой, - он спрыгивает со стола, тянет Артура за собой вон из кухни.

Ванная комната напротив. Тут ничего нет, кроме таких же папирусных жалюзи на окне и старинной ванны на львиных лапах прямо в центре помещения.

- Давай, Арти, располагайся, - ухмыляется Имс.
- А ты… Имс… - бормочет Артур, и сам поражается тому, как растерянно и беспомощно, и с надеждой звучит его голос.
- Ты ж вымыться хотел с дороги, дорогуша, - продолжает веселиться Имс, и как-то это так у него выходит, что хочется опять плюнуть на все и прижаться, и целовать, просовывая язык между его пухлых губ, все, пора Артуру уже пересмотреть свои жизненные принципы! Пора унять правильную Золушку, забыть в конце концов про часы на башне и просто начать жить, наслаждаться пойманным в последний момент беглым принцем.

Вода закручивается вокруг щиколоток, вокруг лодыжек, медленно подбирается к коленям, а Артур сидит и думает о том, что вот сейчас все правильно. В открытое окно слышно, как на веранде, охватывающей дом по всему периметру, возится Имс. Он подтащил кресло к окну ванной комнаты, курит и перебрасывается с Артуром через окно ничего не значащими фразами: как там в Нью-Йорке, как дела в ресторане, много ли заказов на проекты домов? Артур лениво отвечает, ворочается в ванне, и вода понемногу выплескивается на пол. До него долетает дым – Имс раскурил сигару. В комнате постепенно темнеет, вдруг заголосили птицы, на грани слышимости Артур различает женские голоса.

Имс чем-то шуршит, ножки кресла скрипят по каменному полу веранды, нетерпение обоих сгущается и повисает между ними как грозовое облако.

Артур встает, вода снова льется на пол, слышно, как Имс перестает ерзать в кресле и затихает – ждет.

Вот сейчас почему-то Артур чувствует себя абсолютно уверенно, он снова целеустремлен и знает, чего хочет. И знает, что и как нужно делать.

Он переступает через бортик ванной и как есть, голый и мокрый, выходит в коридор, проходит к задней двери и выходит на веранду. С этой стороны дома ничего нет кроме бескрайнего пустыря, заросшего чем-то, похожим на гигантский осот. Капли стекают по рукам, животу, спине Артура, застревают в нежных и мягких волосках ниже поясницы. На полу темнеет цепочка отпечатков мокрых узких ступней.

Имс сидит в здоровенном плетеном кресле, удобно устроив ноги на ограждении веранды. Он бросает взгляд на Артура и тут же поворачивается к нему почти всем телом, и выражение лица Имса такое, что Артур не выдерживает, хотя сначала хотел тянуть паузу, и быстро подходит, садится верхом, прижимается грудью, просовывает руки Имсу за спину и целует его, сильно, исступленно, с жадностью. Имс тоже целует Артура, и каждый поцелуй как клеймо: «мое», «мое», «мое».

Имс слизывает капли с плеч и груди Артура, ему кажется, что это роса на свежих утренних листьях, ему все еще не верится, что это случилось, что Артур в его руках, и стонет гортанно, и тянет его руку вниз, чтобы Имс потрогал, приласкал его, и другой рукой пытается расстегнуть шорты Имса, потому что Артуру тоже хочется наконец-то увидеть, как выглядит Имс там, скорее, скорее, не замечая ободранных о молнию пальцев.

Имс сильный, он ухитряется приподнять бедра, продолжая удерживать Артура в том же самом положении, и стряхнуть с себя шорты, под которыми, слава тебе, господи, нет никаких трусов, а только огненная кожа, черные завитки волос и смуглый, крупный член с поджавшимися яйцами.

Артур думает, что это самое великолепное зрелище за всю его жизнь, хотя это, конечно, не первый член, который он видит в своей жизни, и даже не десятый. И еще Артур думает, что Имс был когда-то сделан специально для него, Артура, потому что отныне для него больше не существует ничего более прекрасного и возбуждающего, чем вот такой задыхающийся, кусающий губы Имс, с жесткими ладонями и нежными пальцами, которые везде, ну просто везде на теле Артура.

Что думает Имс – неизвестно, он вообще человек действия, поэтому он подтягивает Артура поудобнее, и сжимает оба члена одной рукой, а второй придерживает Артура за предплечье, чтобы тот не упал, уж слишком сильно он выгибается у Имса на коленях. Глаза у Артура совсем мутные, лицо приподнято вверх, рот приоткрыт, и нижняя губа припухла. Удержаться невозможно, Имс притягивает Артура ближе и втягивает эту губу в свой рот, трогает ее языком. У Артура перехватывает дыхание. Сознание отпускает его на волю, думать уже не нужно, а нужно только плыть по волнам горячего удовольствия от того, как тесно они прижимаются друг к другу, и таять от того, как длинные пальцы Имса охватывают его член и поглаживают, и постепенно наращивают ритм, проводят по оголенной головке. Артур уже не в силах сдерживаться, он упирается руками в плечи Имса, дергает бедрами, лихорадочно шепчет:

- Быстрее, быстрее, еще… ой, ну!.. не могу я…
- Блядь!.. столько ждал… столько… терпел… Арти, какой же ты… - хрипит Имс в ответ, и от этих слов Артура несет бешеной волной к сильнейшему оргазму, а Имс с воплем кончает сразу, как только сперма Артура выплескивается ему на живот.

Похоже, они распугали всех птиц, а также, весьма вероятно, соседей. Уже совсем темно, немного спала жара, Артур всем весом лежит на Имсе, и даже не думает о том, что надо бы встать, что поза неловкая, что – вдруг Имсу неудобно и тяжело. Артур почему-то совершенно точно знает, что Имсу удобно, и его ничуть не беспокоит, что они прижимаются друг к другу липкими и мокрыми животами, и что Артур жарко дышит ему в шею.

Глаза у Имса закрыты, он словно прислушивается к чему-то внутри себя, но мгновенно и жестко фиксирует голову Артура в том же положении у своей шеи, стоит тому только шевельнуться.

И тут Артура накрывает – жара, перелет, девятичасовая разница во времени, не говоря уж о сексе, какого у него еще никогда раньше не было, да и секса как такового не было у него уже очень давно! Глаза слипаются, и поделать с этим ничего нельзя.

- Арти, малыш, давай пойдем в спальню? – тихо предлагает ему Имс, нежно и заботливо, да, он так умеет тоже, жаль, что Артуру раньше не довелось услышать таких интонаций и обертонов. Ничего, он наверстает еще, вот только выспится как следует. У него же теперь все впереди. – Только у меня спальня одна, я гостей не приглашаю, - продолжает Имс с отчетливым вопросом в голосе.
- Я на это надеялся, - бурчит Артур, еще плотнее прижимаясь носом к шее Имса и вздыхая. – Никаких отдельных спален, это самый модный тренд на данный момент.

Они, качаясь и пошатываясь, добираются до спальни, и Артуру наплевать, какого цвета простыни и какое изголовье у кровати. Чтобы все было идеально, достаточно живота Имса, и его рук, которые прижимают Артура к этому животу, и пусть пропадет пропадом все остальное.

И утром – все тоже замечательно, лучше не бывает, лениво, медленно, одуряюще хорошо.

- На хрена такая дружба, - сонно бормочет Имс Артуру в ухо, покрепче обхватывая его руками, прижимая поближе собственническим жестом – мое, все мое. И впервые за много лет Артур совершенно согласен, никаких возражений: действительно, ну какие из них друзья? Смешно.

@темы: fanfic: rus, NC-17

---

[фальшивая нежность]

прекрасное видео.

описание

Made for i_reversebang @ Livejournal.
community.livejournal.com/i_reversebang/

This was selected by 2 different authors (traincar & ifeelbetter) so as soon as those are finished I will be linking you to the pieces!! I also made another video in which another author selected but I'm debating on posting it live on YT only b/c I might work on it further.

Summary: AU take of their lives before Mal's death and during her spiral into confusion. The idea behind this one was that Mal was sort of like the glue who united them all. The ending serves into the actual plot of the movie.

**I didn't notice this til after but it says Feb 2010 (lmao) when really it should say Feb 2011 since I finished it in that month & year (haha)**

Disclaimer: I DO NOT OWN the footage or music used in this. No copyright infringement intended. Entertainment Only. No profit.

@темы: recomendation, fanvids

---

Небо и облака.

[Master hoffy]

Название: Небо и облака.
Автор: Master Hoffy
Бета: вэнс
Фендом: Inception
Рейтинг: Romance
Пейринг: Имс/Артур

Так сказать, пользуясь случаем... поздравляю милых дам с 8 марта!

читать фик

Когда Имс видит его впервые, то думает, что этот изящный парень с небрежно растрепанными вьющимися волосами, в классическом костюме, словно он не в колледже, а на собрании крупной фирмы, в начищенных дорогих ботинках, Имс думает, что этот парень та еще пафосная сучка.
Имс смотрит, как он задумчиво, по-деловому нахмурившись, листает свою папку, Имс рассматривает его изящные пальцы, следит за тем, как он касается языком подушечек пальцев, потому что лист упорно не желает переворачиваться.
Вот тогда Имс думает, что нашел кое-что интересное.
Парень замечает его взгляд и, посмотрев на Имса с легким презрением, быстро уходит прочь, вскоре спускаясь по лестнице и исчезая из виду.
Имсу остается только усмехнуться.

Артур встречает его во второй раз в клубе, когда стоит в компании девушек-одногрупниц и болтает о какой-то фигне, в основном пытаясь произвести впечатление на симпатичную блондинку. На самом деле, девушка и так готова пойти за Артуром куда угодно, но ему всегда приятно льстит, когда им откровенно любуются.
Артур замечает парня за столиком, удивляясь, что тот опять на него пялится, при этом ушло ухмыляясь. Накачанный, в обтягивающей футболке, открывающей затейливые татуировки на плечах, в джинсах на размер больше, которые сползли на бедра и напоминают Артуру мешок. Это зрелище заставляет Артура поморщиться. Он думает, что этот тип - наверняка невоспитанный ублюдок, вечерами потягивающий пиво в компании таких же неотесанных мерзавцев. Артуру даже кажется, что ему чудится запах не мытого животного.

Артур наблюдает за тем, как парень поднимается и идет прямо к нему, вскоре оказываясь напротив, ненавязчиво раздвинув девушек. Серые глаза с хитринкой, полные губы. Едва заметный аромат одеколона, аккуратная прическа.
- Привет. Я Имс. - у парня приятный голос. Имс протягивает Артуру руку, но тот так удивлен нестыковкой составленного образа, что не отвечает на приветствие.
Моргнув, Артур берет себя в руки, невольно опустив взгляд, а потом снова смотрит на парня. Артур замечает, что джинсы вблизи смотрятся гораздо приличнее, и ему становится стыдно за навешенный на незнакомца ярлычок.
- Артур, - он больше не знает, что сказать, и выжидающе смотрит на собеседника, понимая, что его взгляд слегка смущает.
Имс ужасно обаятельно улыбается, и это заставляет Артура нервничать, - он не привык, что рядом есть кто-то интереснее его самого. Интереснее? Артур удивляется собственным мыслям.
- Потанцуем? - Имс говорит это таким тоном, будто предлагает что-то само собой разумеющееся, абсолютно не обращая внимания на шокированных девушек.
Однако блондинка не теряется, ловя Артура под руку и пристраивая голову ему на плечо. Артур не видит, как она смотрит на Имса, но может себе представить.
- Э, нет... - шепчет он, смутившись, и позволяет девушке утащить себя на танцпол.
Артур догадывается, что ему теперь будет о чем подумать.

Потом они встречаются на собрании в колледже, разговорившись сначала по делу, а потом плавно сменив тему. Разговор так их захватывает, что декан просит обоих выйти. Артур едва не сгорает со стыда, когда они идут через весь зал, ловя на себе удивленные взгляды.
Но позже он не жалеет об этом.

Имс снимает маленькую комнату в одном из шумных районов. Он не заботится о том, чтобы в ней все было на своих местах, поэтому в комнате бардак. Ему не нравится эта квартира, но сейчас он не может позволить себе ничего лучше.
Имс сидит на шатком облезлом стуле, закинув ноги на низкую спинку раскладной кровати, и курит. Он думает о том, что этот Артур оказался совсем не таким, как он представлял. А еще Имс думает о нем слишком часто и, конечно, догадывается, что именно это означает.
Имс прикрывает глаза, откинувшись на спинку стула, и глубоко затягивается, улыбаясь своим мыслям.

Артур встречается с девушкой неделю и на пару дней забывает о своем новом приятеле. Да и какие они приятели? Пару раз виделись, это еще ничего не значит. Но Артур так считает до смешного недолго.
Ближе к концу недели ему звонит Имс, предлагает встретиться, погулять, зайти в бар, расслабиться. Артур сразу отменяет свидание и вечером уже пьет коктейль в дымном зале, смеется над шутками Имса и вовсе не вспоминает о том, о чем думал еще вчера.
Они играют в бильярд, и Артур притворяется, что не умеет, позволяя Имсу обнимать себя за талию, слушает его шепот у себя над ухом. Артуру так хорошо, что он прижимается к Имсу спиной, не стесняясь ни взглядов, ни собственных откровенных мыслей. А может быть, он просто немного перебрал, но глупо этим оправдываться.
Когда они выходят на улицу, уже давно за полночь, и Имс собственнически обнимает Артура, ритм шагов сбивается, и они наверняка глупо выглядят со стороны. Но кого это волнует?
- Что тебе обычно снится? - шепчет Имс на ушко Артуру, касаясь его кожи дыханием, от которого мурашки по телу, утыкается носом в его волосы и довольно щурится, улыбаясь.
- Не знаю. Математические формулы... - Артур смеется, думая, что несет какую-то чушь. - Однажды я отключился прямо на паре, и мне приснилось, что я еду на поезде, совершенно один, а когда выглядываю окно, то вижу лишь небо. И облака. Представляешь? Я не могу забыть...
- Так и не надо... - Имс улыбается.
Они идут по безлюдному парку, фонари не горят и кажется, что более защищенного места просто не найти, поэтому Артур останавливается, позволяя Имсу обнять его за талию, а потом они долго целуются. Жадно, горячо, словно в последний раз. Артуру нравится, когда Имс проводит руками по его телу, сминая выглаженный костюм, трогая его, нагло лапая задницу. Артур лишь прижимается ближе, прикрыв глаза от удовольствия, и остро чувствует накатившее возбуждение.
Артур думает: "Черт бы побрал этого извращенца". И ему самому смешно от этой неожиданной мысли.
Когда он понимает, что готов отдаться Имсу на ближайшей лавочке, неожиданно звонит его сотовый.
Артур вздрагивает, резко отстраняясь, ловит на себе удивленный взгляд, и достает телефон непослушными, чуть подрагивающими пальцами.
- Да? - Артур сглатывает и привычным движением взъерошивает волосы.
- Я заходила к тебе домой и простояла под дверью десять минут, где тебя носило?
Имс хрюкает от смеха, услышав громкий голос раздраженной девушки. Он думает, что это наверняка та наглая блондинка.
Правда, пока Имс невольно слушает их разговор, ему становится уже совсем не весело. Артур сначала грубит, потом оправдывается, а, когда он, наконец, сбрасывает вызов, Имс мягко сжимает его плечо, уже вовсе не улыбаясь.
- Ладно, Артур, встретимся как-нибудь.
Артур не знает, что ответить и просто смотрит, как Имс быстро идет по парковой дорожке, вскоре исчезая из виду.
Артур думает, что он, Артур, идиот.
Как ни странно, Имс думает точно так же.

Артур разрывает отношения со своей девушкой уже утром, потому что ночью ему удалось заснуть, только после того, как он кончил, мастурбируя и думая об Имсе. Когда Артур отключает телефон, договорив, то сразу же удаляет контакт, почувствовав сильное облегчение, после чего заваливается обратно в кровать и со спокойной совестью просыпает колледж.

Следующие два дня Артур пытается найти Имса, но никто не знает, где он. Только вечером, отыскав квартиру Имса, Артур встречает его на улице.
- Ты что здесь делаешь? – Парень удивлен, и Артуру кажется, что удивлен неприятно.
- Я нигде не мог тебя найти… и забеспокоился, – шепчет он, тут же понимая, насколько глупо это звучит. Забеспокоился? Что за бред…
- Вот не надо обо мне беспокоиться. Иди домой, Артур, – Имс треплет его по волосам и быстро исчезает в подъезде, захлопнув за собой дверь.
Темно, фонари не горят, а улочка выглядит весьма неуютно. Артур стоит здесь некоторое время, потом ежится от прохладного ветра, и идет прочь, раздумывая о том, какого черта он вообще сюда явился. Ведь это так глупо, и абсолютно не похоже на то, что обычно любит делать Артур.

К концу недели Артур решает, что пора все менять: выкидывать этого странного Имса из головы, находить новую девушку, браться за учебу с теми же силами, но перед этим, конечно, нужно хорошенько развлечься в ближайшие выходные.
На этот раз он выбирает шикарную брюнетку с пухлыми алыми губами.
Она красивая, с ней интересно проводить время, болтать на отвлеченные темы. Они весело проводят выходные в загородном доме вместе со своими друзьями. Весело, если не считать того, что вечером Артур вдруг думает о том, что у Имса, возможно, неприятности, и он просто не хочет, чтобы Артур вмешивался.
Остаток дня проходит не особенно хорошо.

В понедельник Имс вдруг объявляется в колледже. Все такой же нахальный, обаятельный и радующийся жизни. Он шалит на лекциях, подкалывает девушек, которые от него без ума, а, когда встречает Артура в коридоре, то проходит мимо, ощутимо толкнув его плечом. Имс уже успел узнать о том, как Артур хорошо проводил время в его отсутствие. Не сказать, что между ними есть что-то более ощутимое, чем мимолетный поцелуй, но появление красногубой брюнетки воспринимается Имсом, как подлый удар под дых.

- Ты всегда женщин меняешь как перчатки? - Имс хитро улыбается, когда они запираются на чердаке колледжа в перерыве между лекциями. Он курит, усевшись на старый ящик с пыльными книгами.
Артур не очень-то и хотел идти сюда с ним, но почему-то принял его предложение.
- Какая тебе разница? – Артур недовольно морщится, оглядывая чердак. Здесь много всякого хлама, сквозь маленькие окошки, покрытые изрядным слоем пыли, сочится слабый рассеянный свет.
Имс пожимает плечами, выдыхая облачко дыма, а Артур думает, что Имс имеет полное право предъявлять ему такие претензии, но признать это Артур точно не готов.
- И что, у вас все серьезно? – Имс выбрасывает окурок, затушив его кроссовкой, и поднимается, небрежным движением отряхнув от пыли задницу. – А то у меня были на тебя планы.
Он ухмыляется, хитро и нахально, облизывает свои пошлые губы и подходит ближе, сложив руки на груди.
- Ты сам куда-то исчез, Имс. – Артур не доволен, ему не нравится собственнический тон Имса, как, впрочем, и его наглый вид.
- Бывает иногда, Артур, – Имс мягко улыбается, упираясь ладонями в стену рядом с головой Артура, и беззастенчиво рассматривает его.
Артур думает, что этот разговор просто анти-романтичен, и вскоре уже идет на лекцию, оставив Имса на чердаке наедине с запахом сигарет и пыли.

Вернувшись домой и обнаружив открытую дверь и ужасный бардак, Имс не удивляется. Просто выкуривает еще одну сигарету, проходя в свою комнату, и аккуратно переступает через разбросанные вещи. Он думает, что пора менять жилье, и, чем кардинальнее будут изменения, тем лучше. Имс часто попадает в передряги, но в этот раз ему кажется, что он попал в нее не вовремя.
Он засыпает в одежде, свернувшись на жесткой кровати и накрывшись шерстяным пледом. Этой ночью Имс просыпается слишком часто.

Имс просит Артура пойти с ним так настойчиво, что он просто не может отказаться. Артур впервые в этом баре, в нем людно и темно, только мельтешат разноцветные цветные отблески, причудливо очерчивая силуэты посетителей. Играет громкая музыка, в воздухе запах духов, пота и еще чего-то странного. Танцующие люди, компактные столики, барная стойка.
Они утроились за столом у самой стены, на узком диванчике, на котором так тесно, что не удается избежать прикосновений. Артур пьет крепкий коктейль, откинувшись на мягкую спинку и прикрыв глаза. За тот час, что они здесь, он успел привыкнуть к громкости музыки и ощутимо напиться.
- Мы же на этот раз потанцуем, да? – Имс обнимает Артура за плечи.
- Ладно, – Артур смеется и отставляет бокал, едва не опрокинув его.- Имс.
Они смотрят друг на друга некоторое время, а потом поднимаются. Имс тянет Артура за руку, увлекая в танцующую толпу и клубы дыма. Имс прихватывает сигарету с подноса, который держит в руках у полуголый мальчик в коже, и закуривает, прикрывая глаза. Он нахально обнимает Артура за талию, устраивая ладонь на его заднице.
- Что за дрянь ты куришь? – шепчет Артур, а Имс только усмехается и прикладывает сигарету к его губам, ощущая пальцами тепло его нежной кожи. Имсу кажется, что он в странной сказке.
Артур затягивается, слегка касаясь губами пальцев Имса.
Они танцуют, хотя это больше похоже на хаотичные прикосновения, до краев наполненные желанием и сексом.
Через час Артур уже поворачивает ключ в замке на двери своей квартиры, и они вваливаются в прихожую. Имс сбрасывает обувь и сразу же прижимает Артура к стенке, целуя его в губы. Он не раз думал об этом, и фантазии только раззадоривают его. Имсу безумно нравится ощущать Артура под собой, прижимать его своим телом, нравится сминать неуверенное сопротивление и полностью контролировать ситуацию.
Артур не помнит, как они оказываются в кровати, не помнит, как остаются без одежды. Все, что он помнит – жаркие прикосновения, которые словно обжигают кожу, тепло и тяжесть тела Имса, его дыхание, его хриплый шепот.
Когда звонит сотовый Артура, который он как-то незаметно успел прихватить с собой и любовно пристроить на тумбочке, Имс готов поклясться, что убьет любовника сейчас же. Они трахаются уже минут семь, и телефонный разговор определенно не вписывается в сценарий происходящего.
- Что за… - шепчет Артур, по привычке нащупывая телефон и поднося его к уху. Имс не намерен останавливаться из-за такой мелочи, поэтому Артур сбивчиво дышит, пытаясь вывернуться, а его пальцы предательски дрожат.
- Пошли к черту эту стерву, детка! – Естественно, Имс подгадывает момент, когда Артур все-таки снимает трубку.
Артур затыкает Имсу рот рукой, но сам не может удержаться от смеха.
Артур роняет телефон в складки одеяла, когда Имс прижимает его к кровати сильнее и проникает глубже, заставляя Артура хрипло застонать.
Потом, поздно ночью, Имс просыпается от того, что проклятый телефон оказывается где-то у него под ребрами, прилипнув к влажной коже, и бросает чертову трубку куда-то под стол, с удовлетворением заметив, что вызов сбросил не Артур, а его теперь уже бывшая пассия.

Утро оказывается пасмурным и откровенно неприятным. Артур просыпается один, с больной головой и ломотой во всем теле, в смятой постели со следами бурной ночи. Он сбрасывает на пол постельное белье и идет в душ, перед этим с надеждой заглянув на кухню, но, увы Имса там нет.
Артур долго стоит под прохладной водой, а когда выходит, то заглядывает во все комнаты, окончательно убеждаясь, что он совершенно один.
Он думает, что именно сегодня, именно этим утром, многое бы отдал, чтобы Имс позвонил в дверь, весело сказав, что выходил за продуктами.
Артур находит свой телефон и набирает номер Имса, но слышит только длинные гудки.
Несколько часов спустя, Артур забывается сном, свернувшись на кровати и накрывшись тонкой футболкой.
Имс не появляется в колледже, его нет дома, его номер не отвечает.
Артур ждет Имса каждый вечер, но, в конце концов, понимает, что тот момент, который «бывает иногда», снова наступил, и Имс опять исчез из его жизни.

Артур знает, почему вспомнил обо всем этом именно сегодня. Он едет один в вагоне, и слушает размеренный стук колес.
С тех пор прошло много времени. Очень много. Артуру кажется, что прошла целая вечность, и того человека, которым он когда-то был, больше не существует.
Кобб сказал, что нашел имитатора для их команды, и Артур должен вскоре с ним встретиться.
Кобб сказал, что имитатора зовут Имс.
Артур думает, что это ужасающе похоже на совпадение, но он давно уже не верит в случайности.
Конечно, Артур наводил справки об Имсе. Не при первой же возможности, а только когда ему удалось убедить себя, что это ничего для него не значит. Он узнал, что Имс все еще жив, и этого ему было достаточно. В конце концов, Имс не пытался выйти на связь, а это значило для Артура слишком много.
Артур думает, что это будет забавно, если Имс и правда окажется хорошим имитатором.
Когда Артур понимает, что больше не слышит стука колес, он поднимается с места и смотрит в окно, прижимается ладонями к холодному стеклу и не видит ни земли, ни вереницы домов, мимо которых должен проезжать поезд.
Он видит вокруг только небо.
Небо и облака.

Вопрос: Понравилось?

1. Да.		120	(100%)
Всего:		120

@темы: fanfic: rus

---

[Власть несбывшегося]

Название: Come on baby, light my fire
Авторы: maryana_yadova и Власть несбывшегося
Бета: нет
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Пейринг: Том Харди/Джозеф Гордон-Левитт
Размер: макси
Дисклеймер: абсолютно никаких прав у нас нет
Предупреждение: порно и очень много мата, естественно, ООС
Пояснение 1: разговор Тома Харди и Бенедикта Камбербэтча в самом начале связан с событиями, описанными в нашем с соавтором предыдущем фике "Театральный роман", посвященном отношениям между Бенедиктом Камбербэтчем, Джудом Лоу и Робертом Дауни. В целом, истории между собой никак не связаны, хотя в тексте иногда эпизодически появляется Бенедикт Камбербэтч.
Пояснение 2: рваный ритм текста и разная манера изложения в данном случае специально выбранный стилистический прием.

Продолжение в комментах.

Часть третья

ТОМ

Когда я поворачиваюсь и вижу его у себя за спиной, я не думаю, зачем и почему, и что будет дальше. Джозеф такой же как всегда, как раньше – идеальная стрела, спокойная и равнодушная.
Мне не верится, что этот человек, похожий на кусок льда, орал на меня на моей кухне, а потом сам толкался языком мне в губы, пытаясь добиться ответа на поцелуй.

Когда мы сидим в ресторане, я не думаю, чем кончится вечер. Честно говоря, я вообще ни о чем не думаю. Мне кажется, что мы сидим каждый в своем аквариуме, как вон те рыбы у стенки, они украшение интерьера ресторана и жертвы, таращат глаза, ждут, когда их выберут и разделают.
Я чувствую себя одной из этих рыб – жду решения, подхожу или нет.

Ох блядь, как же это больно и тяжело!

Когда Джозеф задает какой-то светский вопрос, мне хочется плюнуть на все и просто уйти. Чего я ожидал? Что он бросится мне на шею? С радостными воплями? Он даже не удосужился ответить сразу на мою смс.

Да гори ты все синим пламенем, я заебался уже, на хуй мне сдались все эти переживания? И мое терпение лопается окончательно. И я что-то ору, и мне по хрену, что там скажут люди вокруг. И я ору так, что сначала даже не слышу, что мне отвечает Джозеф.

А потом все куда-то пропадает, я чувствую только ожог в пальцах, когда тащу его за локоть к машине, и всю дорогу – только пульсацию всего мира в унисон с моим сердцем.

Дверь захлопывается за нами.
И с этого момента мне охуенно хорошо.
Мне просто – охуенно.



- Ты у меня будешь первым, не сомневайся.
Господи, это же просто сдохнуть можно. Охрененное признание, и главное, очень вовремя.
Чувствую, как у меня все внутренности скручиваются в канат. Он это специально или нет? Блядь, еще и десяти минут не прошло, как я кончил, а у меня уже опять стоит. Джо дрожит у меня в руках, все сильнее и сильнее, и блядь, как же это здорово! Меня самого уже потряхивает, а особенно, когда выясняется, что дальше мы будем трахаться на здоровенном черном кожаном диване.

Охуеть, что же происходит у него в голове?! Какие же фантазии рождаются в головах таких правильных, интеллигентных, утонченных мальчиков? И почему, почему любое его слово, звук, движение действуют на меня так, будто я проглотил упаковку виагры? Сейчас мне снесет крышу окончательно.

Первый?!!!
О нет!
Нет, нет, нет, Харди! Нет, нет, нет, вот сейчас я об этом думать не буду!
Что же мне делать-то? Бляяяядь, блядь!!
Нет, нет, нет, я вполне уверен в себе, и я даже ни на секунду не задумываюсь, получится у меня или нет.
Тихо.
Спокойно.
Все будет хорошо.
Охуеть!

Мы переползаем на диван. Получается медленно, каждый метр как вехой отмечен стоном, поцелуем, судорогой.

Диван, зараза, холодный, чувствую, как у меня по коже расползаются мурашки. Стараюсь удержать Джо на себе, не хочу, чтобы ему было холодно. Вообще не хочу, чтобы хоть что-то было ему сегодня неприятно. Мы просто лежим, и я утыкаюсь лицом ему в шею, теперь можно, ох блядь, как же я мечтал об этом, сколько же раз мне довелось кончить, воображая твою шею!

Медленно провожу ладонями по спине. Просто не верится! Все совсем не такое, как я представлял. Все в сто, в тысячу, в миллиард раз лучше! Сдвигаю руки ниже, потихоньку начинаю сходить с ума, ощущая под ладонями его задницу, господи, да не бывает же так на самом деле! Он тут гладкий, и теплый, и, короче, именно такой, как надо. Как это единственно возможно. Джо дрожит крупной дрожью, да и меня трясет, малыш, меня колотит просто, так мне невыносимо сладко быть с тобой. Какое же невозможно охуенное ощущение – будто мои руки были созданы только с одной настоящей целью – гладить задницу Джозефа Гордона-Левитта.
А все остальное – так, до кучи.

Джозеф начинает возиться, упирается мне в плечи. Пытается встать. В чем дело?

- Что такое? Ты куда? – чувствую, как его язык облизывает мое ухо.
- Погоди минутку, сейчас, - шепчет он в ответ, и уху, кстати, мокро и холодно! Охуеть, и даже это заставляет мой член вздрогнуть, а в животе вызывает горячую волну.

Джозеф возится в прихожей, тут же возвращается, чем-то шуршит. Господи, ну что там еще у него? Просто какой-то вечер сюрпризов.

Он снова укладывается на меня, и я понимаю, что уже, за эту минуту, что он провел отдельно от меня, что за эти несчастные шестьдесят секунд я уже успел соскучиться.
Джозеф сует мне что-то в руку. В темноте толком не видно, но и так, по форме в руке, ясно, что это.

- Ох, сладкий мой, у тебя в запасе и смазка есть, как я погляжу, - говорю я, и похоже, что мне не удается скрыть, как меня это укололо.

Джо фыркает мне в ключицу, кончиком языка проводит по татуировке на плече.

- Я зашел в аптеку, перед тем, как ехать к тебе, - весело говорит он. – У нас нет круглосуточных аптек. Ну просто, на всякий случай.
- Ах ты, дальновидная еврейская блядь, - боже, неужели эта вспышка счастья только от того, что эта гребаная смазка не валяется у него давным-давно в спальне, а куплена за час до нашей встречи? Я сдурел, точно. Влюбленный идиот. Охуенно счастливый придурок. – Хитрая сволочь, значит, ты заранее все спланировал?
- Я не планировал, но предполагал, - ржет он, утыкаясь мне в подмышку, и извиваясь, и толкаясь своими бедрами в мои.
- Ну вот напрасно ты мне это сказал, Джози, - я выворачиваюсь из под него и прижимаю его собой, вжимаю в угол дивана. – Раз предполагал, значит, готов, и можно не сюсюкать, так, сладкий мой?

Я сползаю вниз, Джо полулежит-полусидит передо мной в пошлейшей, развратнейшей, сводящей с ума позе: раскинувшись, одна нога закинута за боковой валик дивана, вторая отведена как можно дальше в сторону, руки за головой, в глазах – приглашение. Его рот приоткрыт, он часто и резко дышит, и у меня застилает глаза от бешеного желания.

Я расковыриваю тюбик со смазкой, хочется убить урода, который придумал такую идиотскую гладкую крышку. Руками не получается, хорошо хоть, удается зацепиться зубами. Я просовываю левую руку Джо под поясницу, он послушно приподнимается, глубоко вздыхает. Правой рукой провожу по его члену, такому совершенному, я все не могу насмотреться, и тут же вспоминаю, какой он на вкус. Дотрагиваюсь пальцем до ануса, и тут Джо подается ко мне.
И эта невыносимая, невозможная покорность выносит мой мозг и самообладание окончательно.

Не знаю, сколько проходит времени. Я знаю, что буду продолжать, сколько нужно. Его мышцы так сжимают мой палец, потом два, потом три, что мне почти больно. Его горло издает такие звуки, что мне кажется, что ничего прекраснее я больше в жизни не услышу. Его лицо кривится в такой гримасе страсти, что уже можно сдохнуть, просто чума, как же мне это нравится-то!

Джо стонет все громче и громче. Похоже, он уже ничего не соображает, я ввожу пальцы на всю длину, и тут он орет, видимо, забывшись совершенно:

- Ну давай же, давай же, терпеливая ты дрянь, давай, отымей меня уже, я же не могу уже больше!

Меня тоже накрывает. Это я-то терпеливая дрянь? Боже, у меня еще хватает сил на удивление. Охуеть. Скрытые, блядь, резервы организма.

Я упираюсь коленом в диван, и тяну Джо на себя, ближе и ближе, он потный и прилип к дивану, и от этого раздаются какие-то кошмарные чавкающие звуки, и даже они возбуждают. Я переворачиваю его, придерживаю за бедра, потому что он вроде как уже совсем перестал соображать, и если его не держать, ему будет больно.

- Блядь, Джо, ну потерпи чуть-чуть, ну нельзя так сразу, ты еще слишком узкий, тише, я прошу тебя, ну потерпи, - совершенно неясно, как у меня самого хватает терпения его уговаривать, потому что он действительно – ужасно, невыносимо узкий, и охуенно горячий, и я уже сам почти плыву в безумие, держусь только лишь волевым усилием и одной мыслью – он тут сейчас самое главное, все, что угодно, только чтобы ему было хорошо.

Джозеф уже даже не стонет – почти воет, и я даже не подозревал, что он может ТАК ругаться. У меня сводит зубы от того, как выглядит его спина подо мной, как движутся его ягодицы, как он сжимает собой мой член.

- Тооом, Тооомм…. – скулит он, и это уже невозможно терпеть, меня хватает только на то, чтобы взять его член в руку, перед тем, как меня накрывает.

И накрывает, похоже, так сильно, что какое-то время я ничего не вижу и не слышу. Пиздец. Такого со мной еще никогда не бывало, на трезвую-то голову.

Прихожу постепенно в себя.

Мы лежим так, что мне самому не очень понятно, где чья рука и нога. Приглядываюсь. Определяюсь. Все-таки Джо гораздо тоньше, и кожа у него смуглее. Все вокруг серое. Мы оба будто слегка перламутровые, разного оттенка. Белые брызги спермы по черной спинке дивана. Эстетика ар-нуво, заебись. Совсем чудно было бы добавить спирали сигаретного дыма, но я не настолько утонченный, чтобы вылезти из рук и ног Джо, только чтобы улучшить картинку. Мне и так – охуенно.
Без всякого почти.

Поворачиваю голову и натыкаюсь на его расфокусированный взгляд. Он прижимается еще ближе, хотя кажется, что это уже невозможно, и стискивает меня еще сильнее, даже не подозревал, что он настолько сильный. Моим ребрам не очень уютно, но мне насрать на ребра.

- Больно? – спрашиваю я.
- Охуенно, - сипит он мне в ответ. Блядь! Ну я же старался!
- Очень? Сильно болит? – мне уже нехорошо, и что делать, я не знаю. Не лед же прикладывать?
- Охуенно хорошо, идиот, - говорит он мне в шею, и вздыхает.

До спальни я тащу его на руках.
Даже на это я способен.
Охуенные резервы организма, можно гордиться, точно.


ТОМ

Что-то такое разноцветное, мелькает и поблескивает. Что-то такое весеннее, и, кажется, с легким химическим привкусом. Или нет? Прислушиваюсь к себе. Нет. Точно не химия. Блядь, ну какая химия, я же давно уже не при делах!

Под веками все еще мельтешат психоделические кружочки приятных цветов, и постепенно до меня доходит, что это солнце светит мне прямо в лицо. Медленно выползаю из сна, но глаза открывать не хочется ни за что. Так чудно давно не было, и я просто лежу и наслаждаюсь. Мне интересно, как долго можно продлить это ощущение бессмысленного бестелесного существования, пока не вернутся все остальные чувства. Хрен его знает, не помню, чтоб мне удавалось такое когда-то без дополнительных стимулов.

В общем, получается недолго. Включается обоняние, в нос заползает аромат кофе. И тут же – осязание: чувствую, как кровать рядом со мной прогибается, и тут же, рывком, вспоминаю все.

Господи ты боже мой.

Ну и что теперь дальше?

Не знаешь, что делать – лучше всего подождать. Вот я и жду, и дожидаюсь нежного поцелуя в висок.
Охуенно прекрасного.
И в угол глаза, и около уха, и в шею, и в ключицу, и счастливого вздоха в шею. И уже не могу удержаться, притягиваю его к себе, все еще не открывая глаз.

Еще лучше, чем мне только что вспомнилось. Еще лучше, чем вообще могло бы быть.

Тупо счастливый, глупо влюбленный, уже невменяемый идиот Том Харди. Да и насрать, кого вообще это ебет? Главное, мне офигенно хорошо.

Открываю глаза, в нос лезут темно-каштановые кудри, запах кофе, лимона и чего-то свежего, может, геля для душа. И его запах. Некоторые люди, как ходячие фабрики по производству наркоты – один раз вдохнешь, и сразу же полный пиздец. Смертельная зависимость. Притягиваю его еще ближе, стараюсь протолкнуть свое колено между его колен, Джо тут же забрасывает ногу на мое бедро.

О блядь, да как же это здорово! Лежу и просто дурею. Точно, идиот. Нравится ужасно.

- Ты уже проснулся? Не хотел тебя будить, - невнятно сообщает мне Джозеф, говорить и пытаться кусать мою шею у него получается не очень хорошо.
- Ну конечно, малыш, ты и не думал меня будить, я так и понял, когда проснулся от твоих поцелуев, - хмыкаю я. Он потягивается и изгибается у меня в руках, как нежащаяся на солнце кошка.
- Том, я сварил кофе.
- Угу.
- Я не знаю, какой ты любишь, я сварил в турке, но у меня есть кофеварка и…
- Угу. Заткнись, а?
- Слушай, что ты любишь на завтрак? Том, я могу…
- На завтрак я люблю болтливых евреев. Или заткнись, или займи свой рот чем-то полезным!
- Том! Тооом…
- Блядь, ладно, не затыкайся, только уже не останавливайся.

Охуенно. Ох…уенно… Ох…

Опять возится у меня под боком. Да что ж за неугомонный человек?

- Ну в чем опять дело? Лежи тихо! – я начинаю задремывать, мне тепло и уютно, и Джозеф под боком, и больше мне сейчас ничего не надо. Мне вообще больше ничего не надо, мне офигенно, и пусть вот все так и будет.

Нет. Так не будет, теперь мне понятно, какого хрена Моисей шлялся по пустыне сорок лет, да еще с немаленькой компанией. Потому что лучшее – враг хорошего, а никто из благословенной нации в стремлении к идеалу угомониться, видимо, не в состоянии.

- Том.
- Ну.
- Я заметил, ты похудел.
- Да ну? И что?
- Сильно похудел.
- Теперь я еще красивее.
- Нет. То есть да. Что случилось?
- Джозеф, а будь любезен заткнуться опять, а? Ничего не случилось. Для роли похудел.
- А. Ладно. Я так и подумал. Конечно.
- Ты еще спроси, на какой я диете! Пиздец, вы тут все больные в Голливуде.

Я смотрю на него из-под ресниц, и я уже начинаю понимать, что означает то или иное выражение на его лице. Вот же, блядь, упертый! Ну ладно, хорошо, я тоже упрямый, разве еще не дошло?

- Том, перестань!
- Что перестать, сладкий мой?
- Вот это!
- Что «это», давай, скажи мне, - оказывается, мне нравится его дразнить. Джо заводится с пол-оборота, но пытается делать вид, что ничего не происходит. Так, еще чуть-чуть, вау! Круто! – Так что ты там хотел сказать?
- Хотел сказать, чтобы ты убрал руки от моих яиц! Нет! Верни на место! И, Том… пожалуйста… - глаза у Джо шальные, он кусает и облизывает губы, и уже не стесняясь толкает меня вниз.
- А, так вот что ты имел в виду, когда спрашивал, что я ем на завтрак?
- Это ты теперь заткнись, Харди, сволочь! Давай же, чего ты опять ждешь, ну…

Охуеть.
Чудно.
Все только для тебя.
Все, что захочешь.


Нет, все-таки это какой-то кошмар. Сколько ж надо ебаться, чтобы он угомонился? Такое впечатление, что Джозеф год маялся спермотоксикозом. Опять вертится, да что ж такое-то! А самое главное, что у меня опять, кажется, сейчас встанет. Где тут в этой эстетской квартире с черным диваном зеркало? А то, может, я уже превратился в кролика, и сам этого не заметил?

- Что, опять?
- Что «опять»? Нет!
- Ах нееет?!
- Блядь, Харди, не смей надувать губы!
- А что это ты отворачиваешься?
- Ну почему, почему тебе сразу надо все опошлить?
- Мне? Опошлить? Пупсик, что такого я опошлил вот сейчас? – я, право, в недоумении. Что еще за хуйня?
- Мне просто хотелось приготовить тебе завтрак! И что из этого вышло?
- И что? Плохо вышло? Ну давай, накажи меня, какой я плохой и ужасный!
- Ну вот опять! Что жы ты из меня все время девчонку-то делаешь? Не смей ржать!
- Ну, может, потому что ты такой гладкий везде? И такой тоненький? И… Джо, ты куда? Мне только черный кофе! Сахара и молока не надо!

Пора, пожалуй, поискать сигареты. Надеюсь, на них мы не успели поваляться.

Встаю, надо все-таки уже посмотреть, какая у Джо ванная. По дороге заглядываю в кухню – у него огромная кухня с выходом на балкон-веранду. Из динамиков несется «Bad Romance» Леди Гага, и Джо подпевает и дрыгает в такт ногами и плечами.

Ой нет, лучше не задерживаться, если я все-таки хочу вымыться. Думаю, мне удастся потом заставить его повторить этот номер на бис. Я даже куплю ему гитару, если он захочет.

Ванная комната у Джо тоже эстетская – серая с черным и серебром. И зеркало во всю стену. И еще одно напротив - старинное. Отлично. Зеркала, гитара, голый Джозеф.

Перестать бредить и начать уже мыться. Ловлю себя на мысли, что не хуя я не могу перестать бредить. И нет, я не стану смотреть, что там происходит с моим телом, по крайней мере, так я могу притвориться, что ничего такого.

Холодная вода помогает хреново, честно скажу. Ну хоть как-то. Я по самое-не-могу влюблен, у меня бесконтрольная эрекция как в семнадцать, я чувствую себя идиотом, и мне это охуенно нравится.

Вот такие дела.

Завтрак накрыт на балконе-террасе. Тент над головой, куча контейнеров с цветами, белый стол, белые салфетки, белая орхидея, громадные полупрозрачные белые чашки. Кофе черный. Сок оранжевый. Два апельсина.

- Том?
- Что?
- Хочешь, сделаю тебе омлет?
- Что?!
- Омлет – это такое блюдо…
- Я знаю, что это. Нет.
- Нет?
- Нет, пупсик, не надо омлета. Подай мне, пожалуйста, сигареты.


Заворачиваю манжеты, морщусь – не люблю одевать несвежие вещи. Джозеф все еще сидит на своей веранде с газетой в руках, поднимает на меня взгляд, лицо его какое-то чрезмерно спокойное, я вспоминаю, что вот с таким именно выражением он приходил ко мне в гости в Лондоне. Похоже, что-то не так.

- Ты куда?
- Ну, как куда. Поеду.
- Куда поедешь? – голос очень ровный, и мне это как-то совсем не нравится, но я не понимаю, что я такого снова сделал не так.
- В отель.
- А. Хорошо. Давай.

Молчание. Он утыкается носом в газету, и я опять, ну что за херь, опять чувствую себя мудаком. Ну, и как это понимать? Типа – все было охуенно, а теперь я рад, что ты сваливаешь? Блядь! На меня накатывает волна злости, хочется хлопнуть дверью, но я очень тихо, очень медленно закрываю ее за собой.

Ключи от машины лежат на непонятной стеклянной конструкции перед дверью. Вот сейчас я уйду, и все? Чудно.

- Ты вот так и уйдешь? – Джозеф появляется в прихожей, все с таким же равнодушно неподвижным лицом, и мне хочется врезать ему, двинуть так, чтобы смазать это бесстрастие с его рожи, ударить так сильно, чтобы он упал. Что я делаю ОПЯТЬ НЕ ТАК?!!!
- Как «вот так»? Джозеф, блядь, да что такое опять? Ты можешь нормально сказать?

Это невыносимо! Еще и получаса не прошло, как он улыбался мне, будто я подарок на Рождество, а сейчас смотрит куда-то выше моей макушки, вроде как меня здесь вообще нет.

- Не смею тебя задерживать, если тебе так срочно надо уйти, - говорит он мне и поднимает подбородок еще выше. Я смотрю, как раздуваются его ноздри.

Облегчение, вспышка радости и раздражения. Я подхожу к нему, просовываю руки между его руками, будто прилипшими внутри карманов и прохладными боками, на нем только джинсы и больше ничего, я притягиваю его к себе за талию. Ну ведь придурок, а?

- Джо! Джооо! Посмотри на меня! – он скашивает на меня глаза, ресницы темные и густые как мех на кистях для акварели. Точно придурок. – Джо, мне надо переодеться. Я не могу ходить в одной и той же одежде два дня. Ну что такое? Ну?

И тут же чувствую, как он перестает выдерживать эту свою гребаную балетную осанку и расслабляется у меня в руках. Выдыхает и теперь уж точно смотрит мне в глаза, и лицо опять нормальное. Мне хочется его поцеловать, и я целую. И офигенно счастлив, что ничто, ничто не может мне сейчас помешать. Кроме меня самого. А я, вообще-то, в одну и ту же лужу стараюсь не наступать.

- Ты даже ничего не сказал.
- Мне просто надо сменить одежду. И потом, разве тебе не хочется от меня избавиться? Хоть на чуть-чуть?
- Тупой мудак, - Джозеф не откликается на шутку. Он все еще обижен.

Как же с ним непросто, это пиздец! Как с ним охуенно прекрасно.

- Когда ты приедешь?
- Господи, малыш, да сразу, если хочешь.
- Хочу, - он отворачивается, не пытаясь все-таки высвободиться. – А вообще, знаешь что? Я поеду с тобой.

Детский сад. Особенно потому, что я стою и млею, как дебил.

И в следующие четыре дня это превращается в какой-то идиотский ритуал: совместная поездка до моего отеля, чтобы я мог сменить одежду. Заебись, представляю все то, что можно было бы сказать по этому поводу. Но, вообще-то, мне насрать, кто что может сказать.
На пятый день Джозеф поднимается вместе со мной, и как торнадо проходит по номеру, заталкивая мою одежду в большую спортивную сумку, которую мы привезли с собой. Напоследок он одним движением руки смахивает туда все, что стоит в ванной и смотрит на меня с плохо скрытым триумфом.

Ну и что я должен сказать? Сказать мне нечего, потому что еще даже утром я не мог представить себе, что это произойдет. Я всегда считал Джозефа Гордона-Левитта одиночкой, ревниво оберегающим собственное пространство.

Я и сейчас так считаю. Но, похоже, меня взяли в плен. Охуеть. Даже не знаю, что думать. Да, в общем, и не думаю, я просто живу как есть.

Джо с самодовольным видом расхаживает по квартире. Я лежу на дурацком эстетском диване, полдень, жарко, голая спина прилипает к коже обивки и отлипает с чмокающим звуком при любом движении. Джозеф только что куда-то распихал мои вещи, и, похоже, охеренно доволен. Мне последовательно хочется немного развлечься, трахнуть Джо, и чтобы стало прохладно. Начинаю с последнего.

- Джозеф! Можно чуть прохладнее?

Джо возится с пультом от сплит-системы. Прекрасно. Поехали дальше.

- Так нормально? – спрашивает он.
- Ага, спасибо! Можешь еще кое-что сделать?
- Да, что ты хочешь?
- Разденься, ладно?

Мне офигительно нравится, как он краснеет – уши, щеки, потом пятна на шее.

- Ты хочешь…
- Я хочу, чтобы ты разделся, сладкий мой, - перебиваю я его и отлипаю от кожи дивана, чтобы сменить положение. – Ну пожалуйста! Сделай мне приятно.

Джо смотрит мне в глаза и поднимает одну бровь. Я улыбаюсь. Что бы он ни сделал дальше, все равно будет охуенно. Но выясняется, что Джо не прочь поиграть. Он невозмутимо снимает футболку, расстегивает ремень, одним движением выскальзывает из джинсов. Одежда цветными кучками валяется на полу. Блядь, какое же у него охуенное тело, с элегантно прорисованной мускулатурой, с поджарым животом, с кожей такого цвета, что хочется облизывать его как карамель. С неровными пятнами румянца на груди.

- Иди сюда, - я как-то внезапно слегка охрип.

Джо отрицательно качает головой.

- Том, я сделал, что ты просил. Но, вообще-то, я собирался почту почитать.

Я уверен, что ничего он читать не собирался, и придумывает прямо на ходу. Джо приносит свой лэптоп и как ни в чем не бывало усаживается в кресло, напротив меня.

А еще говорят, что я развратная блядь. Это просто никто не видел голого Гордона-Левитта с лэптопом. И при этом я отлично вижу, что ни хрена он не читает никакую почту! Ну и ладно.

Опять отлипаю от дивана, расстегиваю болты и немного стягиваю джинсы, чуть-чуть, чтобы было удобнее. Вижу, что, похоже, почта не так уж интересна. Ну-ну. Медленно облизываю ладонь, почта уже на хрен пропала, если вообще была. Очень, очень внимательный шоколадный взгляд поверх ноутбука. Я сползаю ниже и засовываю руку за расстегнутый пояс джинсов.

- Читай, читай, не обращай на меня внимания! – машу другой рукой. – Не буду тебя отвлекать.
- Харди, какая же ты блядь!

Ну вот, опять! За что?

Как же все-таки он пахнет! Точно, это что-то ненормальное, я просто зависаю. Джо усаживается на меня верхом, обхватывает ладонями лицо, подушечкой большого пальца проводит по губам. Я знаю, ему нравится мой рот, а мне нравится, как он жмурится, когда я трогаю его член. Пальцы Джо у меня во рту, а мои пальцы гладят головку, и Джо зажмуривается, и ерзает, пытаясь устроиться поудобнее. Я тяну джинсы вниз, но Джо тут же раскрывает глаза и возвращает мои руки обратно.

- Нет уж, оставайся в штанах.

Вот так вот, все время какие-нибудь новости. Джо не собирается долго ждать, и я лихорадочно шарю по дивану в поисках смазки. Джо все еще слишком тугой, и просто так у нас не получится.

Нащупываю тюбик у себя под задницей. Вся квартира Джо теперь завалена разнообразной смазкой и презервативами. Джо, понимаете ли, очень трепетный, он бесится, когда вдруг в середине процесса надо прерваться и бежать в спальню или ванну. А так как трахаемся мы по всей квартире, включая террасу, Джо решил проблему кардинально – теперь почти на каждой горизонтальной поверхности можно найти все необходимое. Предсказать, где приспичит, невозможно.

В аптеку Джозеф ходил один.

Пока я вожусь со смазкой, Джо прижимается членом к моему животу и трется об меня, сжимает губы, глаза его затуманиваются. От того, как выглядит его лицо, как он зажимает зубами нижнюю губу, я завожусь еще сильнее. Джо приподнимается, опирается о меня руками, я развожу ему ягодицы, при этом пытаюсь хотя бы немного его придержать: каждый раз мне кажется, что Джо не готов, что нужно медленнее, но он плевать хотел на то, что мне кажется. Пальцы слишком скользкие, у меня не получается, и Джо с размаху обрушивается на меня.

- Блядь! – вопль-дуэт.

Новый жанр.

Я замираю. Джо тоже не шевелится, и мне становится дурно. Джо смотрит на меня этим своим Бэмби-взглядом.

- Том? Тебе больно?
- Блядь! У меня сейчас инфаркт будет! Что ж ты делаешь, а?! – ору я. – ТЕБЕ больно!

Джо вздыхает и снова закрывает глаза.

- Давай, не тормози! – повелительно говорит он и снова начинает двигаться. Кончаем мы одновременно.

Оставшуюся часть дня и вечер маемся мы оба: Джозеф от боли в заднице, я – от чувства вины.

Да, весело тут у нас. Джозеф вызывает у меня стойкое чувство собственного идиотизма. Мне хочется его прибить, и обнять, и обцеловать с головы до ног. Причем одновременно.

Прибью как-нибудь потом, наверняка, случай мне представится. Сейчас я устраиваю в кровати гнездо из подушек и одеял, и Джо засыпает у меня на коленях, как маленький ребенок. Я перебираю его волосы, и понимаю, что я на самом деле охуенно счастлив. Джо спит, уткнув лицо мне в бок, и ничего лучше в моей жизни просто не может быть.
Я уже не влюблен. Я просто его люблю.

Что со всем этим делать – непонятно.

Мы ведем растительный образ жизни. Такое заявление делает Джо вечером следующего дня, который мы провели, почти не вылезая из постели. Лично мне не очень понятно, почему именно растительный, если мы безостановочно трахаемся, как два ебнутых кролика. Ну, меня-то устраивает, да и спорить с человеком с больной жопой мне кажется бестактным.

Поэтому я соглашаюсь на поход в клуб на блюзовый концерт. Джозеф выглядит очень довольным.

Господи, малыш, пусть все будет так, как ты хочешь. Все, что ты захочешь.

Джо подозрительно подвижен. До меня постепенно доходит, что я попался в ловушку. Он крутится на своей мега-кухне, скорее подходящей какому-нибудь ресторану. Я сижу на террасе, одним глазом поглядывая на Джо, другим – на закат над Тихим океаном.

Джозеф – прекраснее.

Если все пропадет, но Джо останется рядом, то пусть все пропадает на хуй.

Блядь, что ж мне делать с этой любовью? Непонятно.

ТОМ

Сегодня я сбежал завтракать в Старбакс на углу. Кто бы не сбежал, накнувшись поутру голым на пожилую усатую мексиканскую тетку? Пиздец, у меня чуть нервный срыв не случился!

Оказывается, это приходящая домработница Джо. Хорошо хоть не афроамериканский мажордом в белом фраке, с Гордона-Левитта бы сталось.

В Старбаксе неплохо, только очень суетливо. Развлекаюсь, рассматривая стаю грудастых блондинок за соседним столиком. Их всего три, но галдят они как десяток волнистых попугайчиков. И такие же разноцветные. Это сглаживает негативные утренние впечатления. Девицы стреляют в мою сторону глазами, я улыбаюсь. Утро становится определенно лучше.

Потом появляется Джозеф. В кедах на босу ногу, в майке с изображением Джокера на груди, с кругами под глазами от утомления. Оглядывает девиц, меня и с лицом предводителя команчей отправляется к прилавку.

Следующие полчаса проходят в молчании. Джо злится, это видно по тому, как он держится: чересчур спокойно и вежливо. Я бешусь, потому что меня заебала эта его манера изображать из себя хорошо воспитанный айсберг. Девицы по соседству при виде Джо оживляются еще больше. Еще минут через пять одна из них не выдерживает и подходит к нам. Оказывается, ей нужен авторграф. И мой тоже. Джо оттаивает, а я выхожу на улицу со своим кофе и сигаретами – в Старбаксе курить нельзя. Джо выходит минутой позже, и мы отправляемся домой. Я надеюсь, что усатая мексиканка уже ушла – она похожа на генерала Пиночета, я нервничаю.

В лифте зажимаю Джо в углу, сопротивляться он все равно не может, руки заняты стаканами с кофе. Вот и хорошо.

Это первый утренний поцелуй – кофейный и недовольный.

- Джо, девочки всего лишь хотели автограф, - говорю я, отстраняясь. – Я весь только твой, не стоит ревновать.

Двери лифта расходятся, Джо медлит. Смотрит на меня как-то неуверенно и выходит, не сказав ни слова в ответ. Я плетусь за ним.

Блядь, не надо было мне этого говорить! Или, по крайней мере, надо было сказать так, чтобы это без сомнений прозвучало как шутка. На хуй ему нужны мои признания, это отдает мелодрамой, и я не хочу навязываться. В который раз сообщаю себе, что я безмозглый мудак, которому давно пора научиться затыкаться вовремя.

Усатый Пиночет все еще в квартире. Джо, перекрывая вой пылесоса, кричит мне с кухни:

- Том! Твой телефон! На террасе!

Оказывается, я его там забыл. С тех пор, как я попал в плен к Джозефу, я перестал следить за телефоном – никаких особенных звонков я теперь не жду, а всем остальным можно перезвонить потом.

Зажимаю телефон плечом, прикуриваю, подхожу к перилам. Дом Джо на первой линии, и я смотрю на пеструю толпу на пляже. Опять суббота.

- Ну что, ты там живой? – голос Бена прямо в ухе, как будто он стоит за спиной.
- Да живой, живой! Что, будешь меня теперь контролировать? – я улыбаюсь. Блядь, ну приятно же, когда о тебе заботятся, и, кроме того, я на самом деле очень благодарен Бену.
- За идиотами вроде тебя нужен присмотр, - говорит Бен, и я прямо вижу, как он пожимает плечами и морщит нос.
- Найдется, кому приглядеть.
- Ах вот как! Смотрю, ты все же времени не терял! – Бен смеется, и я улыбаюсь в пространство. Ну ведь правда, есть же! Почему-то охуенно здорово, что можно сказать кому-то, как я счастлив. Бен понимает.
- Я, кстати, в Лос-Анджелесе сейчас. Мы… Ну, короче, у меня тут дела кое-какие. Когда вы начинаете с Бэтменом? – спрашивает Бен.
- На следующей неделе. Мы? Оу!
- Да пошел ты!
- Ладно, ладно, душа моя, не злись. Молчу.
- Зайду как-нибудь к вам в павильон, хочу тебя повидать.
- Ок, договорились.

Я нажимаю отбой и оборачиваюсь. На столе стоит пепельница, которой только что не было. Надеюсь, это все же Пиночет в юбке такой бесшумный. Не хотелось бы опять надутого Джозефа.

Хотя вранье. Надутого Джозефа хочется, пожалуй, еще сильнее.


Смотреть, как Джозеф собирается к вечернему выходу – отдельное удовольствие.
Я лежу на кровати. Джо расхаживает по гардеробной, то появляясь, то пропадая в проеме соединяющей комнаты двери. Сначала он мелькает там раздетый, потом постепенно на нем появляются разные предметы одежды. Офигительно, такой стриптиз задом наперед.

Наконец Джозеф выходит из гардеробной в спальню, и мне хочется присвистнуть. Я даже уже вытягиваю губы, но сдерживаюсь – не уверен, что мне стоит демонстрировать свое мнение. На Джо синий костюм, и выглядит он так, будто только что снимался для рекламы какого-нибудь французского дома моды. Блядь, я всегда был уверен, что все эти узенькие костюмчики – выдумка маркетологов. Оказывается, некоторые носят их на самом деле.

Какой-то пиздец. Невероятно.

Охуенный костюм. Охуенная задница. Охуенные ноги. Лучше остаться дома.

Джозеф поднимает брови. Я прекрасно вижу подначку в его улыбке. Да блядь, конечно, я промолчу! А ты думал, я устрою скандал по поводу твоего вида? Угу, дожидайся.

Сползаю с кровати, в свою очередь отправляюсь в гардеробную – Пиночет навел порядок, и у меня теперь там есть свой шкаф. Просто заебись.

Разглядываю свои богатства. В общем, заниматься изысками мне лень, да и Джо в любом случае привлечет к себе всеобщее внимание, так что по херу, что одеть. Сойдет и черный костюм с черной рубашкой, раз уж надо непременно костюм.

Пока я таращусь на вешалки, снова появляется Джо. Подходит, кладет подбородок мне на плечо. Я вдыхаю его запах, да что ж такое-то! Почему я сразу дурею?!

Джо спрашивает:

- Можешь сделать мне одолжение?
- Конечно, детка. Какое? – сейчас наверняка станет ныть насчет галстука: они тут все помешаны на одежде.
- Не одевай белье.

Я замираю. Охуеть! Точно – все помешаны на одежде. Блядь!

Ну, то есть, не могу сказать, что я никогда такого не делал. Ну делал, и что? Но вот сейчас я понимаю, что Джо удалось меня смутить и сильно. Чувствую, как от копчика по позвоночнику ползут мурашки.
- Так что?
- Как скажешь, сладкий мой, - отвечаю я, подавляя желание выяснить, есть ли белье на Джо.

Перспектива блюзового вечера расцвечивается новыми тонами.


В доме есть подземный гараж. А в гараже стоит машина Джозефа. Джозеф крутит на пальце ключи, пока мы спускаемся в лифте в подвал. Мне любопытно. По искоркам в глазах Джо и по ямкам на щеках от еле сдерживаемой улыбки я понимаю, что должен буду поразиться. Ну и что там у него? Фольксваген-жук как у битлов, подходящий к брюкам-дудочкам? Розовый кадиллак как у Элвиса?

Бляяяяядь! Ох ты ж блядь!

Астон Мартин DBS. Черный. Блестящий.

Просто сдохнуть.

Какое-то время я стою и тупо пялюсь. Никогда бы не подумал. Сколько же в тебе еще спрятано секретов, Джо, детка? Просто поверить не могу своим глазам.

- Так вот значит, малыш, о ком ты мечтаешь! О Джеймсе Бонде!
- Хочешь сесть за руль? – спрашивает Джозеф.

Погоди, какой руль! Дай я сначала его потрогаю! Я провожу ладонью по капоту, крылу. Ощущение, будто автомобиль сейчас оживет, подставит мне под руку свой бок. Я почти в трансе. Джо сует мне ключи, открывает дверь.

Внутри я чувствую, как нарастает возбуждение. Салон отделан темно-серой кожей, матово поблескивают алюминиевые элементы и черные лакированные деревянные вставки. Приборная панель такая, что хочется зарыдать.

Включаю зажигание. От звука двигателя можно сразу кончить. Охеренно. Слов нет.

- Нравится? – спрашивает Джо. Он сидит рядом и с интересом наблюдает за моей реакцией.
- Детка, ты должен был начать с этого, когда приехал ко мне в Лондон. Я б тебе отдался сразу, - говорю я, настраивая положение сидения.
- Поехали, - фыркает Джо и откидывает голову на подголовник.

Даже не надо разгоняться. Даже на маленькой скорости – охуенно. Отзывчивый, деликатный, податливый и управляемый зверь – мечта. Изумительно. Невъебенно прекрасный, как и его хозяин. Они друг друга стоят, штучные экземпляры.

Сам не замечаю, как мы уже оказываемся на парковке позади клуба. Площадка забита машинами, мне едва-едва удается пристроиться где-то в самом дальнем конце.

- Джо, приехали.

Джо всю дорогу просидел молча, кажется, даже задремал на пару минут.

Сейчас он поворачивается ко мне с блестящими глазами.

- Понравилась тебе моя машина?
- Малыш, тачка офигенная, правда. Очень понравилась! – ну а как она может не понравится, хотелось бы мне знать?
- А я?
- Что?
- Я тебе нравлюсь?
- Конечно, - ну что опять ему надо?
- Скажи, я у тебя такие же чувства вызываю, Том?
- Джо, что за херня! Как можно сравнивать человека и машину?

Джо перегибается ко мне, его лицо оказывается рядом с моим, глаза – совсем совсем близко.

- Можно. Потому что я вижу, как ты возбужден.
- Блядь, Джо, я возбужден, потому что ты мельтешишь передо мной в этом твоем костюме-перчатке! Потому, что ты заставил меня выйти из дому без белья! Потому что я вообще – от тебя возбуждаюсь, придурок! Что, никак без гребаных рефлексий?!
- Пожалуйста, расстегни брюки, - произносит он очень спокойным тоном. У меня пульс мгновенно начинает зашкаливать.
- Джо! Мы вроде как в клуб приехали.
- Пожалуйста.

В полумраке парковки глаза у него блестят как от сильной температуры. Чувствую, как моя кожа постепенно начинает гореть все сильнее и сильнее, и взгляд, наверное, у меня такой же сумасшедший. Расстегиваю молнию. Джо кладет ладонь мне на низ живота, пальцы холодные, я вздрагиваю. Джо перегибается через меня, что-то где-то нажимает, и я чувствую, как спинка моего сидения медленно уходит вниз. Он запускает руку дальше, гладит мне мошонку, и тут все звуки пропадают, я слышу только удары собственного сердца, торопливые, громкие, будто звук вывели мне прямо в уши. Мне кажется, что эти звуки заполняют весь салон.

- Скажи, Том, тебе нравится, как я тебе отсасываю?
- Блядь, Джозеф, нравится! А теперь заткнись уже и делай, что собирался!
- Скажи, я ведь хорошо это делаю?
- Ты делаешь это охуенно, сладкий, давай!
- Так же хорошо, как другие?
- Бляяядь, какие другие на хуй! Бери уже в рот, ну пожалуйста!

Он наклоняется и кончиком языка трогает головку. Я вытягиваюсь как линейка, терпеть больше невозможно, пытаюсь притянуть его за затылок к себе. Он обхватывает меня губами, втягивает к себе в рот, меня уже уносит, я сжимаю зубы, чтобы не начать стонать в голос. И тут Джо отпускает меня, и мне немедленно плохо, немедленно вернись, ну пожалуйста!

- Или все же лучше? – опять спрашивает он.
- Ну пожалуйста… Джо…
- Лучше или нет?
- Да ты же знаешь, что лучше! Блядь, Джо, тварь, отсоси, я же сдохну сейчас!

Джозеф делает своим ртом что-то такое, что я перестаю соображать и вообще ощущать что-либо, кроме его языка и губ. Он втягивает мой член себе в глотку, отпускает опять, сам всхлипывает, и это невыносимо терпеть.

Кончаю я с воплем, чуть не прокусив ремешок от часов, который вместе с запястьем попадается под зубы. Джозеф проглатывает сперму, и продолжает держать мой член во рту, и потом широкими движениями облизывает мне почти весь пах.

@темы: Tom Hardy, fanfic: rus, RPS, Joseph Gordon-Levitt, NC-17

---

[Власть несбывшегося]

Название: Come on baby, light my fire
Авторы:  maryana_yadova и  Власть несбывшегося
Бета: нет
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Пейринг: Том Харди/Джозеф Гордон-Левитт
Размер: макси
Дисклеймер: абсолютно никаких прав у нас нет
Предупреждение: порно и очень много мата, естественно, ООС
Пояснение 1: разговор Тома Харди и Бенедикта Камбербэтча в самом начале связан с событиями, описанными в нашем с соавтором предыдущем фике "Театральный роман", посвященном отношениям между Бенедиктом Камбербэтчем, Джудом Лоу и Робертом Дауни. В целом, истории между собой никак не связаны, хотя в тексте иногда эпизодически появляется Бенедикт Камбербэтч.
Пояснение 2: рваный ритм текста и разная манера изложения в данном случае специально выбранный стилистический прием.

Часть вторая

ДЖО

В кои-то веки Джозеф чертовски зол. Он так давно не испытывал подобного ощущения, что почти забыл, как это бывает. Забыл, что где-то в груди становится очень горячо. И вдвойне его бесит собственное состояние, потому что до конца он не понимает, почему злится. За что. Зато он точно знает, на кого.

После того ужина — нет, вернее будет сказать, после той пародии на ужин, после того сумасбродства, которое он сам же и инициировал — Джозеф не идет ни на какую поражающую воображение скудостью алкогольного ассортимента вечеринку с молодыми лондонскими оригиналами-режиссерами. Да честно говоря, ему сейчас исключительно поебать на их оригинальные работы, а такое с Джозефом случается редко. Кем он себя вообразил, нищебродным Апполоном — покровителем выскочек? Алло, мы ищем таланты? Утонченным аристократом, отбирающим жемчужины из песка? Ах, если б знали, из какого сора?.. Да он с собой-то не может разобраться!

Он лежит на спине на кровати в своем номере, который, несмотря на цену, сильно напоминает размерами гроб. И на отоплении здесь экономят. Ему холодно, и от холода щеки начинают пылать. Вот и началась лихорадка, с плохо понятным ему самому злорадством думает Джо. А не надо было тащиться в Лондон из Лос-Анджелеса. Вот за каким чертом? Что он ожидал от Харди, припершись к нему без предупреждения? А и правда, чего он ожидал от Харди? Ну вот чего, если дать волю фантазии? Ну что же, Джо, неужели слабо даже самому себе признаться?
Джозеф не считает себя паинькой. Но ему не хочется заглядывать в ту зону, где прячутся его пока еще не слишком оформленные фантазии о Харди. Там, в этой зоне, темно и горячо, и лишь изредка огненные сполохи высвечивают такие сцены, какие Джозефу не предлагались даже в слишком близких к патологически извращенным фильмах. Он даже толком не знает, что хочет сделать с Томом. Поцеловать его? Погладить? Ударить? Быть разложенным под ним, как малолетняя наивная шлюшка (нимфетка, вспоминает тут Джо), и скулить, умоляя то ли прекратить, то ли продолжать? Или самому трахнуть Тома? Чтобы он скулил и стонал, как сучка? Расцарапать его в кровь? Джозеф не может определить, что конкретно он хочет сделать с Харди, но он определенно хочет. Хочет прикасаться, смотреть, ощущать, быть рядом. В любых комбинациях. Блядь.

Джозеф не был шокирован откровениями Тома всему миру о его отношениях с мужчинами. Гордон-Левитт с еврейским цинизмом относился к таким вещам снисходительно, да и неужели вы всерьез верите в британских актеров-натуралов? Господи, зря, что ли, Оскар Уайльд родился на этом острове? Похоже, тут сам воздух, все эти туманы обладают каким-то особым свойством.
Том на раз представляется Джозефу и с мужчинами, и с женщинами, и с группами лиц, если уж на то пошло. Но Джо беспокоит вовсе не раздвоенность либидо Тома Харди (блядь, куда бы засунуть формулировочки двоюродного дяди-сексолога). И не его активная и беспорядочная половая жизнь с раннего возраста. Джозеф и сам склонен к различным экспериментам, только у него выходит еще покруче — он вообще делает это у всех на виду, на камеру, перед всем белым светом. Да еще получает за это гонорары.
Джозефа беспокоит то, что любая подобная картинка, выдаваемая его "юным и живым воображением", как выразилась бы его бабушка (да что ж такое-то, сегодня он вспомнит весь семейный альбом, похоже), неизменно, неизменно возбуждает до разноцветных пятен перед глазами, до звона в ушах...
Вот и сейчас, как говорится, извините за неровный почерк... Джозеф сам не замечает, как начинает дрочить. Он не помнит, когда расстегнул джинсы, когда засунул руку под белье, но факт в том, что теперь он выгибается на постели, зацепившись за собственные мысли, как за натянутые невидимые веревки.
Он представляет губы Харди, конечно же, ведь на них сегодня он так позорно, блядь, спалился. Каков он, этот рот, самый охуенный из всех мужских... да что там, из всех ртов, которые видел Джозеф.
Он представляет, как проскальзывает пальцем между этих полных губ, как водит по ним, как Том вылизывает его ладонь и запястье, как потом притягивает к себе и кусает, и лижет, и скользит языком в рот Джозефа... Том горячий, и жадный, и одуряюще пахнет, в нем есть что-то животное, даже в запахе, и делает, что хочет, и не спрашивает, как Джозефу хотелось бы, и вообще мало заботится о его удовольствии — он все делает эгоистично, но именно это Джо и нравится. Так нравится, что он не успевает даже вообразить дальнейшее развитие событие, поскольку кончает бесконтрольно и моментально, с удивлением понимая, что короткий крик, который он слышит — его собственный. Точнее, он даже не слышит, а чувствует, поскольку крик этот идет из самой грудной клетки и больше похож на сжатое рыдание, чем на порнографический стон. Твою мать, Том Харди. Ну почему все так несуразно-то?
Но Джозеф не привык сдаваться рано, и, уже засыпая, он думает, что сделает еще несколько ходов, прежде чем расписаться в патовой ситуации.

Встречу с Бэнкси Джозеф не может проигнорировать, даже несмотря на странное томление в груди. Ему почти удается сосредоточиться на ощущении, что он сидит и запросто разговаривает со своим кумиром, человеком, который умудрился стать знаменитым и даже получить "Оскара", так и не открыв миру ни своего имени, ни своего лица. Они сидят в какой-то полуразрушенной, заваленной прославленными трафатерами мансарде и свободно общаются. Не об этом ли мечтал Джозеф весь последний год?

Не об этом.

Он едва сдерживается, чтобы слишком очевидно не закруглить разговор и искусно имитирует восхищение, интерес и обожание, пока Бэнкси сам не намекает на срочные дела. Джозеф надеется, что его улыбки были верхом очарования и что Бэнкси не обиделся. Впрочем, Джо все равно не видит лица граффитиста, оно традиционно скрыто. И он никогда не узнает, даже если на нем и мелькнуло раздражение.

Джозеф видит совсем другое лицо — серо-зеленые глаза, темные густые ресницы, белые, забавно неровные зубы и, черт побери, опять губы. Губы Тома Харди. Впрочем, вдруг открывает для себя Джозеф, ему нравится, как Том улыбается, вовсе не потому, что у того рот прирожденного минетчика. Нет. Просто Джозеф еще не встречал, чтобы человек так охуенно улыбался. Одновременно мило, саркастично и сексуально. И трогательно. И насмешливо. Чтобы улыбка освещала, действительно освещала все лицо, и эта вовсе не метафора мальчика, чьим настольным автором был Набоков.
Черт, Джозеф Гордон-Левитт, да вы уже вполне себе превратились в томную библиотекаршу в очках. Посмотрите вниз, вы видите дешевые сабо и юбку-макси невнятного зеленого цвета? Не видите? Странно!

Джозеф почти выбегает из дома, где встречался с легендарным граффитистом, а теперь еще и режиссером. И на ходу, не сбавляя шагу, вынимает из кармана куртки телефон и очень быстро набирает номер.
— Том? Возможно, ты удивишься, но теперь я хочу с тобой пообедать. Да, видишь, я даже позвонил. Следую твоим указаниям, конечно же. Как твои губы? Ты уже вернул им приличный вид?
Джозеф не помнит, когда он нес подобные пошлости, но ничего не может с собой поделать.

Джозеф готов ко всему, и уж точно готов быть посланным на хуй. Хотя вот от этого он бы, кажется, не отказался, при определенных обстоятельствах.
Вопрос про губы риторический. Понятно, что Том еще несколько дней не будет готов появляться в ресторанах, на цветочных выставках и арт-хаусных премьерах. Отжечь с Томом Харди в прославленных своей фриковатостью лондонских ночных клубах тоже, видимо, не суждено. Но вот того, что Том пошлет его за продуктами, чтобы приготовить обед, Джозеф точно не ожидает. Он так ошарашен, что соглашается. Впрочем, что ему остается делать?
Том, как оказывается позже, ошарашен не меньше. Кстати, это выясняется, когда Джо звонит ему уже из магазина, расплачиваясь и спрашивая, какое вино купить к обеду. Видите ли, это Том так искрометно шутил и теперь в легком шоке, судя по его мычанию в трубке. И Джо вспоминает, что чертовски зол. Ну, был вчера, по крайней мере. Пока Том не позвал его на обед.

— Мистер Харди. После того, как я вчера выступал в роли нимфетки, мажущей тебе спину, тебе нечего стесняться меня с пакетами, полными тунца и латука. Я уже расплатился и стою, нагруженный, как чертов мул, — очень ровно говорит Джо, и Том моментально оценивает закипающую в этой ровной интонации холодную злость.
Харди на самом деле может быть мягким и даже не очень в себе уверенным, несмотря на любовь к мату, оружию и репутацию первого драчуна на деревне. Надо только нажать на нужные клавиши. И Джозеф уже знает, что Том иногда перед ним пасует. Правда, пока он еще не выучил эти кнопки и клавиши. Он только учится манипулировать.

— Ты в самом деле приготовишь мне обед? — хмыкает Том в трубку, и Джо понимает, что он действительно удивлен. — Да я не ценю счастья, которое мне идет само в руки! Джо, переезжай ко мне. Ты лучше, значительно лучше любой нимфетки.
Пауза.
— И гораздо сексапильнее, что крайне важно!
Джо чуть крепче сжимает трубку в руке, хотя яда в голосе Харди хоть отбавляй. И все же какие-то нотки царапают самые чувствительные местечки на теле Джозефа. Игра, ах какая игра. Тому тоже нравится играть, понимает Джозеф и улыбается.
— А я вот тебя никогда ни с кем не сравнивал, Томас. Разве что с плюшевым медведем, который был у меня в детстве.
— Боже, и это ты мне говорил про объекты фиксации?! Ты до сих пор с ним спишь?
— Нет. Но, видимо, мне его не хватает.
— Хочешь, чтобы я заменил его тебе, пупсик?
— Не сказать, чтобы он впечатлял меня в сексе...
Харди не выдерживает и ржет.
Кстати, ничего похабнее всех этих "пупсик", "дорогуша" и "сладенький" Джозеф никогда не слышал. Его так редко называли, на самом деле, несмотря на все стереотипы. И, по идее, его это должно бесить. Но ему нравится, нравится до озноба, до мелкой дрожи, пробегающей по телу — конечно, в сочетании с хриплым, низким голосом Харди. Его безумно возбуждает вся та чушь, которую порой несет Том. Он надеется, что и в постели Харди не затыкается и что он еще более похабен в своем фирменном балабольстве, когда трахается. "Когда трахается... Господи боже, помоги мне".
Джо уже давно едет в такси, но прекратить разговор и положить трубку не догадывается. Или просто нет сил. Через несколько дней ему уезжать из Лондона, и на это тоже нет сил. А сейчас он едет к Тому Харди домой, второй раз за сутки, на этот раз — готовить ему обед. И это круче любого арт-хауса.
Джозеф, ты серьезно влип. Еще в Лос-Анджелесе это было не так очевидно. Но сейчас...
Охуеть.

ТОМ

Воскресное утро провожу творчески: изобретаю способы заманить Гордона-Левитта к себе. Получается полная херня. Я маюсь. Какой нафиг креатив, когда голова забита только картинками вчерашнего вечера?
Раздумывать, что бы все это значило, я уже перестал. Все равно я ни хрена не понимаю, да и вообще уже поздно. В тот момент, когда я вчера так неосмотрительно почти уткнулся носом ему в шею, точка возврата была пройдена и осталась далеко позади.

Надо что-то придумать.
«Джозеф, не составишь ли мне компанию за завтраком?»
Дикий бред.
«Джозеф, может приедешь, поможешь с мазью для синяков?»
Хуйня какая-то.
Что со мной – почему я не могу родить ни одной нормальной идеи?
«Джо, не мог бы ты опять ко мне приехать, я так хочу с тобой переспать, что не могу даже придумать ни одного приличного предлога!»
Чудно. То, что надо.
И еще через пару дней у меня будет другой партнер на съемках.

Потом телефон разражается воплями. И вот уже оказывается, что я жду этого чертова Джозефа на обед!
Какой на хрен обед?!!
Еще через час телефон звонит снова. Я делаю попытку изобразить недоумение. Типа – я пошутил.
Если бы по телефону можно было бы испепелять, я б уже был кучкой золы на полу.
Ну ладно, ладно, пусть обед.

Пять минут ношусь по кухне, изображаю бурную деятельность по уборке.
Останавливаюсь, пораженный свежей мыслью – это что же, уж не пытается ли он меня соблазнить?
Так.
Где сигареты?
Мечусь в поисках сигарет, одновременно прикидываю, не пора ли выпить?
Сигареты обнаруживаются на столе прямо передо мной, рядом с миской с клубникой. Да, это, кстати, одна из отвергнутых идей. По заманиванию. Я даже прогулялся к овощной лавке.

Сижу, жду и думаю. Не может быть.
Хотя – я не припомню, чтобы хоть когда-нибудь! Хотя бы раз! Хоть где-нибудь! Чтобы Джозеф Гордон-Левитт нес такую чушь. Вообще-то, это моя прерогатива.
Плюшевый мишка?
Чудно.

Харди, а ведь ты тупой мудак.
Какие на хуй авангардные режиссеры? Что там было опять насчет моих губ? Кстати, никогда не понимал, с чего все так западают? Ну, то есть я в курсе, и пользуюсь, конечно. Глупо было бы не использовать преимущества.
Приличный вид?
Вот как?
Детка, похоже, ты приехал совсем за другой игрушкой.

Ловлю себя на том, что улыбаюсь от уха до уха.

Хорошо.
Джозеф, я тоже люблю поиграть.
Ну давай попробуем.

Снова звонят в дверь.
Я с мстительным удовольствием стягиваю с себя футболку и иду открывать.

ДЖО

Джозеф перемещается по моей кухне как танцор по родной сцене. Просто порхает.
Все поверхности заставлены и завалены продуктами, которые он притащил. Можно подумать, у меня тут еще проживает весь состав Челси.
За те полчаса, что Джозеф уже провел у меня, он ни разу не посмотрел на меня и не заткнулся. Я уже полностью в курсе, кто такой Бэнкси, черт бы его побрал вместе с остальными продвинутыми придурками.
Механически поддакиваю. В нужных местах говорю «О?» и «Неужели?»
Поскольку Джо изображает бурную кулинарную деятельность и никак не хочет повернуться ко мне лицом, пользуюсь положением и разглядываю его.
Блядь! Это невозможно просто! Что там он говорил про фиксации? Нет у меня никаких фиксаций! Он мне тупо нужен весь.
Вот эти длинные ноги. И спина. Тоже длинная, с узкой талией. И затылок, этот охренительный затылок! И плечи. Представляю, как прикасаюсь руками к этим острым лопаткам под тонкой майкой, как провожу ладонями вниз…

- Том! То-ом!

Понимаю, что замечтался и что-то пропустил. С трудом отрываю взгляд от его спины и вижу, что он косится на меня через плечо.

- Что?
- Хватит таскать клубнику из миски! Ты слопал уже половину! Зачем я тогда готовлю?
- Слушай, Джо, - говорю я и поднимаюсь со стула. Подхожу ближе. Джозеф сначала замирает, потом с удвоенной скоростью продолжает кромсать какие-то овощи. – Я вот думаю, может, мне на тебе жениться, а? Будешь мне обед готовить, от синяков лечить, ворчать, следить за моей фигурой, мол, хватит жрать перед обедом, м? А я пообещаю, что тебе не придется скучать по ночам. А может, и днем. Ну что? Соглашайся, сладкий мой.

Джозеф ничего не отвечает. И уже ничего не кромсает. Еще шаг, и я уже у него за спиной. Миллиметры пространства между нами, я чувствую тепло его кожи. Все. Больше не могу!
Кладу руки на столешницу, Джо зажат между мной и столом. Я уже ничего не слышу, только запах его одеколона, ноту сигаретного дыма в волосах. И запах его кожи. Я чувствую, как он вздрагивает. Откладывает в сторону нож, упирается руками в стол.

Памм. Памм. В наступившей тишине капли воды из крана как метроном.

Джозеф вздыхает и подается мне навстречу, выгибает шею, просто подставляет ее для поцелуя. Никаких сомнений, это очевидное «да».

Ну уж нет! Блядь, думаешь, со мной можно вот так?! Тебе что-то стукнуло в голову, ты, блядь, решил, что тебе непременно нужно потрахаться с Харди, примчался, повертел тут передо мной задницей, похлопал глазами, получил свое и свалил обратно в свою Калифорнию?

На хуй! Нет!
Мне очень хочется, просто невыносимо хочется, и я бы сделал все, чтобы ты сейчас оказался у меня в руках, все бы отдал, только узнать, какое у тебя лицо в страсти, и голос, и как, может быть, ты будешь выгибаться подо мной и орать, когда я буду тебя трахать, но нет.
Не так.
Не сейчас.
Я слишком влюблен для этого.
Я не хочу, чтобы ты просто получил свое и свалил к себе.
Я не хочу быть просто эпизодом в твоей жизни, мать твою, неужели ты не понимаешь?!

Не знаю, сколько проходит тысячелетий. Минут, мгновений.

Просто - нет.

И у меня хватает сил фыркнуть в эту изумительную ключицу, рассмеяться прямо в эту блядски подставленную шею, возьми, только возьми.

Протягиваю руку и вытаскиваю что-то с доски. Вроде кусок сельдерея, да мне по хую сейчас на самом деле, что это такое! Я бы и кусок дерева сейчас проглотил бы не задумываясь!

- Шутка! Расслабься, Джо, думаю, фата тебе не к лицу!

Небрежно, медленно огибаю стол, наконец-то вижу сигареты, теперь можно занять руки, пока не перестанут дрожать, укрыться за дымом, чтобы не выдали глаза.

Слышу, что Джо снова начинает резать овощи. Звук, правда, выходит такой, будто он вместе с овощами хочет заодно растерзать и доску.

Ничего, пупсик, потерпи. Обещаю, все будет охуенно.
Но только тогда, когда ты сам скажешь, зачем тебе это надо.
Когда ты сам поймешь, зачем.

- Том, ты не хочешь пойти одеться?

Вот тебе раз! Тааак! Это даже забавно!

- А что, я тебя смущаю своим видом? – улыбаюсь я. Да, я хочу, чтобы Джозеф дошел до нужного состояния сам, но ведь никто не запрещает слегка подтолкнуть? В нужном направлении? Ну совсем чуточку! Откидываюсь на стуле и закладываю руки за голову.

И мне очень, ну просто очень, очень сильно нравится выражение его лица, когда он наконец поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза. Бешенство.
Просто чума!
Этот раунд тоже за мной.
Мне почти офигительно хорошо.

ДЖО

На этот раз Джо не был чертовски зол. Его обуревали чувства, которым он даже не знал названия. Да похрен на термины. У него дрожали руки и ноги, его всего мелко колотило, и он боялся вымолвить слово — потому что голос тоже унизительно дрожал. Ему не хотелось заикаться сейчас, он и так думал, что Том заметил его состояние. И это его злило еще больше. Он не помнил, что приготовил — очевидно, что-то из своей семейной кухни, на полном автопилоте.
Ему так хотелось выплюнуть в лицо Харди что-то гневное, злое, унизительное, но тут же пригвождала к полу собственная беспомощность.
Разве он имел право предъявлять претензии? Как он мог это сказать? Да что он вообще мог сказать?
"Какого черта ты не сделал то, что собирался?"— "А что я собирался?"
Харди собирался играть в невинность теперь, Джозеф это отлично видел. О, Джозеф вовсе не был маленьким глупым мальчиком. Еврейские мальчики вообще не бывают глупыми, это нонсенс.
Том Харди вплотную прижимался к спине Джо совсем недолго, но этого было вполне, о да, вполне достаточно, чтобы ощутить, как его самого потряхивает, какой жар от него исходит, какая волна желания. Джозеф слишком хорошо знал эту волну, чтобы спутать ее с чем-либо — при сильном вожделении ее можно ощутить физически, даже не прикасаясь, — это как струящийся теплый воздух над костром. Да и потом, какие, на хрен, лирические метафоры про волны — Джо вполне ощутимо почувствовал его эрекцию. У Тома стояло колом, должно быть, до темноты в глазах. И какой же выдержанной сукой надо быть, чтобы не сорваться и даже разыграть при этом спектакль.
Джо так не смог бы, наверное. И Джо не подозревал, что Харди способен на такое. Что Харди вообще может сдержаться, если ему чего-то хочется. И что он будет не просто подыгрывать, а вести собственную игру. Это был даже не ход. Это было действие из разряда поступков.
Бедный наивный Джозеф. Гребаная Белоснежка. Нет, блядь, все хуже — Красная шапочка, которая нарочно выставляла напоказ свои кружевные чулки, но Серый волк предпочел ей пирожки из корзинки.

— Джозеф! Что же ты ничего не ешь?
— Что?
Сучка Харди. О чем вообще можно сейчас говорить?
Блядь. Он так и не надел футболку.
— Знаешь, я, пожалуй, лучше выпью.
— Прекрасно, Джо. Хочешь накидаться в два часа дня?
— А ты против?
— О нет, малыш. Я всегда за. Наливаю, видишь?
Джозефу действительно хочется накидаться. Сельдерей и тунец в тарелке исполняют замысловатый танец. Какого хера его вообще понесло к Харди домой? Что за обеды? Чушь какая.
— Ты даже не разбавляешь водой? Я был другого мнения о твоем утонченном воспитании, Джо.
— Вот мое воспитание оставь в покое. Чья бы корова мычала. Хоть бы майку надел.
— Да что ты прицепился к моей майке? Тебе неприятно?
— Да! — орет Джозеф и с облегчением чувствует, что ему становится безразлично, как прореагирует Харди. Третий бокал вина, и довольно крепкого — Джо уже может выражать свои эмоции. Хотя бы на треть. На четверть, мать вашу. На одну шестнадцатую.
— Что же ты тогда все смотришь на меня, Джози?
— А куда мне смотре... Что?!!! Джози???

На секунду Джозеф застывает, глядя на Тома распахнутыми глазами, а потом вскакивает, как ошпаренный.
— Джози??? Так, значит, вот как ты меня воспринимаешь?
Том тоже вскакивает, и вид у него уже не такой сытый и надменный, как только что, и усмешку с лица словно стерло.
— Джо, да что с тобой?
— Это тебя надо спросить! Я тебе кто, девочка на побегушках? Горничная в белом передничке? Юная безмозглая поклонница? И чего я тут выламываюсь перед тобой два дня — ужин, обед... Сначала Том Харди в синяках, и у него все болит, потом Том Харди просто не в настроении и неудачно шутит, потом Том Харди не стесняясь называет тебя блядью и даже не считает нужным одеться в твоем присутствии... Господи, это вообще что? Я чем это заслужил?
— Джозеф!
Том, кажется, действительно взволнован, но Джо уже все равно. Он выпускает пар.
— Я тебе что сделал? Я просто приехал в Лондон и хотел увидеть тебя! Всего лишь хотел увидеть тебя! Зачем тебе вот это все?
— А тебе — зачем? Зачем тебе? Скажи, Джо!
— Что? — Гордон-Левитт даже не сразу понимает, о чем Том говорит. — Что — мне зачем?
— Зачем тебе я?
Том стоит, скрестив руки на груди, словно боится дать себе волю в чем-то, и он совершенно серьезен. Даже глаза потемнели. Никакой улыбки.
Джозеф растерян, он не знает, что ответить, и ведет плечом.
— Я просто хотел увидеть тебя. Это преступление?
— Что тебе в голову ударило? Мы год не виделись, даже не созванивались! С чего ты вдруг меня вспомнил? Решил проверить, "а правду ли пишут в газетах про Тома Харди? И поведется ли он на меня?"
— Что ты несешь?! — Джозеф смотрит на него с изумлением, близким к ужасу.
— Ну и как ты считаешь, я повелся? М, Джозеф?
И Джо, как внезапно парализованный, отмечает, что с каждым произнесенным словом Том приближается. Джо не может двинуться с места, хотя сейчас ему очень хочется убежать. Внизу живота растекается жар, а желудок падает куда-то в пятки, тело покалывает мелкими иголками. Джозеф испытывает совершенно иррациональный страх и чувствует, как начинают пылать щеки. Он не понимает Тома, не понимает. Но он чувствует, как тяжелеет, густеет воздух, и вот уже Харди совсем рядом, еще ближе, чем тогда, за спиной, и смотрит прямо в глаза, разве что не касается лицом. Он берет Джо за запястья обеих рук, и сжимает их, и держит.
— Так ты считаешь, что я повелся, Джо? Как это выглядит со стороны?
Джозеф облизывает губы и дергает руками, пытаясь вырваться. А потом вдруг решается и перестает отводить взгляд. Глаза у Тома точно такие, как он помнил и представлял: серо-зеленые. Джо так близко видит радужки этих глаз, что различает их рисунок вокруг расширенных зрачков. И ресницы густые, как у девушки.
— Нет, — хрипло говорит Джо. — Это я — повелся...
И губы у Тома тоже точно такие, как он представлял в своих фантазиях, и Джозеф склоняется к ним, как будто делал это всегда, и целует влажно и жадно, пытаясь раскрыть, и когда Том поддается, после недолгой борьбы с собой, со стоном, Джо чувствует невыразимое торжество. Целоваться с Томом Харди — несравненное ощущение, но еще более несравненное ощущение — страстно целоваться с Томом Харди, который только что пытался тебя послать.
В первые минуты они оба напрочь забывают о своей игре, и только беспомощно стонут рот в рот, переплетаются пальцами, прижимаются к стене — они настолько близко, что стискивают друг друга телами, и им не хватает воздуха.
Но Джозеф помнит. Задыхаясь, он выдирается из объятий Тома, выдирается из собственного желания, как из второй кожи, и ему ужасно больно — ужасно больно оставлять не менее задыхающегося Харди. Он даже не думал, что бывает так больно. Но он хватает куртку с кресла и быстро выходит в коридор, а потом и из квартиры.
На звонки Тома вечером и завтра утром он не отвечает. А завтра вечером его уже нет в Лондоне.

ТОМ

Ненависть. Бешенство до кровавых пятен в глазах. Ярость. Невыносимое, изматывающее вожделение.
И если на прошлой неделе я думал, что хуже быть не может, сейчас кристально ясно – может. И, похоже, будет. Первые два дня меня просто колотит, как в лихорадке. Меня выводит из себя вид собственных трясущихся рук: я даже не могу прикурить с первого раза, зажигалка ходит ходуном в пальцах.
Мне пришлось купить новый телефон, потому что старый я разбил, уронив на тротуар – он зазвонил, и я с какого-то перепугу решил, что это Джозеф.
Меня корежит так, что люди отшатываются на улицах, я не могу справится даже с выражением своего лица.

И я, блядь, просто перестаю выходить на улицу.

Все в моей жизни теперь сводится к ожиданию звонка. Хоть какого-то ответа, которого нет.

Блядь, почему, ну почему я чувствую себя таким виноватым? Алкоголь не помогает, а ведь я знаю, что надо сделать, чтобы забыться. Улететь, раствориться, рассеяться туманом в полях другой стороны. Пару раз я почти на грани: первый раз я останавливаюсь в дверях, и далее в тот вечер наконец-то заканчивается вся выпивка у меня в доме, а второй раз – всего за квартал от того места, где, и я это очень хорошо знаю, я смогу купить себе несколько часов отдыха. От самого себя.
Потому что я ненавижу – себя.

И меня бесят, бесят, бесят зеркала в моем доме, потому что я вижу там человека, который виноват во всем.

Тоска. Как же херово, кто бы знал! Вторую неделю я провожу в спальне, с задернутыми шторами, из кровати вылезаю только в туалет. Телефон я уже с собой не беру – что толку? Понятно, что теперь я точно не дождусь никакого смс или звонка.

Дым. Заполненные окурками пепельницы. Несвежие простыни и запах пота. Многодневная щетина на лице.

Телефон разрядился на хуй, и я его даже не пытаюсь поставить на зарядку. На звонки по домашнему просто не отвечаю, лень вставать с кровати.

К концу недели меня шатает, когда я пытаюсь добраться до кухни. Холодильник девственно пуст, как будто его только что доставили из магазина. Да пофигу, главное, сигареты еще есть.

В перерывах между приступами сна я думаю о его лице. О его глазах с чумовым разрезом, которого больше нет ни у одного человека в мире. О скулах, высоких, уходящих куда-то к вискам.

О его запахе и вкусе.

О том, как он звучит, когда целуется. О том, как вздрагивают его губы, и какие они невозможно нежные, и что они делают со мной.

Хочется сдохнуть при мысли, что, очень вероятно, это никогда больше не повторится.

Том Харди, ты редкостный мудак. Просто уебище. Инфернальный тупица.

Хочется просто сдохнуть.
Ну, туда мне и дорога.

Еще через день я даже не могу встать с кровати – сигареты кончились, но мне уже насрать.

Странно – откуда здесь Бенни?
О, у меня уже глюки – чудно! Ну, хоть какое-то разнообразие!
Проваливаюсь в сон.

Мне кажется, что я в в море, и волны плещут мне в рожу.

Оказывается, это все-таки Камбербэтч выливает мне на лицо воду.
Мне кажется, что я громко и внятно ору матом, но потом выясняется, что я шептал что-то неразборчивое.

Бен сидит на кровати сбоку от меня и пытается всунуть мне между зубов ложку с какой-то дрянью.

Блядь, ненавижу яблочное пюре!

Видимо, я все-таки в состоянии как-то объясниться, потому что Бен бросает затею с пюре и начинает орать.

Хуево и утомительно – ругаться как следует он не умеет, гребаный интеллигент… Еще один… Господи, ну за что?! Почему я не могу найти себе простую бабу – чтобы кормила, поила и безыдейно раздвигала ноги? Ну ПОЧЕМУ НЕТ?

Бен ругается и ругается и вынуждает меня жрать это гребаное пюре. Гадость!

- Принеси хоть кофе! – говорю я ему, хочется убрать мерзкий вкус с языка.

Вместо этого он притаскивает мне кусок мяса. Неохота жевать, но Бен ноет и зудит, и проще сожрать, чем выяснять отношения.

Вечером он тащит меня на себе в ванную комнату. Блядь, ну что за пиздец! Я с трудом стою, приходится держаться за стенки душевой кабинки, Бенедикт мокрый насквозь и продолжает неумело материться.

- О, ты похож на эротическую мечту, - сообщаю я ему.
- Заткнись, мудила! – орет он в ответ.

Дальше я не помню – просто отключаюсь прямо в душе.

Просыпаюсь, потому что из окна сильно тянет апрельским сквозняком. Сквозняк пахнет бензином, какими-то цветами и кофе из соседской квартиры.
Рядом обнаруживается Бенни, помятый, одетый, сопит мне в плечо, спит.

Чур, я тут ни при чем! Точно-точно!

Как-то внезапно очень хочется кофе. Огромную, гигантскую кружку!

Сажусь на кровати: голова кружится, но, в целом, получается неплохо. Пихаю Камбербэтча, хрен ли валяться!

Еще толком не проснувшись, он начинает что-то зудеть. Открывает мутные со сна глаза, таращится, трет их своими длинными пальцами.

- Ну что, пришел в сознание? – спрашивает он, не переставая тереть лицо.
- Я и был в сознании, - сообщаю я ему. – Просто в другом.
- Заткнись, мудила, - неоригинально отвечает Бен.

Надо все же его когда-нибудь научить нормально ругаться.

Спустя полчаса мы сидим на моей кухне, отгороженные от мира и солнца задернутыми занавесочками, жрем омлет. Оказывается, Бен умеет готовить омлет! Охуеть, какие все вокруг кулинарные гении!

Горжусь собой – мне то заказывают изысканный ужин в ресторане, то готовят домашний обед, вот и до завтрака дожил!
Чудно!

Как я себя чувствую? Ну почти. Почти.

Кофе. Блядь, ну просто все чувствуют себя на моей кухне как дома! Охуеть!

Бен даже принес сигареты и выдает мне одну. Голова немедленно начинает кружиться. Хочется в постель.

- Ничего не хочешь мне рассказать? – спрашивает Бен.
- Не-а, - говорю я и наливаю себе еще кофе. О чем рассказывать? О том, как чей-то поцелуй свел меня с ума? Просто поцелуй! О том, что всего лишь потому, что кто-то своим влажным, умопомрачительным языком трогает мои губы, я готов немедленно кончить, а ведь это даже не тянет на поцелуй периода старшей школы! О том, как кто-то стонет мне в рот, и сжимает меня, втискиваясь, будто желая оказаться со мной единым целым, и тут же исчезает? И потом не отвечает на звонки? И просто пропадает, будто не было этих сумасшедших, охуительных, одуряющих суток? Будто не было этой смуглой шеи, подставленной для поцелуя? Этих острых лопаток и замершей спины вот прямо тут, на моей кухне, у моего стола? Этого тонкого, длинного, выносящего мозг тела под моими руками?

Да как об этом скажешь! Господи, как же мне быть?!!

- Слушай, Бен, - говорю я. – Можешь позвонить в Хитроу, забронировать мне билет на ближайший рейс до ЛА? А то, боюсь, у меня телефон не заряжен.


Восход и закат. Ветер. Запах цветов, морской соли и дорогого парфюма. Все, даже старухи, тут невъебенно прекрасны. Только машины и никаких прохожих на улицах. Созвездия магазинов и закрытые ворота киностудий, как тайный проход в другие миры. Поразительной красоты люди, все одинаковые.
Здесь – край мира, конец всей цивилизации, выход в открытый космос. Голливуд.
Тут всем насрать, что солнце встает на востоке, главное, чтобы оно садилось в нужном месте.

Здесь продают грезу. Здесь продают Калифорнию.

Ненастоящая мечта, зыбкая дверь между мирами, я на пороге и не знаю, куда мне надо.
Твой мир.
Я всего лишь на пороге тут.

Моя гостиница в Санта-Моника очень респектабельная. Важные семейные пары, в бассейне плещутся дети. Курить можно только на балконе, и все равно я не уверен, что мне стоит так уж привлекать к себе внимание – тут все помешаны на здоровом образе жизни. А у меня все еще не до конца сошли синяки с лица.
Зато у меня вид на море и исторический пирс.
И вот уже пять дней я сижу и таращусь на этот пирс и на толпы заполняющих его с утра туристов. Еще мне видно парковку, бетонную дорожку, извивающуюся прямо вдоль пляжа, и волейбольную площадку.

Тут, вроде, никто не работает.
Тут по ночам можно утонуть в небе.
Тут где-то ты.

Я валяю дурака. Я взял машину напрокат и катаюсь туда и сюда. Я съездил на студию и предъявил себя помощнику Криса Нолана. Тот явно не ожидал такой ответственности – я явился на три недели раньше, чем должен был.

Два дня я изучаю ассортимент местных магазинов. Я прилетел с одним рюкзаком, а в рюкзаке – только паспорт и два блока сигарет. Я потерял около семи килограмм, пока валялся у себя в спальне, и пока не явился Бенни в роли ангела-спасителя.

Я развлекаюсь. Покупаю шмотки, ботинки, и даже отважился посетить какого-то охуенно дорогого имидж-мейкера. Он состриг мне волосы ничуть не лучше обычного парикмахера на окраине Лондона. Велел зачесывать их на пробор. Да пошел на хуй! А то мне своего ума не хватает!

Предполагается, что таким образом я готовлюсь к съемкам. О да! Скорее, к съему.

Я дурею от страха. Все это только для того, чтобы хоть как-то заставить себя вставать с кровати, выходить на улицу, что-то есть. Я схожу с ума, потому что мне хочется тебе позвонить, и я схожу с ума, потому что ты ведь не ответишь, а мне очень не хочется, чтобы было еще больнее.

Я охуеваю от желания, потому что ты где-то рядом. Просыпаешься, ешь, одеваешься и раздеваешься, ложишься спать. Опять.
Я изнываю от страсти и невозможности. Утром я представляю тебя с каплями воды на плечах после душа, днем – в драных джинсах и майке, вечером – в этих одуряющих узких костюмах.
И – обнаженного.
И – рядом со мной.
И – как ты стонешь.
И – как ты меня целуешь.
А дальше - я не могу. В этом месте я обычно уже кончаю. Так что я не знаю, как там дальше.

В этой стране сногсшибательно красивых лиц, охуенно изумительных смешений всех возможных кровей – я ищу только одно лицо. Самое прекрасное. Самое желанное. Самое недостижимое.

Зачем я приехал? Мне ничего не хочется, кроме как подохнуть, и чтобы больше ничего не было.
И вот на шестой день я решаюсь. Бог, говорят, сотворил мир за семь дней, у меня остался один день на одну попытку. Все равно на большее у меня нет сил. Потом оказывается, что сил у меня нет даже не звонок. Я сижу полдня с телефоном в руках, и он уже, кажется, перегрелся.

Блядь. Да, я трус! Да, мне так хуево, что я даже не могу себя заставить сказать несколько слов.
Но, по крайней мере, я еще в состоянии тыкать пальцами в клавиши.
Так что это будет смс.

Думаю над текстом.

Еще два часа.

«Поужинаем? Сегодня? В девять в ресторане у пирса Санта-Моники?»

Нажимаю на кнопку и откидываюсь ничком на кровать.
В окно слышен шум проезжающих машин, крики чаек, немного, на пороге восприятия – вздохи Тихого океана.

Время ланча. Жара. Молчание.

В потолке трещины. Блядь, а ведь пятизвездочная гостиница.

Шестой час. Я задремал и проснулся. Трещины никуда не делись.

Телефон лежит в метре от меня и представляется мне ядовитым пауком. Выглядит угрожающе, и я никак не могу заставить себя протянуть к нему руку и взять его.

Да и на хуя? Я не бог, у меня не получится создать мир. У меня не получится изменить даже кусок своего мира – я бессилен. Все напрасно. И усилия имидж-мейкера - тоже.

Встаю. Достаю сигареты. Выхожу на балкон и смотрю, как ресторан у пирса потихоньку начинает блестеть огоньками, пока еще бледными, пока еще несмелыми на пересечении дня и вечера.

Телефон блямкает.
Все повторяется.
Мне охуенно страшно.

Смс. «Ок»

И я, оскальзываясь, кидаюсь в душ, и нетерпеливо вытираюсь махровым полотенцем, и сдергиваю с вешалки белую рубашку, и натягиваю новый костюм цвета антрацит, и останавливаюсь только тогда, когда обнаруживаю себя перед зеркалом с бешеными глазами и галстуком в руках.

Ну нет. Я, конечно, готов сдохнуть, но все-таки не в галстуке.

И оставшиеся сорок минут я болтаюсь на пирсе, как мальчишка в пубертате. Хорошо хоть, без букета. Это просто какая-то вселенская херня!

Наконец мне удается заставить себя перестать носится туда и сюда, я достаю сигарету, прикуриваю, опираюсь на перила. Позади меня курсируют люди.

Сейчас я выкурю сигарету, и пойду к ресторану, вход в каких-то тридцати метрах от меня. У меня есть пара минут до конца света.

Шорох. Я втягиваю носом запах. Я узнаю его даже среди океана ароматов.

Похоже, у меня нет этой пары минут.

Все, пиздец, пора обернуться.

ДЖО

За последние полмесяца Джозеф только и делает, что ведет анализ новых чувств, эмоций и просто ощущений, которые до близкого знакомства с Томом Харди считал чем-то из разряда сказок о Вилли Вонке. Сегодня днем в этой драгоценной коллекции появляется еще кое-что. Чувство, что мертвые фарфоровые осколки, которыми ты рассыпался на кухне одного брутального идиота несколько недель назад, вдруг волшебным образом поднимаются в воздух и быстрым вихрем собираются обратно в нечто цельное и живое. Именно так себя чувствует себя Джозеф, когда на телефон приходит смс: «Поужинаем? Сегодня? В девять в ресторане у пирса Санта-Моники?»
Джо долго сидит на черном глянцевом диване в своем психоделическом интерьере и чувствует себя... вот сейчас уж точно чувствует... распаленной до неприличия стыдливой тургеневской барышней. Старшеклассницей, которая уже и понимает, что койки не избежать, и все же норовит сбежать в решающий момент. Дойдя до этой мысли, Джозеф даже истерически посмеялся над собой. Где твоя развратная сущность, которую так многие вокруг видят, Джози?
Джози, блядь!!!
Даже о виде Тома Харди без майки вспоминать невыносимо, так сладко и горячо закручивается что-то в паху. Даже о том, как выглядят эти татуировки, эти руки, шея, грудь, пресс... Но это еще можно бы было пережить, если бы Джозеф не успел узнать, каково это тело на ощупь, совсем рядом, если бы не чувствовал его жар, не терся об него, как кошка, за что сейчас было так мучительно стыдно — и в то же время не стыдно совершенно.
Он сам себя не понимает. Он и горит от стеснения и неловкости рядом с Томом, и одновременно ощущает, как его отпускают абсолютно все тормоза. Самые бесстыдные, дикие действия кажутся совершенно естественными. Его мучит эта двойственность, заставляя дрожать почти без перерыва в присутствии Харди. Джози, снова усмехаетсяГордон-Левитт, думая об этом. Что за истерики, что за дрожь, что за лихорадочный румянец, тебе недавно стукнуло 30 лет, парень. И это далеко твоя не первая влюбленность.
Не первая?
Ты в этом уверен вообще?
Он так задумывается, что едва не забывает ответить на смс и спохватывается часа через два после вопроса.
Ему кажется, что он находится где-то в нереальной стране. Что сюжет фильма "Начало" странным образом перешел в его жизнь, и в Лондоне он спустился на первый уровень сна, а теперь начинался второй. А на третьем, видимо, будут открыты и реализованы самые сокровенные его фантазии по отношению к Тому Харди. Ха-ха, мечтать не вредно, но черт побери — Том в Лос-Анджелесе! Вряд ли, конечно, он прилетел ради Джо, не надо приписывать себе несуществующих чар, но он не забыл. Не забыл.

В том самолете, из Лондона на ЛА, Джозеф плакал. К тому медленно шло — грудь сдавливало все больше и больше с той самой секунды, когда он оторвался от обнимающего и целующего его Тома, по мере того, как он бесцельно, совершенно бесцельно прожил в британской столице еще целый день, прежде чем поехать в аэропорт. Он начал собираться с самого утра, почти с шести часов, хотя собирать ему было нечего. Он кружил и кружил по номеру, без толку перебирая вещи, триста раз перекладывая саквояж, вздрагивая от очередного звонка Тома и сжимая зубы от невозможности взять трубку. Он почувствовал, как засаднило в горле, когда спускался в такси, он едва сдерживался, когда, ничего не видя, преодолел регистрацию и контроль, но когда самолет поднялся в воздух и через несколько минут оставил Лондон позади, Джозеф не мог больше вынести. Он плакал так горько, как, наверное, плакал только в детстве. Так глухо, и некрасиво, и жалко, что сидящая рядом пожилая англичанка почти обняла его за вздрагивающие плечи. Она говорила ему, что все наладится, и что у него еще все впереди, просто он этого не понимает, и что плакать надо только тогда, когда случилось уж очень большое горе — например, когда кто-то умер. И что если это из-за любви, то все прекрасно, потому что такие слезы — всегда сладкие. Но Джо ей не поверил.


Он не помнит, как собирался, не помнит, что надел, не помнит, как преодолел путь до пресловутого ресторана. Все смазалось, как на импрессионистском холсте, условно изображающем синий вечер в розовых и желтых огнях. Джо чувствует себя внутри двигающейся картины и думает, что — еще некоторое время общения с Томом Харди, и можно будет завязать с арт-хаусом — самое крышесносное кино будут показывать в голове Джозефа.
Харди стоит спиной, опершись на перила, и курит. В черном, обрисовывающем фигуру дорогущем костюме! Блядь. Блядь! Какая же блядь!!! Этого только не хватало, чтобы кино в голове приобрело оттенок совершенно определенных зарисовок. Джо кажется, что весь пирс глазеет, открыв рот, на небрежно покуривающего Томаса Харди. Да в гробу тот видал все эротические фантазии Джозефа, как же можно было быть таким идиотом! Гордон-Левитт уже порывается незаметно развернуться и сбежать, но словно прирос к месту. Если бы взглядом можно было прожечь ткань, на антрацитовой спине Тома уже зияла бы большая дыра.
Когда Харди оборачивается, Джо понимает, что хватает ртом воздух. Он не ожидал быть замеченным.

— Ну здравствуй, Джозеф.
Джозеф кивает, на слова пока не хватает сил. Он удивился бы, если бы ему сказали, что он стоит сейчас абсолютно прямо и что лицо его очень спокойно — ему кажется, он весь клонится в разные стороны, качается, как от ветра, что руки и ноги у него трясутся, что на лице мелькают самые странные выражения.
Том внимательно всматривается в него, словно ищет что-то. Подтверждения чего-то. "Черт, Харди, ну что тебе еще может быть надо? Ну что еще надо, я и так вывернут, как перчатка, весь!!! Во мне больше ничего тайного от тебя не осталось!"
— Пойдем?
— Пойдем.
— Надеюсь, мой выбор не показался тебе отвратительным, Джо? Я не знаю, где и как ты ужинаешь...
Джо качает головой. Он не может ничего толком сказать и ждет насмешек от Харди, однако тот тоже молчит. Только губы иногда кривятся, саркастически, несомненно, но этот сарказм направлен не в сторону Джозефа. Вообще непонятно куда. Словно бы внутрь, но Джо боится ошибиться.
Никаких вопросов "как дела" и милых шуточек. Они заказывают ужин и даже съедают его наполовину, но обмениваются лишь невнятными междометиями.
Первым не выдерживает Том.
— Ну что, неужели так сердишься? Ну я не знаю, что мне сделать...
Джозеф вскидывает глаза.
— Сержусь?.. Я? На тебя?
Том на секунду замирает с вилкой и ножом в руках.
— Нет? Почему же ты тогда сбежал от меня?
— Том, давай спокойно поужинаем, без эксцессов. Потом поговорим.
Харди собирается было возразить, но потом вдруг кивает и продолжает орудовать над рыбой.
— Хорошо. Как скажешь.
Еще две минуты молчания. За спиной весело смеются, слышится звон бокалов.
— Вкусная рыба? — интересуется Джозеф.
— Еще раз таким тоном спросишь какую-нибудь ерунду, я тебя придушу прямо здесь, — ровно и тихо отвечает Том.
И тут же швыряет приборы и орет:
— Ты долго будешь издеваться, а? Ты хуже Лолиты, Джозеф! В тыщу раз хуже! Я с ума схожу, ты не видишь? Я себя чувствую попеременно идиотом, тупицей, чудовищем, извращенцем, просто дебилом! И еще — кривым, корявым и косоруко сделанным! Блядь, Джозеф! Ну что ты смотришь на меня глазами Бэмби? Сколько ты будешь меня мучить, а? Тебе нравится, да? Ну скажи, ты садист? Все евреи такие?
За спиной притихли. Джозефу кажется, на них уставился весь ресторан. Он чувствует, как лицо опять начинает гореть, и шея тоже, да и все тело следом. Господи, разве бывает так сладко? Просто от чьих-то слов?

— Ты хочешь, чтобы нас засняли сейчас на телефон, и через полчаса мы могли бы наслаждаться этими кадрами на ютьюбе?
— Да мне плевать, кто кого где заснимет, Джозеф. Я тебя хочу снять, понял? А ты как, блядь, в детской игре — "да" и "нет" не говорить"!!! Сколько, я тебя еще раз спрашиваю? Ты меня боишься, что ли? Ну скажи мне?
— Что именно?
— Блядский пиздец!
Том грохает кулаком по столу.
— Мы можем поехать ко мне и все обсудить там.
— Что?
Харди смотрит на него так, будто у Джозефа выросли крылья, по меньшей мере. Или появился третий глаз.
— Мы можем поехать ко мне и там поговорить, а не устраивать шоу на весь ресторан.
— Поговорить?! Я не хочу говорить, Джо! Я уже с тобой наговорился!
Джозеф ловит себя на том, что сдерживает улыбку. Вот оно. То, чего он так давно ждал.
— Хорошо. Мы сможем решить все волнующие тебя вопросы.
О, выражение лица Тома Харди в эту минуту! Джо мог бы им наслаждаться долгие годы. Он смотрит на Тома прямо и даже не думает отводить глаза. Вся его неловкость куда-то делась, и он чувствует, что — о да, вот он, тот самый третий уровень сна. Где можно абсолютно все. Этого стоило ждать 30 лет. Запоздалый подарок к дню рождения. Ко всем его дням рождения, и даже всем тем, что еще будут.
— Что тебе еще надо, Томми? Я тебя приглашаю домой. И ты знаешь, что я тебя хочу. Я вроде этого и не скрывал. Что тебе еще надо? В ногах у тебя валяться я не буду.

Том Харди некоторое время сидит без движения, словно бы застыв и уставившись на Джозефа во все глаза. Зато потом движется, как молния: выхватывает из бумажника наличные, сдирает с себя салфетку и буквально вылетает из-за стола. На пол падает нож, и, кажется, именно с этой секунды Джо чувствует себя Артуром, увидевшим новый сон — дивное произведение самого искусного, еще невиданного доселе архитектора.
"Парадоксы", — вертится у него в голове, когда Том тащит его за локоть к автомобилю, стискивая пальцы на его коже сквозь пиджак и рубашку до синяков. Он больше ни о чем не спрашивает и даже не прикасается к Джо в машине. Темные очки делают его совсем непроницаемым, и Джо думает, что со стороны они вообще выглядят случайными попутчиками — каждый погружен в свои мысли. Джозеф смотрит на руки Томаса на руле, на белоснежные манжеты, и готов кончить только от осознания, что эти руки, такие чертовские красивые, такие блядски уверенные во всем, скоро окажутся на его теле. Он только ужасно боится, что вдруг что-то им помешает в очередной раз. Если в этот момент случится авария, Джозеф пожалеет перед смертью только об одном.
Том не касается его и на лестнице, пока Джозеф ведет его в свою квартиру, и даже не отпускает шуточек типа "а я думал, в Калифорнии у всех подающих надежды звезд большие дома". Харди молчит, и это было бы пугающе, если бы Джозеф кожей не чувствовал причины этого молчания, и не изнывал от сладкой дрожи в животе.

В квартиру они буквально вваливаются, и Том с грохотом пушечного выстрела захлопывает дверь. Когда он поворачивается, стаскивая пиджак, и полные губы искривляеются в какой-то странной, почти неконтролируемой гримасе, Джозеф понимает, что не может, не может дальше терпеть.
Он знает, как это выглядит со стороны, но ему абсолютно плевать. Том пахнет сладким вечером, пахнет зноем, и морем, и далеким теперь Лондоном, и желанием, и собой, собооой, и это совсем уж сводит с ума. Джозеф обнаруживает себя с жадностью целующим его шею и нетерпеливо дергающим пуговицы. Он и не думал раньше, что может так извиваться под чьими-то руками, которые гладят и стискивают его под рубашкой, уже растерзанной в нетерпении — и, хоть убей, Джозеф не помнит, когда Харди успел. Он и не думает, что может издавать такие звуки, так пошло скулить, до того момента, как рука Харди не добирается до ширинки и не сжимает его, еще сквозь ткань. Он вообще не думал, что может так хотеть — до того, чтобы ничего не видеть и не сознавать, чтобы потолок вращался над головой, как после нескольких бутылок текилы.
— Том! Тооом! Тооом...
Харди, видимо, интуитивно вычислил, где спальня, и уже толкает его на кровать. Джо даже не в силах сообразить, что может помочь ему раздеться, и только яростно целует те участники тела, которые обнажаются, сильно затрудняя сам процесс раздевания. Однако Том быстро справляется с собственной одеждой и буквально выдирает Джо из его.

Джо никогда не думал, что чувство потери контроля может быть таким дьявольски прекрасным. Конечно, он читал и слышал об этом, но сам еще никогда не сталкивался. Джо всегда был убежден, что он поистине контрл-фрик, потому что до этой минуты, даже во время самых удачных моментов своей сексуальной жизни, он всегда видел себя со стороны и оценивал ситуацию извне. И его мозг всегда продолжал работать еще над чем-то, что-то анализировать, оценивать, даже высчитывать. Он вообще считал себя слишком одухотворенным для того, чтобы полностью поддаться желанию тела. Он никогда даже толком и не чувствовал своего тела. Ему было приятно, ему было сладко, но не более. Он считал себя слишком евреем, чтобы оценить секс. Слишком интеллектуалом. Слишком странным. Часто секс ему казался донельзя смешным занятием. И он уж точно не понимал людей, которые говорили, что их трясет от желания.

Но сейчас, когда руки Тома, кажется, одновременно везде, когда губы — везде, Джозеф кричит, не стесняясь, и ему кажется — он сейчас сгорит к чертовой матери, ему кажется, его жгут каленым железом в тех местах, где прикасается рот Харди. Он так часто представлял себе этот рот, по которому сходит с ума столько тысяч баб, да и парней тоже, что уж скрывать! И сейчас он пять лет жизни готов отдать, чтобы только Том ему отсосал. Но одновременно ему безумно хочется самому отсосать Тому, хотя он никогда этим не занимался с охотой, да и делал это нечасто, хотя делал, делал, он не будет сейчас никому лгать, себе в том числе.
— Том... дай... я... хочу очень...
Харди дуреет от этих слов, от того, что Джозеф опрокидывает его на спину, опередив, и спускается вниз.
О, блядь, это то, что надо! Как же ты стонешь, Томас Харди. Как раненый зверь, так и должно быть. Низко, хрипло, тягуче.
Джозеф впервые в жизни делает это с удовольствием. Он легко обхватывает губами член Тома и двигается до самого основания, пропуская глубоко, помогает себе рукой, потом облизывает головку, потом проходится языком вдоль, потом снова заглатывает и двигается в размеренном, плавном ритме. Но ему мало, ему хочется насилия со стороны Тома, он кладет его руку себе на затылок.
— Трахни меня... трахни меня в рот...
Том поворачивается на бок, и пристраивает Джо поудобнее, и запускает руку в его отросшие волосы, и начинает двигать бедрами, насаживать Джо на себя, вбиваться ему в глотку. Он стонет, и матерится четырехэтажно, толком не сознавая, что говорит, и Джо от этого просто трясет. Он держит Тома за задницу, сладострастно сжимает пальцы и все-таки немного контролирует его движения, но только уж в самом крайнем случае, а вообще позволяет погружаться так глубоко, как только Том хочет, расслабив горло и наслаждаясь. Член Тома весь в его слюне, все влажно, и хлюпает, и Джо мычит, когда уж слишком, и Том обзывает его самыми грязными словами, но Джозефу сейчас поебать на эстетику и приличия. Контролер в мозгу уволился, и, кажется, навсегда. И Джо никогда бы не подумал, что с жадностью будет глотать чью-то сперму — для него это всегда выглядело чересчур.
А когда Том, в свою очередь, берет у него в рот, Джо вытягивается на постели струной и впивается в его плечи так, что, кажется, способен содрать кожу, и Том шипит от боли на секунду, но сосет божественно, блядь, просто божественно, Джозефу никто еще так не отсасывал, да он и сомневается, что кто-то еще способен на такое! Джозеф мечется по постели и весь подается навстречу Тому, навстречу безумно горячему, влажному, шелковистому рту, сам старается потереться об эти сумасшедшие полные губы, и стонет так, как даже самые развращенные девки под Томом не стонали, и Том от этого звука, кажется, кончает повторно, а Джо вытягивается еще больше, хотя, кажется, больше некуда, мелко дрожит и выстанывает что-то в подушку.
Они все в поту, в сперме, в слюне, в запахе друг друга, и обоим кажется, что это самая сногсшибательная картина, какую только можно себе вообразить.
Джо не отпускает Тома в душ и притягивает к себе, кладя его руки себе на талию, и Том пристраивается рядом, за спиной, и целует его в шею и плечо.
— Том...
— Мм?
— А ты знаешь... мне на самом деле нравится... когда ты зовешь меня "Джози".
Джозеф смеется, когда Том его яростно стискивает.
— А может быть, сучкой Джози, а? Как ты думаешь?
— Ну... ну, даже, может быть, и так, да.
— Я не буду спрашивать, где ты научился некоторым вещам.
— Ты у меня будешь первым, не сомневайся.
— У тебя сейчас вид профессора на лекции. Хочу как-нибудь трахнуть тебя в твоих долбаных интеллигентных очках. Господи, как я тебя только ни хочу трахнуть! Готовься, малыш. Ты будешь явно уставать. Где ты хочешь в первый раз? Заказывай.
— Том!
— Давай, давай, не стесняйся...
— Ммм... а можно на диване?
— На том черном кожаном диване в гостиной? Да ты поклонник нуара, сладкий? Вот гребаные интеллектуалы — даже в трахе у них должна быть концепция! Хорошо, идем.
— Что, прямо сейчас? Том?..
Харди молчит некоторое время, наслаждаясь тем, как в его руках Джо начинает бить дрожь. И даже голос его дрожит, когда он снова спрашивает:
— Т-т-том? Ты хочешь прямо сейчас?
— Я буду ласковым, малыш, не бойся... Давай поднимай свою охрененную задницу и вали на диван. Иначе я сдохну, так и не попробовав самого главного. Сколько можно, мать твою! Ну ладно... Будет тебе нуар, Джози.

@темы: Tom Hardy, fanfic: rus, RPS, Joseph Gordon-Levitt, NC-17

---

When we were seventeen

[Sakartvella]

When we were seventeen




(с)

@темы: fanart

---

[Dante S.]

Автор:  Dante S.
Название: Лабиринт
Фандом: Inception, Mysterious Skin
Жанр: Angst
Рейтинг: NC-17
Бета: с радостью поймаю все ошибки в умыл.
Пейринг: Имс/Артур, клиенты/Нил
Дисклеймер: не моё
Предупреждения: кроссовер с Mysterious Skin, написан по ниже обозначенным заявкам:

заявки

- Артур и Имс ужинают в ресторане, но при этом в этом нет ни капли романтики. Напряжение;
- Имс НЕ называет артура "малыш", "пацан" и подобной хренотенью;
- Артур выбирается ночью на крышу высотки;
- Артур ранит Имса ножом
- Артур ласкает себя, представляя, как Имс его бьёт/жёстко трахает/мучает - на выбор.

читать

У Артура множество отговорок, миллион поводов и лишь одна причина, по которой он не впускает в свою голову посторонних.
Это – его сны.
Безликие номера гостиниц, необжитые, пустые квартиры. Одноразовое бельё, одноразовое мыло, одноразовые отношения. Чужие туфли, резкий, приторный запах мужского одеколона, брошенные на стул вещи: иногда они слегка старомодны, иногда – до смешного современны. Звук льющейся воды из ванной. Каждый раз по-разному, и каждый раз – то же самое, что и в предыдущий.
Они говорят, ты похож на бога. Они говорят, ты чёртов ангел. Они считают тебя совершенством. Иногда они чересчур болтливы, иногда – почти молчат, как в этот раз.
Горячие руки, похотливый взгляд, пальцы, касающиеся губ, но всё это – ненастоящее, ненатуральное. Требовательное прикосновение к заднице, ладони, уверенно ласкающие член, сменяются чужим языком, краешек губы разбит, щетина царапает нежную кожу.
Размеренные движения, удовольствие с привкусом безразличия – одна ночь из многих, многих ночей. Стон, судорожно сжатые на чужих волосах пальцы, 50 баксов в кармане приспущенных брюк.
Никаких эмоций, никаких обязательств.
Ничего, чем Артур хотел бы делиться с кем бы то ни было.

…
Солнечные лучи щекочут кожу, заставляя морщиться, и сразу же чья-то рука задёргивает занавески. Ладонь легко ложится на плечо, скользит под одеяло, вниз по телу, разгоняя приятную утреннюю истому, касается груди, пресса, ниже, по бедру – до узкой щиколотки, вынуждая потянуться всем телом, отвечая на ласку. Умиротворённый, изучающий взгляд, прикосновение ладони к щеке: ни капли страсти, ни намёка на похоть.
Утренняя улыбка, взгляд сквозь ресницы.
Касание небритой щеки, невесомый поцелуй, ненавязчивый чужой запах, тяжелые, но мягкие шаги, беззвучное: «Доброе утро, детка».
Хлопок двери, звук повернувшегося в замочной скважине ключа.
Имитатор уходит по утрам, оставляя смятую со своей стороны кровать, влажное полотенце на сушилке и свой, особенный запах на подушке, на простынях, на коже – всюду, до чего бы он ни дотронулся. Утренняя квартира наполнена им, даже после того, как сам он уже ушёл.
Это так, потому что так хочется Артуру.
Сегодня выходной, и координатор позволяет себе расслабленно вытянуться на кровати, повторяя кончиками пальцев след чужой ладони: от плеча, по груди, вниз. Чувство одиночества – острое, пронзительное, но его легко оглушить при помощи воспоминаний, обычно Артур так и делает.
За два месяца, пока они иногда бывают вместе, имитатор отлично изучил границы личного пространства Артура. Он никогда не делает чересчур активных попыток сломать их, хотя неизменно проверяет на прочность. Брошенная на стуле смятая рубашка, пепельница на подоконнике, воздушный поцелуй в самом разгаре рабочей обстановки.
Артур прикрывает глаза, не торопясь прогонять назойливое воспоминание: имитатор задерживает на нём ехидный взгляд, подмигивает, игнорируя увлёкшегося рассуждениями Кобба, нахально касается пальцами пухлых губ, не давая возможности отвести взгляд, прихватывает зубами кончик пальца и довольно улыбается, наблюдая, как Артур напряжённо борется с желанием выйти из мастерской.
Имитатор никогда не бывает жесток или неосторожен, но сейчас эта мысль кажется Артуру неожиданно привлекательной. Координатор прикрывает глаза, проводя подушечками пальцев по разгорячённой коже, чувствует, как отзывается тело, разгоняя остатки сна. Обхватывает ладонью разгорячённую плоть, плавно начиная движение.

Пальцы имитатора, сжимающиеся на волосах Артура. Удар, второй, - вгоняющий воздух обратно в лёгкие, не дающий возможности вдохнуть. Треск рвущейся ткани, отлетающие пуговицы, секундная потеря координации, - доски пола больно впиваются в коленки. Пальцы на подбородке настойчиво тянут голову вверх, касаются приоткрывшихся для вдоха губ – и почти сразу же их сменяет холодный металл.
Дуло пистолета очерчивает контур рта, слегка надавливая на нижнюю губу: за этой напускной неторопливостью скрыто превосходство. Возбуждение, остро разлитое в погустевшем воздухе, нарастающее напряжение, изучающий взгляд. Артур не видит его: струйка крови из разбитой брови сбегает по лицу, мешая смотреть. Артур чувствует кожей, облизывает губы, мешая выдох с желанием. Артур прикрывает глаза, поддаваясь чужому напору, пятна света мельтешат перед глазами, складываясь в причудливую мозаику.
Острый мускусный запах, скользкое прикосновение к нижней губе, чужой член, настойчиво проникающий в рот, сбивчивое дыхание и напор. Размеренный ритм, настойчивые пальцы, передвинувшиеся на затылок, осторожно поглаживающие нежную кожу на границе волос, щекотные мурашки удовольствия…
Артур поднимает глаза, выдыхая и разом растеряв вожделение и уверенность в себе.
Он не может узнать глаз, чужое лицо плавится, меняясь, превращаясь во что-то незнакомое, дрожь отвращения и гадливости проходит по телу, заставляя отшатнуться…

Артур выдыхает, распахивая глаза, и отбрасывает в сторону влажную от пота наволочку. Дойти до душа кажется подвигом, но координатору отчаянно хочется смыть с кожи чужие навязчивые прикосновения, образы, больше смахивающие на воспоминания, чем на сны. Дыхание сбивается, мыло выскальзывает из пальцев, и Артур судорожно прикусывает губу, вслепую шаря по мокрому пластику. Артуру чудятся струйки крови на лице, он торопливо умывается, но настойчивый привкус никуда не исчезает.
Координатор не хочет признаваться себе в этом, но с появлением имитатора в его жизни он потерял контроль над своими снами.

…
- Мы часто просыпаемся вместе, - звучит, как слова из дешёвой мелодрамы, и Артур искренне улыбается, когда в телефонном разговоре речь заходит об имитаторе. Они смеются вместе, он и его невидимый собеседник, переводя разговор на другую тему.
Всего лишь профессиональный юмор.
Артур не успевает отсечь момент, когда смысл этой фразы меняется, да и не особенно старается акцентировать на этом внимание. Он, любитель определений и однозначных фраз, на этот раз уходит от точных формулировок, и сам не знает, чего именно больше в этом жесте: нежелания признавать своё поражение или страха, что от конкретных слов эфемерные отношения рассыплются пеплом.
То, что происходит между ними, не нуждается в названиях или ярлыках, говорит себе Артур. В этом он уверен абсолютно, потому, что это нельзя назвать отношениями.
- Расскажи о себе. - Всё равно, что с разбегу влететь в ледяную воду, эта просьба пробивает насквозь, и это именно те слова, от которых он убегает. Он не хочет слышать их, игнорирует, переводит разговор в другое русло или не замечает, эта тема вызывает невольную и неоправданную волну негодования.
Он открывает рот, собираясь с мыслями, чтобы прервать неловкое молчание, придумать более-менее правдивое объяснение, но имитатор оказывается быстрее, как всегда. Наверное, у Артура чересчур живописное лицо.
- Извини, я не хотел. Забудем.
И Артур неожиданно для себя отвечает:
- Я забыл. Я действительно не помню, и не уверен, что хотел бы. – Этот ответ вполне устраивает имитатора, а Артур, наконец, осознаёт, что это – правда.

Позже, в дорогом номере гостиницы, когда разгоряченный координатор послушно выгибается под ним, прикрыв глаза, - к нему возвращаются воспоминания, и это заставляет потерять контроль.
Другие руки, другие лица, постоянно меняющиеся, плывущие, как в недавнем кошмаре, непривычные, незнакомые, чужие – и Артур нервно дергается в руках имитатора, Артур быстро, прерывисто дышит и боится поднять глаза.
Впервые чужой профессионализм вызывает в нём нервную дрожь, и координатор ничего не может с этим поделать. Образы, навязчивые эмоции, мысли – Артур не хочет называть их воспоминаниями, он вообще не хочет думать на эту тему, но повторения слишком сильно бросаются в глаза.
С имитатором Артуру становится только хуже.
…..
Высокая барная стойка, сизый сигаретный дым и ритмичная музыка – в Нью-Йорке этого достаточно, чтобы считать любую забегаловку клубом. Если быть честным с самим собой, то, по сути, этот почти ничем не отличаются от любого другого: кто-то приходит сюда развлечься, кто-то – найти компанию для развлечения.
Вопрос лишь в цене.
Он бывает здесь по двум причинам: тут бесплатный вход для молодых симпатичных парней, и тут не задают лишних вопросов.
Бармен наливает вторую стопку джина, но не отводит взгляда от Артура, неторопливо отпивающего из стакана. В этом взгляде нет ни вожделения, ни привычного интереса, лишь удивление и задумчивость. Новенький, раз ещё не привык к правилам этого места. Координатор, кажется, не видел его здесь раньше. Достаточно симпатичный, но слишком молодой, чтобы по-настоящему заинтересовать его.
Шорох отодвигаемого стула, легкое прикосновение к локтю, маслянистый взгляд выцветших глаз. Подрагивающие пальцы – от возраста, или, может быть, от выпитого виски, запах которого привычно вплетается в аромат дорогого одеколона.
Его зовут Дэниэл, и он платит двести. Неплохо для такого места.
- Нил, – сплёвывает координатор, безразлично окидывая взглядом посетителей. Он никогда не называет своего настоящего имени, словно бы боится запачкать его. Даже в своём собственном сне.
Когда они идут к выходу – конечно же, он соглашается, поупрямившись скорее для вида, Артур игнорирует чужую ладонь на своей заднице, так же, как и липкие взгляды, он всё же оборачивается. Неуклюже сталкивается с широкоплечим парнем в дверях, бормочет извинения, шагая на улицу. И тогда, только тогда незнакомый бармен, наконец, отводит взгляд.
Сегодня всё идёт наперекосяк.
Координатор думает об этом в салоне дорогого автомобиля, в лифте, в душе дотошного клиента, вновь и вновь прокручивает в голове весь вечер, перебирая лица, фразы, эмоции, пытаясь понять. Расстёгивает пряжку ремня, касается чужой кожи – Дэниэл заметно старше его. Почему-то именно сейчас это бросается в глаза, вызывая раздражение.
Понимание обжигает чуть позже, сводя на нет ощущение вседозволенности и превосходства, и Артур едва сдерживается, чтобы не процедить сквозь зубы заковыристое ругательство. Впервые он кончает, не почувствовав удовольствия, и быстро уходит, торопливо забрав деньги.
Артур пытается вспомнить, когда в клубе сменился бармен, и клянётся себе отомстить чересчур любопытному имитатору, чего бы ему это ни стоило.
Когда он просыпается в своём номере гостиницы, то не находит ни намёка на присутствие здесь имитатора, но это ни капли не удивляет его. Артур бессмысленно мечется по комнате, пытается заняться работой и, наконец, с грохотом швыряет папку с документами на пол. Исписанные ровным почерком листы вылетают из неё, засыпав пол, медленно кружатся в воздухе.
Пальцы дрожат, не желая слушаться, и помятая сигарета дважды вываливается на стол. Сколько лет он не курил – семь, десять?.. дым неприятно царапает горло, вынуждает закашливаться, подавившись, на миг почувствовать себя живым.
Артур захлопывает за собой дверь номера, и ночной город услужливо ложится под ноги стоптанной тротуарной плиткой, тускло освещёнными улицами, тонущими в полумраке парковыми аллеями.
Он ловит себя на том, что яростно сжимает в руке телефон, и переводит дыхание. Имитатор, этот чёртов засранец с привычкой совать свой нос в чужие дела. Это уже слишком.
Он не помнит, как оказывается на крыше высотки: ветер приятно теребит волосы, растрёпывая мысли, пока в голове не остаётся только усталость с оттенком сожаления.
Артур вытаскивает из кармана телефон и набирает сообщение, почти не глядя на кнопки.
«Завтра, в 19:30. Не опаздывай»
Он отталкивается от холодного парапета, на котором сидел, легко поднимается на ноги и деловито прячет руки в карманы пальто, торопливо сбегая вниз по ступеням. Чтобы успокоиться, достаточно просто заняться делом, а Артур отлично это умеет.

…
Жульен с курицей не доставляет Артуру ни капли удовольствия, а суетливо хлопочущие вокруг официанты лишь разжигают раздражение, хотя координатор отлично понимает, что дело вовсе не в чересчур назойливой обслуге и неудачном выборе блюда.
Причина сидит напротив и с независимым видом потягивает пиво, закусывая его пиццей. Идиотский выбор для такого дорогого ресторана – и в этом весь имитатор.
- Между прочим, здесь отличное тёмное пиво, зря ты воротишь нос, Арти. - Серые глаза смотрят с нахальством и весельем, так, словно общество сердитого Артура лишь забавляет его, и это – ещё одна причина, почему Артур не уверен насчёт своих выводов.
Что, если во сне была лишь проекция? Что, если он обманывает сам себя?
- А вот и он. – Голос имитатора становится тише, одновременно набирая те самые низкие обертоны, отзывающиеся сбившимся ритмом сердца и теплом внизу живота, и Артур ничего не может с этим поделать.
Их сегодняшняя цель – изящный брюнет в платиновом костюме, с дорогим дипломатом и ненавязчиво поблёскивающими Breguet на запястье, и всё это - полностью проблема имитатора. Он задерживается цепким взглядом на клиенте, и Артур многое бы отдал, чтобы заглянуть в его голову, но никогда не позволит себе этого.
Момент между тем, как имитатор всматривается в намеченную цель, приглядываясь, привыкая, ища наиболее удачное сочетание черт характера – и между уже сформировавшимся решением. Иногда Артуру кажется, что этот миг, между сменой двух масок, и есть самое важное в нём. Именно сейчас он ни капли не лукавит и не приукрашивает, он почти настоящий.
Имитатор откидывается на кресле, задумчиво касаясь пальцами подбородка, и переводит расфокусированный взгляд на Артура, но это уже не тот человек, который садился за стол пять минут назад.
- Артур, ты выглядишь уставшим. Плохо спалось? – тихий голос, вежливый взгляд, намёк на дружескую улыбку. Ни тени сочувствия, лишь вежливый интерес, и это становится последней каплей, как удар под дых.
Артур медленно выдыхает, опуская вилку на салфетку. Тонкий хрустальный звон разбившегося бокала в дальнем конце зала остро режет по ушам, и координатор только сейчас замечает, что воздух становится словно бы гуще от повисшего напряжения.
Тишина разрывает пространство сна, и все взгляды посетителей - проекций, поправляет себя Артур, - прикованы к их столику.
Артур бормочет что-то неразборчивое и рывком поднимается из-за стола, торопясь к выходу. Секундная потеря контроля ставит всю операцию под сомнение, топот ног охранников за спиной лишь подтверждает опасения.
- Артур, какого чёрта… – растерянно бросает имитатор, вытаскивая пистолет из неведомо откуда взявшейся кобуры и ныряя за угол длинного коридора.

Поворот сменяется поворотом, коридор – лестницей, и вновь узким светлым коридором с рядом одинаковых дверей. Где-то здесь находится хранилище, и, если угадать с кодом, можно решить задачу с другой стороны. Нужно лишь немного везения и чуточку времени.
Очевидно, имитатор приходит к такому же выводу, останавливаясь и оглядываясь на Артура, и координатор наклоняется над замком самой близкой двери, проверяя одну за другой все известные цифровые комбинации из дела их общей цели.
Пятое по счёту сочетание заставляет замок с тихим щелчком открыться, и Артур нетерпеливо распахивает тяжёлую дверь, шагая в стерильное, светлое помещение банковской ячейки.
Здесь нет окон и почти нет мебели: прямые, строгие формы и белые, идеально чистые поверхности соответствуют представлению Артура о порядке и защищённости, координатор торопливо шагает к светлому столу, хватаясь за ручку ящика, - сквозь стеклянную переднюю стенку видна чёрная папка с документами, но когда пальцы касаются гладкого пластика, по полированной поверхности пробегает трещинка.

Тёмный провал ширится, разбегаясь по стенам клочьями растрёпанной паутины, плавится бесформенными, уродливыми потёками черноты, стекает вниз тяжёлыми каплями, густо заливает пол, выплёскиваясь из трещин, и Артур брезгливо отдёргивает руку, когда светлая поверхность стола вспухает отвратительными чёрными лужами. Артуру кажется, что в комнате становится душно, ощутимо-жарко, координатор рывком поворачивается к двери, но вокруг - лишь непрерывно движущаяся тёмная масса, сквозь которую проступают контуры неуловимо-знакомой комнаты.
В груди холодеет, когда Артур узнаёт чужую ванную комнату, отделанную безвкусной светлой плиткой. Холодный неоновый свет, смазанные очертания, две фигуры, движущиеся в быстром, жёстком ритме, рваное дыхание, размеренный ритм ударов.
Координатор делает шаг назад, силясь вдохнуть, закрыть глаза, отгородиться от происходящего, но взгляд невольно цепляется за бессмысленное, ярко-жёлтое пятно шампуня на фоне ванной.
Разбитая бровь, струйки крови, изгиб плеча и привкус меди.
- Арти... - Воздух становится слишком шершавым, чтобы дышать, яркий холодный свет режет глаза, звуки наваливаются разом: удары, стоны, шёпот, шум включённой воды в душе, оглушающий стук собственного сердца.
Имитатор.
Артур готов проклясть себя за эту череду глупых совпадений, за код замка, который он неосознанно извлёк из собственной памяти и за необходимость прятать свои воспоминания от чересчур любопытного коллеги, за слетевшую на миг маску и за омут воспоминаний, который захлёстывает его с головой, утягивая на мутное дно воспоминаний.
Имитатор. Снова и снова, всё возвращается к нему. Артур вкладывает в удар острый стыд, ярость и отчаяние, вспыхивающие от неловких прикосновений, навязчивых попыток влезть в его голову, заглянуть в прошлое.
Рубашка под ладонями в точности такая, какой помнит её Артур - гладкая и идеально выглаженная, сейчас безобразно заляпана кровью, алый расползается по груди имитатора бесформенным уродливым пятном, обжигая пальцы, и Артур не может найти в себе силы, чтобы выпустить из рук рукоятку ножа, чтобы осознать, что вместо секретов подсознания цели невольно привёл имитатора в свой, личный сейф, но страшнее всего сейчас – поднять глаза.
Чувство страха почти осязаемо, и координатор торопливо поднимает пистолет, выпавший из рук имитатора, передёргивая затвор.
Артур закрывает глаза, прежде, чем спустить курок.


Артур выныривает из сна рывком, и тотчас напарывается на взгляд имитатора. Острый, пронзительный, он не даёт Артуру сдвинуться с места. У него холодные, да что там, ледяные глаза, и это спокойствие настолько неестественно смотрится на знакомом лице, что Артуру становится неуютно.
В руке у имитатора ствол, и дуло едва-едва ерошит растрёпанные волосы на лбу Артура.
У него. В руке. Пистолет.
- Когда мы умираем во сне, мы просыпаешься. Помнишь, Артур? – Координатору кажется, что он сходит с ума, что он никогда не был знаком с человеком, который смотрит на него сейчас знакомыми серыми глазами, что он крупно облажался, и сейчас уже поздно что-то исправлять, потому ч…

...
- Нил.
Одно из ничего не значащих имён, произнесённое женским - пожалуй, чересчур напряжённым - голосом, но координатору совершенно не хочется открывать глаза. Эта лень сродни смертельной усталости, и единственное, о чём он мечтает сейчас - чтобы его, наконец, оставили в покое.
- Нил Маккормик, бесчувственная ты задница, сейчас же открой глаза и скажи, что ты жив, мать твою!.. - Голос кажется знакомым, пожалуй, так могла бы говорить совесть, если бы имела человеческий вид. Совесть с большой буквы.
- Нил, пожалуйста...
Открыть глаза кажется непосильным трудом, но он справляется и с этим.
У Совести - испуганные глаза, потекшая тушь и подрагивающие ресницы, длинные изящные пальцы с множеством украшений и крашеные ярким лаком ногти.
Имя приходит само, словно всплывая из памяти. Он не слышит своего голоса, потому, что Венди обнимает его за шею и не может вспомнить, как попал сюда, как оказался в ванной - с разбитым лицом, ссадинами и синяками по всему телу, с кремовой футболкой в руках и привкусом отвращения.
Венди говорит ему, что нужно сменить работу. Венди промывает его ссадины, хмуря брови, Венди помогает ему добраться до дивана, и на этот раз он бы действительно хотел поблагодарить её, если бы не вырубился раньше, чем его голова коснулась подушки.

Он засыпает, надеясь, что ему больше не придётся просыпаться там же. Он строит уровни, громоздкие лабиринты, миллионы опустевших небоскрёбов и тысячи оживлённых улиц. Он видится с Коббом, приезжает навестить Юсуфа и приносит цветы Ариадне, он отслеживает финансовые дела Сайто и присматривает за Фишер Морроу.
Он воссоздаёт даже пыльные, шумные закоулки Момбасы, но не может найти имитатора в разношёрстной толпе уличных торговцев, туристов и местных жителей. Образ плавится, течёт горячим воском, рассыпается тысячей похожих людей, и Артуру кажется, что он начинает ненавидеть проклятого хамелеона за его чертов профессионализм и улыбку чеширского кота.
Игральный кубик падает тройкой вверх.
Всегда.

Дни между снами похожи друг на друга, как копирки: ранний подъём, одинаковый, такой же, как предыдущий и последующий день за прилавком, много хот-догов, дорога домой и вечер у телевизора. По выходным - чуть больше телевизора, чуть меньше хот-догов. Ему кажется, что он сам чертовски похож на один из бургеров, которые он ежедневно продаёт жаждущей толпе рабочих, туристов и праздношатающихся лентяев. Ему кажется, что однажды его тоже сожрут - если не этот город, оказавшийся на поверку точно такой же дырой большего масштаба, то его жители. Он старается не задерживаться после работы.
Он больше не строит уровни, не общается с бывшей командой, не ищет глазами PESIV после того, как просыпается, и думает, что навсегда выбросил имитатора из головы.

Ответ находит его одним субботним вечером, когда он возвращается домой привычным, ежедневным маршрутом, через второстепенную улицу до станции метро и потом - три остановки по прямой. Он упирается взглядом в вывеску, кривит рот в улыбке и смеётся - так долго, что на него начинают оглядываться прохожие.

Он входит в бар, не заплатив за вход и подсаживается к барной стойке, прикуривая сигарету. Палец дважды срывается с колёсика зажигалки, выбивая бесполезные искры, и Нилу кажется, что сейчас всё пойдёт по старой дорожке, повторится, как в дурацком аттракционе, когда чужая ладонь подносит мерцающий огонёк к кончику его сигареты.
Они встречаются взглядами - и Нил лезет в карман куртки за кубиком, но останавливается на середине движения.
Те же серые глаза, та же улыбка и те же татуировки, разве что их стало больше.
- Имс. А ты, кажется...
- Артур.

@темы: fanfic: rus, NC-17

---

RPS-фик Come on baby, light my fire

[Власть несбывшегося]

Название: Come on baby, light my fire
Авторы:  maryana_yadova и  Власть несбывшегося
Бета: нет
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Пейринг: Том Харди/Джозеф Гордон-Левитт
Размер: макси
Дисклеймер: абсолютно никаких прав у нас нет
Предупреждение: порно и очень много мата, естественно, ООС
Пояснение 1: разговор Тома Харди и Бенедикта Камбербэтча в самом начале связан с событиями, описанными в нашем с соавтором предыдущем фике "Театральный роман", посвященном отношениям между Бенедиктом Камбербэтчем, Джудом Лоу и Робертом Дауни. В целом, истории между собой никак не связаны, хотя в тексте иногда эпизодически появляется Бенедикт Камбербэтч.
Пояснение 2: рваный ритм текста и разная манера изложения в данном случае специально выбранный стилистический прием.



ТОМ

Семь утра. Суббота. Я в сознании или нет? Почему тогда проснулся? Что, разве я вчера пил? Что-то блямкает возле уха. Вот – точно! Какой-то мудак прислал смс!


«Харди, ты мудак».

Обеими руками тру лицо. Яркий экран айфона режет глаза. Текст все еще на месте и никуда не делся. Чудно. Великолепно. Я – мудак? Отвечаю, буквы выпрыгивают одна за другой, подлый аппарат коварно подставляет не те слова, я как всегда замечаю это слишком поздно, приходится перепечатывать.
«Бенни, ЗА ЧТО?»

Откидываюсь на подушки и снова закрываю глаза. Там разноцветные круги. Не стоило продолжать вечеринку после премьеры в баре. Или в барах? В общем-то, я подозреваю, за что. Это такая изощренная месть. Бен знает мои привычки и знает, чем можно досадить.

«Хрен ли руки распускать?!!»
Мило. На самом деле.
Значит, я был прав. Интересно, кто?
«Кто из?»
Ставлю на соотечественника. Или нет? Американец? Почему нас, британских идиотов, все время тянет к выходцам из колоний? Я не могу этого объяснить, хотя пытался, правда. Если так, то это значит, что я не один такой. Можно говорить о тенденции.
«Иди на хуй!»
«Что, неужели не Железный человек?»
«Харди, ты мудак»

Так. Дело пошло на второй круг. Я просыпаюсь окончательно. Что это он такой бодрый с утра пораньше? Набираю номер, звонок тут же сброшен. Ничего, я тоже упрямый, хрен ли было меня будить в такую рань? Набираю номер еще раз и тут же слышу из динамика придушенное злобное шипение:

- Какого хуя ты звонишь?
- Какого хуя ты шлешь смски в семь утра? Тебе невтерпеж?


Слышу шорохи и щелчок двери. Что-то начинает шуршать, и я понимаю, что это льющаяся из крана вода. Ну прямо шпионские игры! Бен перестает шептать, но я чувствую, что он старается говорить как можно тише.

- Харди, отвяжись со своими шуточками.
- Да я вообще спал! Никого не трогал!
- Блядь, ты меня вчера трогал! Подставил меня, скотина!
- Ах, ну извините! Надо было предупреждать. Ну и кто закатил тебе скандал? Скандал-то был, я надеюсь? Бен, давай колись, хватит кривляться!

Я прижимаю одной рукой телефон к уху, другой нашариваю пачку сигарет и зажигалку. Прикуриваю. Вот теперь дивно! Первая затяжка наутро после пьянки почти сносит крышу. Голова слегка кружится, и мне почти офигительно хорошо.

- Оба.
- Ого! Вот это да! Я сражен!
- Харди, перестань зубоскалить! В конце концов, ты мой друг.
- Ну да, мы как пара после развода – теперь стало гораздо лучше. Перестали трахаться и начали разговаривать.
- Да.
- Я тоже рад, Бен, на самом деле. Спасибо, что сказал. Ну так что? Оба? Тебя не обижают? – в трубке возмущенное и обиженное сопение. – Все-все, молчу и слушаю, обещаю не ржать!
- Я чувствую себя идиотом.
- Почему?
- Потому что мне все время хочется сказать, что я люблю их. Обоих. Очень сильно.
- Ну, и скажи.
- Уже.
- И что?
- Это взаимно.

Я ерзаю на кровати, оглядываюсь в поисках пепельницы. Я слегка удивлен, но не сказать, чтобы очень сильно. Это нормально для Бена, в нем всегда было что-то потустороннее.

- Круто. Я рад, - говорю я и тушу сигарету. Мелкие крошки табака рассыпаются вокруг фильтра.
- Харди, я тупо счастлив. Не знал даже, что так бывает.
- Малыш, это здорово. Это – просто офигительно!
- Прости, что разбудил.
- Ничего.
- Пока.
- Пока.

В телефоне гудки. Кладу его рядом, вытаскиваю еще одну сигарету. На самом деле я не чувствую радости – только зависть. Наверняка, там у них было не все гладко, наверняка, досталось каждому из троих – к пониманию всегда приходишь поздно. Хорошо, что все-таки они до этого понимания добрались. Я вот добрался – слишком поздно. Поезд ушел, и теперь ничего уже не сделаешь, осталось только ебать себе мозг.
Блядь.
Бен выбил меня из колеи своими откровениями! На хуя мне все это, когда я только и делаю, что занимаюсь самоконтролем? Старательно отворачиваюсь от счастливых пар, старательно отворачиваюсь от юных манекенных клерков из Сити на улицах, старательно не смотрю ни на кого с короткой элегантной стрижкой на темных волосах, старательно избегаю взглядов, если, не дай бог, у собеседника карие глаза. Да. Я идиот. Спасибо, давно в курсе. Я таскаю с собой телефон даже в туалет – а вдруг он зазвонит, а мне не удастся вовремя ответить? Хотя он ни разу не звонил. Смотрю на часы – восемь. В Лос-Анджелесе двенадцать ночи. Позвони мне, позвони. Что за херня, когда же меня отпустит? Пора встать, сварить кофе, налить ледяного апельсинового сока и выкурить еще одну сигарету: тогда все снова наладится, я оденусь, пойду в парк на пробежку, а там уж дело техники – наушники в уши и скорость побольше, и можно просто считать торопливые удары сердца, точно зная, что это просто от бега.
Встаю, по дороге на кухню заворачиваю в ванну и пускаю воду. Пока машинка сделает мне кофе, в ванне как раз будет достаточно пара, чтобы не смотреть на себя. Почему-то иногда совсем не хочется.
На полпути между ванной комнатой и кухней опять слышу блямканье. Я все-таки забыл телефон в кровати. Бреду обратно, задевая плечами за углы. Какой мудак присылает смс в 8 утра в субботу?


Кто-то, у кого еще вечер пятницы.

Все еще то же самое субботнее утро. Продолжаю чувствовать себя полным идиотом.
Смс. «Поужинаем, когда прилетишь?»
Вот это что? Тупо разглядываю экран. Тишина, в луче света между занавесками вертится пыль.
Вариантов, в сущности, только два: я вчера напился до такой степени, что все еще пьян, и у меня пьяные глюки, либо я вчера напился до такой степени, что незаметно сошел с ума, и у меня самые настоящие глюки. А, нет, еще есть третий вариант – курили что-то забористое, и я все еще под кайфом. Глюки от этого.
Разнообразно.
Смс. «Так как?»
Точно, крыша съехала. Ладно, говно вопрос. Раз уж я в бреду… Набираю ответ. «Соскучился?»
Поднимаю глаза и вижу себя в зеркале – щетина, синяки под глазами, чумной взор и телефон, зажатый в потных ладонях. Да, у меня в спальне напротив кровати зеркало! Мне нравится смотреть, как я в нем отражаюсь.
Только не сейчас.
Если бы пятнадцатилетняя девочка, ожидая первого в жизни смс от мальчика, была бы небрита и в татуировках, она бы выглядела точь в точь как я.
Телефон блямкает и содрогается у меня в руках. Мне страшно, просто пиздец как. Где все эти гребаные остроумные фразы, которые я придумывал, миллион раз представляя эту ситуацию? Он разделывает меня, как французский повар цыпленка.
Смотрю в экран, и меня тут же бросает в жар, я просто чувствую, как мгновенно покрываюсь потом.
«Да»
Охуеть.
Охуеть.
Понимаю, что продолжаю сидеть на кровати только лишь потому, что тело никак не может одновременно побежать и упасть.
Почти год с последней нашей встречи. Почти год с последнего разговора.

Внезапно обнаруживаю себя под душем. Горячие твёрдые струи бьют в шею и плечи. Только сейчас осознаю, что мало того, что вспотел, так еще и дрожал, как в ознобе. Господи, кто бы знал! Харди – влюбленный неврастеник! Из-за полузапотевшего стекла душевой кабины виднеется телефон – лежит на столике неподалеку. Экран темный, значит, пока больше ничего не пришло.
Я закрываю глаза и подставляю под воду лицо. Хорошо бы еще засунуть под воду мозги, чтобы хорошенько их промыть. Что все это значит, хотел бы я знать? Откуда у Гордона-Левитта мой номер? И что делать с этой вспышкой невротического восторга в груди и… Короче, пора сделать воду похолоднее, и подумать о чем-нибудь другом. Опускаю голову вниз.
Хуй.
В смысле – не получается у меня думать о другом.

Еще полтора часа спустя я знаю наизусть время вылетов всех рейсов Лондон-ЛА, и уже могу легко устроиться на работу в колл-центр Хитроу. Бронь из моей любимой гостиницы в Санта-Монике подтверждена.
Собрать сумку. Пятнадцать минут. Можно не собирать, и тогда, возможно, я успею на рейс, который вылетает в два часа пополудни. Потом есть еще четыре рейса.
Я прикуриваю новую сигарету, это последняя, но где-то вроде есть еще пачка.
Почта грузится невыносимо медленно – а мне надо перед отъездом отправить письма.
Кофе давно остыл, сок нагрелся. Все еще продолжаю чувствовать себя идиотом, весь в бессвязных надеждах и бестолковых мечтах. Соскучился. Стоп!
Еще минута, и я начну представлять этого чертова Гордона-Левитта здесь, на собственной кухне. Или в спальне. Стоп!!!
Блядь, Харди, ты действительно влюбленный идиот!
Фокусирую взгляд на почте. Волшебная суббота, твою мать! Самое свежее письмо от моего агента с пометкой «срочно».
Я сегодня популярен.

Еще через две минуты понятно, что сегодняшние рейсы в ЛА улетят без меня. Некуда торопиться.
Агент пишет, что наконец-то весь каст для «Бэтмена» набран, Джозеф Гордон-Левитт подписал контракт, все графики согласованы, и съемки начнутся через два месяца.
Чудно.
Чудно.
Джозеф такой воспитанный и вежливый, просто образец гостеприимства, ходячий учебник этикета.
Дружеское приветствие.
Дружеский ужин.
Добро пожаловать в Америку.
Блядь.
Харди, ты на самом деле мудак.

Спереть нужный телефонный номер из контактов в телефоне ассистента Нолана может только Том Харди.
Джозефу Гордону-Левитту достаточно просто попросить.

ДЖО

Про Джозефа часто говорят, что он безупречен. Что он может сыграть кого угодно без смущения и внутренних метаний — просто так.
Еще в жизни он часто выглядит не тем, кто он есть на самом деле. Точнее, он почти всегда выглядит не тем, кто он есть на самом деле. Часто он выглядит милее Бэмби и белее Белоснежки. Почти все покупаются на его бесхитростную улыбку — он мог бы с оглушительным успехом продавать даже пылесосы по пять тысяч долларов.
Его провожают похотливыми взглядами и девочки восемнадцати лет, и дамы за тридцать пять: первых привлекает его искристость и легкость, непостижимое кошачье умение создавать ауру комфорта вокруг себя, вторых — влечет то, что иногда мерцающей тенью проскальзывает в непроницаемых темных глазах, намек на порнографическое знание, каким, в принципе, совсем не должен обладать такой солнечный молодой мальчик.
Ну и, конечно, дамы отлично представляют себе, что и как можно долго и с удовольствием делать с этим гибким тонким телом и кожей цвета кофе со сливками, ну или сильно топленого молока, как пожелаете. Можно даже сравнить ее оттенок с определенными сортами шоколадного-сливочного суфле, но на подбирании терминов обычно начинается возбуждение, и уже не хочется дальше строить ассоциативный ряд, а просто — хочется.
Но с определенного момента Джозефа не волнуют ни восемнадцатилетние девочки, ни женщины за тридцать. И, черт побери, он вообще не думал, что его когда-то будут волновать бицепсы, татуировки, пухлые развратные губы, привычка распускать руки и грязно ругаться.
Нет, это, конечно, не какая-нибудь уж очень оригинальная женщина, хотя это было бы в стиле Джозефа с его пристрастием к арт-хаусу и всяческим фрикам. И его бесит, что здесь сюжет развивается совсем не так, как в арт-хаусных фильмах, а типично классически, стандартно, банально до ужаса. Ведь всем известно, что пай-девочки западают на мальчиков-хулиганов. Таких брутальных и очень, очень плохих парней. Тех, кто может виртуозно обложить матом, так что покраснеют даже пятки, не задумываясь дать в рожу и только после походя извиниться, если было не за что, и легко завалить в койку все, что движется. Ну, знаете, такие плохие парни, у которых в жизни было и оружие, и наркотики, и драки до смертоубийства. Опасные связи, жестокие игры и бла-бла-бла. Также известно, что такие типы болезненно возбуждают и пай-мальчиков, у которых все дорого, блестяще, начищено, отутюжено и накрахмалено. А еще интеллектуально и одухотворенно, как же без этого.
Но, мать его, Джозеф никогда не думал, что попадет в стереотипы. А он попал. И, кажется, даже крупно влип. Поняв это, он решает только из чувства противоречия ничего не предпринимать. Иначе он будет чувствовать себя тургеневской барышней или томной библиотекаршей в очках, дрочащей ночами на мужественный образ героя из дамского романа, очередного брутального ублюдка, который потом обязательно окажется нежным, ранимым поклонником Чехова.
Так проходит год. И становится вообще уж невыносимо. А когда становится невыносимо, одновременно становится понятно, что на стереотипы — совершенно плевать. Да и в конце концов, арт-хаус тоже имеет свои шаблоны. А так как Джозеф Гордон-Левитт хоть и напоминает Бэмби, Белоснежку и шоколадное суфле одновременно, характер у него стальной. И уж если что-то втемяшится ему в голову, то он в конце концов получает то, что хочется.
Правда, сейчас он не знает, как подступиться к своей цели. Он вообще дезориентирован, и, когда он посылает в Лондон непринужденную смс-ку, руки у него дрожат. С девочками и женщинами такого с ним не бывало. Обычно он не краснеет, когда читает в смс простой вопрос. И уж точно не меряет шагами комнату, поглядывая на телефон, ожидая очередного ответа — конкретного ответа на не очень конкретный вопрос. Ответа нет в течение дня, в течение суток, в течение недели.
И когда мерять шагами комнату становится совсем уж невыносимо, Джозеф с непроницаемым, как у индейских вождей, лицом заказывает билет до Лондона, снимает с полки кожаный саквояж и уже через несколько часов легкой танцующей походной спускается из своей до ужаса арт-хаусной квартиры к такси. В конце концов, дедушка у него еврей, и он хорошо научил его играть в шахматы. И Джо хочет, уже так давно, просто ужасно хочет начать игру. И он даже готов побыть томной библиотекаршей, если речь идет о треклятом Томасе Харди.


ТОМ

Семь вечера. Суббота. Я в сознании, а жаль.
Я только что с трудом встал с кровати и стою в ванной перед зеркалом. Кстати да, оно тут тоже во всю стену. Чувствую себя охуенно. Правда. Я думаю, что слегка переусердствовал вчера у Билли.
Пришлось вскрывать бровь, зато у меня нету синяка под глазом. Вокруг пластыря легкая синева, считай, почти ничего. Хуже с губами – говорить я пока не пытался, и не уверен, что получится. Пробовать не хочется. Потому что у меня вместо рта – одна сплошная распухшая масса, украшенная там и сям запекшейся кровью. Дивно, похоже, пить я пару ближайших дней буду как красотка-блондинка, через соломинку. Ладно. Главное, ухитриться разлепить губы, чтобы вставить туда сигарету. Попробую позже.
Продолжаю инспекцию. Одно ухо явно больше другого, но не критично. Фигня.
На корпусе заметных повреждений вроде нет, хотя ребра ноют.
Билли сказал вчера:

- Харди, ты мудак! Почему без шлема?! Хоть каппу в рот засунуть додумался!

Ответить я уже не мог из-за разбитого рта, а потом – он и так прекрасно знает, не люблю я шлемы. Я что, менеджер из Сити, чтобы напяливать на ринге шлем? Не дождетесь.
В общем, ничего ужасного. Тому парню досталось больше, в конце концов, хук справа у меня все еще отменный.
Да, я этим горжусь.
И нос, кстати, в этот раз вправлять не пришлось.
И это первый вечер за неделю, когда я чувствую себя почти офигительно хорошо.
Плевать, что я выгляжу как после уличной драки, зато я не думаю, блядь, о Джозефе, мать его, Гордоне-Левитте, как всю эту гребаную, чертову, убийственную неделю. Смотрю себе в глаза, сжимаю кулаки, и боль в костяшках снова возвращает меня почти в нирвану – я думаю о ней, а не о нем.
Отлично.
Звонят в дверь.
Приехал курьер с ящиком минералки.

Вечер той, предыдущей, субботы я не помню. Пошел вроде пройтись. Зашел в паб. Дальше не помню вообще ничего. Провал, как часто было в юности.
Прихожу в себя в воскресенье. На часах – три часа дня. Комната медленно крутится слева направо, по диагонали, прямо, блядь, центрифуга. К четырем нахожу в себе силы встать. Путь до душа тоже как какой-то тренажер для космонавтов. Во рту пустыня, возможно, марсианская. В голове африканские барабаны.
Чудно.
Среди грохота барабанов только одна мысль – воды! Больше ни о чем я думать не могу, и это прекрасно!
Боже, храни того, кто придумал душевую кабинку! Вода течет прямо в рот, никаких тебе эквилибров типа «попади из бутылки в стакан». Пью. Вода холодная. Мыслей нет, и мне это нравится – заебало думать, что значат все эти смс! Я что, похож на психоаналитика?
Все воскресенье занимаюсь лечением, ни на что другое сил нет. Онлайн-магазины – это гениальное изобретение. Верткий курьер через час после заказа привозит мне ящик пива, и мне почти офигительно хорошо.

В понедельник решаю, что пора уже что-то, блядь, делать! Потому что не хочу я просыпаться с мокрыми бедрами, только потому, что мне под утро приснился кто-то тощий! И ведь самое обидное, что я и лица-то во сне толком не разглядел! Херня, а не эротический сон, прямо хоть жалобу пиши. Обидно.

Короче, надо кого-нибудь трахнуть, и все будет в порядке. Вот – точно! У меня просто тупой недотрах, вот и все.

Вечером отправляюсь прогуляться. Во время прогулки, у стойки одного из моих любимых пабов, клею рыжую девицу. Открою секрет, если кто не знает: текила – отличное средство межполовой коммуникации. Одна бутылка, и мы оба уже в таком состоянии, когда взаимопонимание устанавливается мгновенно. Она медленно облизывает свой палец – там уже не только соли нет, но и микробов, скорее всего, не осталось. Ладно. На улице она меня целует, я кладу руки ей на задницу, слегка сжимаю пальцы - и вот тут начинаю сомневаться. Что-то не то. Слишком мягко. Да и по хую, сейчас уже мне по хую, тренированная у нее жопа или отвисшая. У нее дома мы вроде что-то пьем еще, какую-то липкую гадость невъебенной сладости. Еще одна рюмка, и у меня будет диабет. Спрашиваю, можно ли курить, и она неохотно соглашается. Пока я ищу сигареты, она успевает раздеться. Вижу бледную рыхлую талию, пару лишних складок, выше и ниже нечто красно-черное в оборочках.
Охуеть.
Ну правда!
Ой нет. Не могу.
Возвращаюсь домой с одной мыслью – о чем, боже, о чем только думают женщины, выбирая такое белье? Ни в этот вечер, ни в эту ночь, ни на следующее утро не хочется никакого секса вообще, и это, твою мать, просто офигенное достижение! Триумф воли. Угу.

Третий день я сам не свой, как больной. Тупо валяюсь в кровати, потом на диване, потом добиваю ящик с пивом.

Курьер из онлайн-магазина уже почти родной. Оказывается, на улице дождь. Надо проветрить. А может – не надо.

Среду помню плохо. Кажется, все время спал.

В четверг вспоминаю, что я, блядь, деятель культуры. Точно. Хватит бухать, пора заняться чем-то полезным. Отвлечь мозг культурно. Потому что я все еще помню про эти гребаные смс в моем телефоне. Да-да, я в курсе, я идиот.
Не могу заставить себя их удалить.
Похоже, у меня развивается мазохизм.

Продавцы в книжном очень толерантные. Воспитанные. Молчат и делают свое дело, даже когда перед ними опухший небритый мужик с перегаром и в кожаной куртке на голое тело покупает Чехова. Штаны на месте. Я проверил перед выходом из дома.

Всю вторую половину четверга читаю этого Чехова. Раньше как-то не доводилось. К вечеру курьер привозит виски. Чехов и виски дивно смотрятся на моем кухонном столе – просто арт-объект. Любуюсь. Очень хочется курить, но лень искать сигареты. Пачка передо мной на столе – пустая.
Понимаю, что я определенно мазохист.
Пить не хочется.
Страдания – это офигительно круто и культурно. Это я понял, прочитав «Чайку» и «Три сестры».
Теперь ясно, почему никто, даже ирландцы, не могут перепить русских.
С такой культурой – да нам их не догнать никогда.
Я возвращаюсь в спальню и распаковываю еще один блок сигарет. Смотрю в окно. Там туман. В тумане – блеклые пятна фонарей. Херовая у нас в Англии погода. Лезу в интернет. В Лос-Анджелесе – плюс 23 и солнце.

Гребаная Калифорния.

Раздеваюсь и ложусь в постель. Трезвый. Голый. Простыни холодят тело. Хочется теплой кожи под боком. Я вот все думаю, смуглая кожа теплее бледной или нет? Ну вот опять! Просто пиздец! Нет, я сейчас не стану думать об этом, надо чем-то занять руки и мозг!
Чехов, блядь!
Нет, эта ночь точно не моя.

Пятница. Полдень. Влажное пятно на простыне.
Сажусь на кровати и тру лицо. Все пепельницы полные. Хочется набить кому-нибудь рожу.
Все.
Хватит.
Завязываю с небритой пятнадцатилетней девочкой внутри себя. Мальчик не позвонит.
Привожу себя в порядок, кидаю в сумку шмотки, перчатки, полотенце.
Рожа опухшая, да и хуй с ней, к Билли все такие приходят.
Билли держит небольшой боксерский клуб на окраине. Это знакомство из прошлого. Я этого не афиширую, но связей не рву. Хотя бы потому, что ненавижу пафосные фитнесы с бабами в розовых плюшевых штанах.
За дверью дождь и ветер.
Чудно.
Потом Билли сам привозит меня домой.
Все-таки приятно быть почти что звездой.

Я все еще в ванной перед зеркалом. Опять звонят в дверь. Да что такое, курьеры стали нетерпеливее королев!
По дороге к двери с трудом натягиваю майку, зараза заворачивается на спине, но расправить ее я не могу – слишком сильно болят ребра. Сейчас выпровожу курьера, лягу перед телевизором, буду смотреть спортивный канал и чувствовать себя нормальным человеком в нормальный субботний вечер.

Оказывается, это не курьер. Невыносимо хочется расправить майку.
Приглядываюсь заплывшим глазом.
Вроде не глюки.
Просто пиздец.


ДЖО

Ого!
Это первое, что приходит в голову как всегда безупречному, несмотря на утомительный перелет, разницу во времени, неприветливую лондонскую погоду и зверски неудобные, с холодными и тесными номерами, лондонские отели, Джозефу Гордону-Левитту, когда дверь ему открывает огромное злое чудовище.
Нет, даже ого-го, понимает он, внимательно приглядываясь к чудовищу и с трудом узнавая в нем Тома Харди.
Ни хуя себе, заключает, наконец, мысленно Джо, заканчивая беглый осмотр и отмечая задранную майку, а также то, что под ней. Но усилием воли отводит глаза.
Харди смотреть не перестает. Он держит за ручку дверь, словно боясь, что она сейчас улетит, и, кажется, слегка завис. Джозеф начинает поневоле оглядывать себя, но нет: все в порядке: джинсы, майка, рыжая кожаная куртка, шарф, кроссовки. Ах да, еще очки! Он снял линзы — отчасти потому, что образ библиотекарши заставил его постебаться над всей этой ситуацией. Блин, неужели отсутствие линз способно ввести Томаса Харди в ступор? Джо улыбается самой широкой улыбкой, на которую способен, такой, от которой появляются милые ямочки на щеках, прекрасно сознавая разрушительные масштабы ее очарования. Том едва заметно вздрагивает и прочищает горло.
- Эээ, Джозеф?.. Что ты тут делаешь?!


Джозеф напоминает себе, что он не ожидал нежного приема, и слегка приподнимает брови, одновременно входя в квартиру и закрывая за собой дверь. Он даже нахальничать умеет с невинным видом.
- У меня встреча с несколькими молодыми режиссерами. Ты же знаешь, я занимаюсь независимым кино. Мне прислали несколько работ на мой сайт, интересных, знаешь ли... и вот мы договорились встретиться. Есть настоящие самородки.
Том мычит что-то неопределенное и с силой трет лицо, тут же охая от боли.
- Блядь! Ебаный в рот!
- Что, прости? - брови Гордона-Левитта поднимаются еще выше.
- Эээ, нет, ничего. Молодые режиссеры, понял.
- Ну и открою тебе секрет, - Джозеф слегка покачивается на носках, почти нависая над Томом и привычно заложив руки в карманы. - Я договорился еще об одной встрече. Не представляешь, с кем. С Бэнкси! Это невероятная удача! Я ведь его давний поклонник, да и его последний фильм - это что-то... Ты смотрел "Выход через сувенирную лавку"?
- А???
- "Выход через сувенирную лавку" Бэнкси? Это просто самба самоиронии!
- Самба самоиронии??? Матерь божья, Джозеф, нормальные люди так не говорят!
- Да что с тобой, Том?
- Я спрашивал не о том, что ты делаешь в Лондоне, а о том, что ты делаешь здесь, черт побери, у меня дома, поздним вечером выходного дня!!!
- Поздний вечер? Том! Да еще и девяти нет!!
- О. Ну для меня он поздний.
- Вижу. Вижу, ты очень рад меня видеть.
- Неужели мне снова предстоят съемки с Гордоном-Левиттом, за что же я тебе так не нравлюсь, господи?
- А мне кажется, мы неплохо ладили, ммм, нет? Я хотел просто позвать тебя поужинать, вот и все.
- Ты мог позвонить, - отчеканивает Харди. - А не вламываться ко мне домой, когда я... вообще... когда у меня все болит.
- То есть ужинать ты не пойдешь?
- Джо, ты явно меня недопонял.
- Я все понял, Томас. Извини. Я ухожу, надеюсь, ты не будешь злобно мстить мне на съемках Бэтмена? За то, что я испортил тебе такой чудный и романтичный вечер. И вторгся в твой одинокий замок одиночества. Где ты одиноко-одиноко сидишь, такой красивый и брутальный, весь в огромных синяках и царапинах и в своих живописных татуировках, просто воплощенная мечта всех лондонских нимфеток. К сожалению, я не похож на Лолиту. Или какие там у тебя объекты фиксации?
Джозеф сам не успевает отследить, в какую секунду его начинает нести. Но несет его сильно.
- Объекты фиксации? - ревет Том. - Джо, твое независимое кино тебя до добра не доведет. Что ты несешь?
- Извини. Нет, в самом деле, извини. Я не должен был... Я должен был предупредить, позвонить.
Джозеф кусает губы и разворачивается к двери. Спектакль не возымел своего действия. Мда, ну действительно, идея была абсолютно дурацкой. Что он ожидал?
- Постой! - рявкает за спиной Харди.
Джозеф оборачивается и слегка улыбается. Том вздрагивает.
- Ты передумал? Кстати, мы могли бы заказать еду на дом. Если ты не хочешь показываться нимфеткам в таком виде. Хотя они бы оценили.
Харди, похоже, лишился дара речи. Он опускается в кресло и взмахивает рукой.
- Валяй, заказывай. Телефон там.


ТОМ

ЧТО. ЭТО. ТАКОЕ?!
Я уже убедился, что Джозеф мне не мерещится. Потому что, если бы это был мой бред, вряд ли он бы нес неизвестную мне херь про какую-то сувенирную лавку, это во-первых, а во-вторых, вряд ли он бы продолжал оставаться одетым.
Отсюда вывод: я в полном сознании.
Правда, чертовски болит голова и все остальное тоже.
Джозеф, похоже, совершенно освоился – долго и обстоятельно по телефону выясняет с каким-то рестораном меню, делает заказ, потом начинает как ни в чем не бывало расхаживать по кухне прямо передо мной туда и сюда.
Очень хочется курить.
Очень хочется примостить его вот сию секунду прямо на кухонный стол и трахать до потери сознания.
Некоторое время с удовольствием обдумываю эту идею, ровно до того момента, пока Джозеф прямо у меня на глазах не стаскивает с себя куртку и не остается в одной узкой майке.
Блядь!
ПРЯМО. ПЕРЕДО. МНОЙ.

Опять звонят в дверь. Надеюсь, теперь это курьер.
Прибыл мой ящик минералки. И сигареты.
Ну хоть что-то!

Возвращаюсь на кухню, снова сажусь, прикуриваю. Молча.
Чертов Джозеф присел на краешек стола и разглядывает меня.
Угу, сейчас от меня просто глаз не отвести.

- Ну, и что дальше? – спрашиваю я, выдыхая дым. Мне заметно лучше: могу курить и разговаривать, видимо от потрясения.
- Что «дальше»? – он удивленно распахивает свои глаза, и я чувствую, что все-таки зависаю, на какие-то милисекунды, но тем не менее.
- Что будешь делать дальше? Была б здесь хоть какая нимфетка, все мои царапины и синяки были бы уже смазаны мазью, меня бы уже нежно приласкали, компресс бы приложили… А теперь из-за твоей ревности нимфетки мне не светят сегодня, - широко улыбаюсь я, хотя губам просто охуенно больно.

Лицо Джозефа застывает на мгновение, и не могу сказать, что мне это не нравится. Да и вообще, хочется как-то отыграться за всю эту идиотскую неделю.

- Зато я организовал тебе ужин, - сообщает мне Джозеф.
- Увидев меня, любая нимфетка проделала бы то же самое, - замечаю я. – Так что придется тебе сегодня вместо них справляться. Кстати, дай мне, пожалуйста, воды.

Джозеф молча поворачивается, открывает шкафчик со стаканами, достает бутылку из холодильника, наливает воду в стакан.
Все мои силы уходят на то, чтобы сохранить равнодушное выражение на лице. Полный пиздец, я еле сдерживаюсь, потому что эта его майка в облипку ни хера не скрывает, каждое движение мышц, каждый жест – пожалуйста, смотрите и наслаждайтесь! Радуюсь, что ничего не пил: и на трезвую голову мое воображение уже несется в такие дали, что еще пять минут, и я оставлю его здесь одного, а сам пойду дрочить в ванную.
А не фига было мечтать, как бы Джозеф Гордон-Левитт смотрелся бы на моей кухне! Бойтесь желаний, они иногда сбываются. Самое главное, не пускать его никуда дальше!
Он поворачивается и подает мне стакан, я в это время протягиваю руку. Блядь, я совсем забыл, что у меня ребра болят! Неловкое движение, стакан летит на пол.
Чудно!
Теперь я до кучи еще и в мокрой футболке.

- Блядь!!!
- Прости!
- Да что ж такое-то!
- Том, извини, пожалуйста!

Качаю головой, да понятно, что он тут ни при чем. Только что-то не видно у него в лице никакого особенного сожаления. И вообще, что это он так на меня уставился? Джозеф наклоняется подобрать стакан, и на мгновение я вижу его затылок почти что между своих колен.
Немедленно уйти. Хотя бы на полчаса.
Я побит, в конце-то концов! Может, мне надо срочно прилечь!

- Том, ты куда? Давай я тебе помогу!

Блядь, ну за что мне это все?! Я сейчас не форме! Поднимаю брови:

- Ну и как ты собираешься мне помогать? – угу, еще пара таких предложений, и мне можно будет честно сказать, давай, мол, помоги, снимай с себя все, что есть, и вали немедленно в спальню, вон туда, направо по коридору. А в общем, можно и тут, мне охуенно понравился твой затылок между моих ног, так что так я тоже не откажусь. Чудно.
- Ну, не знаю! – отвечает Джозеф, пожимая плечами, и между прочим, это движение никак не уменьшает моего неуемного стремления говорить сегодня правду.
- О’кей, детка, считай, что ты принят на роль нимфетки, - говорю я вместо того, что хотел. Надо же поддерживать репутацию.

И дальше происходит что-то уж вообще невообразимое: мы оказываемся у меня в ванной, я без футболки, а рядом Джозеф с тюбиком мази от гематом в руках, и все это я наблюдаю в своем огромном, во всю стену, зеркале.
Просто заебись.
Угу, я тоже себе представляю это с трудом, хотя вот, пожалуйста – все передо мной.
У Джозефа на лице странное выражение. Ладно. По крайней мере, охуеваю не я один.

- Даже не мог представить, что у тебя в ванной такое огромное зеркало, - заявляет он мне, отворачивая крышку тюбика и выдавливая мазь себе на ладонь. Я начинаю сомневаться в своих силах и выдержке.
- Счастлив узнать, что ты представлял мою ванную комнату, - отвечаю я и ойкаю: его рука прикасается к моей спине, растирая мазь. Ничего эротического – ойкаю я от боли, и он тут же отдергивает руку. – Нежнее!
- Очень больно? – спрашивает Джозеф. – Можешь немножко наклониться? Я постараюсь очень аккуратно, чтобы было не больно.

И, в общем, да - у него удивительно нежные руки. Или это мне так кажется. Спокойно! Все! Надо это немедленно прекращать. Еще пара секунд, и даже мои спортивные штаны уже ничего не будут скрывать. Только этого не хватало! Чудно и охуенно! У Тома Харди эрекция только оттого, что какой-то наглый Гордон-Левитт мажет мою спину мазью от гематом.

- Все, спасибо!
- Погоди, вот тут еще!
- Боже мой, Джо, скажи уж, что тебе просто хочется меня потрогать! – говорю я, и наконец решаюсь взглянуть на его отражение в моем зеркале. Он отдергивает руку, как будто его ударило током, и тут! Твою же мать! Да он же краснеет! Я совершенно четко вижу, как его смуглая кожа покрывается почти пурпурным румянцем, и понимаю, что все – пиздец, я уже не могу, я трахну его вот сейчас, вот прямо здесь, наплевать, даже если он будет сопротивляться, наплевать, что каждое движение причиняет мне боль.

Не знаю, как мне удается держать себя в руках.
Тут опять звонят в дверь. Просто проходной двор. Даже не знаю, радоваться или беситься. Ладно. Господи, благослови ресторанную доставку! Еще никогда они не являлись ТАК вовремя!

- Это из ресторана, - сообщает мне Джозеф. – Я открою, одевайся, - и вылетает из ванной.

Боже, ты сегодня на моей стороне, мне снова удалось не выставить себя полным идиотом!
И все-таки – до чего же эти американцы бесцеремонные! Вот так, ни с того, ни с сего, через год полного отсутствия, заявиться ко мне домой! Облить меня водой, как в низкопробных порнушных фильмах! Трогать мою спину, выдавая это за медицинскую помощь!

Все. Пятнадцатилетняя девочка снова на месте и вовсю фантазирует. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
Охуеть.

Долго стою у окна в спальне. Еще три сигареты.
Внизу слышны очень домашние звуки: звяканье тарелок, хлопанье дверок кухонной мебели, шум воды.
Мне хочется вылезти через окно и сбежать.
Мне хочется пойти туда вниз и просто напрямую спросить, что все это значит?
Мне хочется подойти к нему и выяснить наконец, какого вкуса у него губы. Шоколад, коньяк, карамель?

Мне хочется остаться одному, и чтобы он никуда не уходил, пока я буду тут думать.
Блажь, бред, безумие.

Выискиваю в шкафу толстую футболку с длинными рукавами и капюшоном. Тело саднит, и мне кажется, что растет температура.

Спускаюсь вниз. Открывается охренительно чудесная картина: стол застелен скатертью, уставлен тарелками, верхний свет выключен, посередине свеча.
Я настолько потрясен, что уже не могу материться. Даже про себя. Дожили.

Джозеф сидит на стуле, нога на ногу, руки сцеплены в замок на колене. Вот интересно, как это некоторые ухитряются всегда выглядеть так, будто их вот-вот будут снимать для модного журнала? Это что-то у него в крови, я ведь сам актер, и знаю, как дается такая элегантная непринужденность.

Делаю скептическое лицо, демонстративно обхожу стол. Джозеф за мной наблюдает, и мне это прекрасно видно. Может, мои фантазии не совсем фантазии?
Чудно.
А проверить?

- У нас что, свидание?
- Ну, считай, что – да, - отвечает он мне и улыбается. И как улыбается, мать его – чувствую себя просто единственным на свете. Ну или что-то такое вроде. В общем, от такой улыбки сердце должно пропускать удар. Удар пропускаю я, потому что в кои-то веки не нахожусь с ответом.

Я усаживаюсь напротив, и Джозеф немедленно придвигается к столу. На столе обнаруживается бутылка вина. Хорошо хоть не шампанского.

Через некоторое время он замечает, что я еле ковыряюсь в своей тарелке.

- Что-то не так? Почему ты не ешь?
- Больно, - отвечаю я и начинаю злиться: какого хрена, прямо заботливая женушка!

Он отодвигает в сторону свою тарелку, поднимается и подходит ко мне. Опять присаживается на краешек стола, наклоняется и внимательно рассматривает мое лицо, задерживается взглядом на губах.
Мне все это не нравится! Да блядь, мне просто бесит все это! Когда к тебе приходят друзья, они не вертятся вокруг в майках в облипку, вместо вина приносят бутылку виски, и вместо свечи включают футбол в телевизоре.
А это что такое?
Он продолжает сидеть рядом.

- Том, тебе надо и лицо чем-то намазать, - озабоченно говорит Джозеф, продолжая меня разглядывать. – И что-то с губами сделать, они у тебя в ужасном состоянии.

Нет, это просто невыносимо! Все, мое терпение лопнуло!

Я откидываюсь на стуле и в то же время протягиваю руку и кладу ее ему на колено. И чувствую, как это колено, узкое, туго обтянутое джинсами, вздрагивает под моей ладонью. И замираю на мгновение, понимая, как идеально это колено располагается в моей ладони.
И ловлю себя на том, что облизываю свои опухшие губы. И вижу, что он не отрываясь смотрит на них.
Охуеть.
На самом деле.

- Ну давай, сделай что-нибудь с моими губами, сладкий, - боже мой, поражаюсь сам себе, у меня еще хватает самообладания что-то такое говорить! Отличный автопилот. Можно гордиться. – Только очки сними сначала, а то будут мешать.

Джозеф наклоняет голову набок, снимает очки и смотрит теперь уже мне в глаза. Только не отводить взгляд, ни в коем случае, это будет просто позорный слив раунда!

Сколько там проходит секунд, я не знаю. Или мгновений. Или часов. Или тысячелетий.

Тут он спихивает мою руку со своего колена и смеется. Да так заразительно, что я чувствую, что хоть и с трудом, но улыбаюсь в ответ.

- Харди, ты как всегда, в своем репертуаре, - говорит Джозеф, все еще смеясь, надевает куртку, обматывается шарфом. – Мне пора, очень рад был тебя повидать!

Я не шевелюсь, слежу за ним глазами.

- Попробуй хоть что-то проглотить, и обязательно, слышишь, ОБЯЗАТЕЛЬНО намажь рот каким-нибудь кремом! Я не верю, что у тебя нет бальзама, у тебя в ванной полно косметики, я же видел! Да и вообще, я совершенно уверен, что человек с таким сумасшедшим ртом непременно что-нибудь с ним делает!

Он выходит в прихожую, я следом.
Нет уж, последнее слово будет все равно за мной! Этого требует элементарная справедливость! Это же хамство, вот так себя вести!

Джозеф уже открыл дверь, в последний момент я хватаю его за куртку и притягиваю к себе. Всего лишь на мгновение. Почти утыкаюсь ему в шею, почти касаюсь этой шеи губами, никакой боли я сейчас не чувствую. Только азарт и драйв.

- Советую как-нибудь поинтересоваться, что один человек с сумасшедшим ртом может сделать с другим, - шепчу я ему на ухо.

И разжимаю пальцы.
Он уходит, не ответив и ни разу не обернувшись.

Можно считать, что этот раунд за мной.
Наверное.
Можно пойти в ванную, и уже сделать хоть что-то, чтобы перестало ныть в паху.
Точно.
И не забыть все-таки намазать рот бальзамом.
Мало ли что.

TBC

@темы: Tom Hardy, fanfic: rus, RPS, Joseph Gordon-Levitt, NC-17

---

[фоина]

Название: без названия
Автор: ifeelbetter
Перевод: foina_cale
Рейтинг: PG-13?

читать

«ЧёртчёртЧЁРТ!» – подумал Артур. Заметив, что Имс всё расслышал и теперь замер, и выражение его лица – обычно по трудности расшифровки сравнимое с чтением «Агента по кличке Спот» – изменилось, Артур добавил про себя: «Блядь». Просто для ровного счёта.

– Повтори-ка? – попросил Имс. Ну почему именно сейчас ему надо было выглядеть таким проницательным? Почему именно в тот момент, когда Артур был не очень уверен, будут ли его после такого дразнить целую вечность, или… что бы это «или» ни значило. Потому что, хотя губы Имса уже кривила ухмылка, в глазах его читалось «или».

– Нет, – ответил Артур.

– Но, милый, я правда плохо понял, – Имс поднял папку и ткнул в неё пальцем. – Ты меня попросил передать папку?

– Ты, блин, прекрасно знаешь… – сквозь стиснутые зубы проговорил Артур.

– Потому что, может, ты Юсуфа попросил отдать его папку, – подчёркнуто спокойно продолжил Имс.

– Я точно уверен, что он обращался к тебе, – заметил Юсуф.

– У Юсуфа даже и папки никакой нет, придурок.

– Во избежание путаницы, – Имс говорил, растягивая слова, – повтори ещё раз.

Артур пощипал переносицу.

– Дай мне эту папку, – повторил он. Имс не двинулся с места. Артур вздохнул. – Дорогой.

– А «дорогой» – это, значит, я, да? – спросил Имс. Его ухмылка становилась всё шире, хотя и не затронула глаз. В них всё ещё было чёртово «или».

– Ты мне папку отдашь когда-нибудь или нет?

– Язык – вещь деликатная и неопределённая, лапочка моя, – укорил его Имс. – Человек должен быть осторожен в выражениях, и в интерпретации чужих слов.

– А ещё человек должен отдать мне чёртову папку.

– Всё, чего я прошу в этой жизни – всего лишь внести немного ясности, – Имс отодвинул стул и неторопливо подошёл к Артуру. – Когда ты говоришь: «Дай мне эту папку, дорогой», ты хочешь, чтобы я отдал тебе папку или, – и Артура в жизни так не мучило это слово, – просишь о чём-то другом, дорогой?

Юсуф, жующий отвратительно огромный кусок сэндвича, заметил:

– Ставлю пятьдесят баксов на последнее.

– Заткнись, – прошипел Артур.

– Ну, ну, – Имс опёрся на стол бедром, очень близко к Артуру, – не срывай на бедном Юсуфе свою неудовлетворённость.

Юсуф с набитым ртом расплылся в широкой улыбке:

– А я думаю, он хочет сорвать свою неудовлетворённость на… ну, ты понял.

– Заткнись, – снова прошипел Артур, на этот раз громче.

– Будь добр, сфокусируйся на мне, – Имс взял Артура за подбородок и повернул его лицом к себе. – Чтобы все были в курсе, давай уточним, кто же в этой комнате твой «дорогой»?

– Я не то хотел…

– Просто для ясности.

Артур сглотнул, когда Имс постучал пальцем по подбородку. Достаточно ли он взбешён, чтобы выстрелить Имсу в лицо, или – снова это проклятое или, – возможно, настал момент для чего-то иного. Артур не знал.

– Я обращался к тебе, – наконец, сказал он.

– Я так и думал, – ответил Имс. Он развернул кресло Артура так, что теперь они находились лицом друг к другу.

– И когда ты говоришь «Дай папку, дорогой», – Имс настаивал на своём, тяжело оперевшись на ручки артурова кресла, заключая того в ловушку своих рук, – ты имеешь в виду «дай папку» или, ну, знаешь, «дай папку».

– В слове «папка» нет никакого подтекста, – сказал Артур.

– А я абсолютно точно уловил подтекст, – заметил Юсуф.

– Заткнись, – одновременно сказали Имс и Артур.

– Ты можешь говорить откровенно, лапочка, – Имс наклонился ещё ближе.

– Я имел в виду… – он начал говорить, но, в самом деле, какой смысл был во всей этой лингвистической мути, когда – да, ясно же, тут есть неизменный подтекст, потому что как его может не быть в мире, в котором на Имсе так сидят брюки, и – да, он имел в виду – всегда будет иметь в виду – «передай папку».

Артур сократил последние миллиметры между их губами. С таким ртом, как у Имса, поцелуй получился из тех, которые всю жизнь воспевают поэты. Такой, что сразу хочется проверить тотем: подкинуть в руке покерную фишку или бросить игральную кость, просто чтобы убедиться, что такие удивительные вещи возможны и в реальности.

– А я ведь так и сказал, – заметил Юсуф.

Папка прилетела ему прямо в лицо, и вокруг рассыпались листы бумаги.

@темы: translations

---

[вэнс]

Название: Crush
Автор: knowmydark
Переводчик: вэнс
Рейтинг: R
Жанр: angst/romance
Примечание переводчика: это стилизованный текст, который может показаться довольно странным и совсем не похожим на фик. Автор вдохновлялся творчеством американского поэта Ричарда Сайкена. Crush - название его поэтического сборника.


This is how you make the meaning, you take two things and try to define the space between them.
Richard Siken, «You Are Jeff»

--

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и он не скажет тебе, что любит тебя, но это оттого, что не любит. Он не скажет тебе, что ты нужен ему, у тебя в ушах гул ветра, врывающегося через окна, ревет мотор, и дорога неустойчиво виляет под колесами, шумит ветер, грохочет твое сердце, на кончиках волос прекрасного мальчика солнце, и все правильно. Здесь, с опущенной крышей и поднятыми стеклами, ты так близок к счастью, как никогда раньше, бледная рука мальчика покоится на руле, пока он везет тебя в везде и в никуда одновременно.

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и ты отправишься с ним, куда бы он ни пожелал, ты увидишь то, что увидит он. Между вами пять лет, от двадцати шести до двадцати одного, и ты будешь пересчитывать их, как пересчитываешь каждую его ресницу, каждую улыбку, которую он дарит тебе, как все, чем он станет. Он юн, а ты – молод. Он краснеет, когда смеется. Когда он, наконец, притормозит у какого-нибудь парка, ты забросишь ноги на приборную панель, а небо будет таким синим, что в нем можно будет утонуть, и на какое-то время это станет самым прекрасным, что ты увидишь.

--

Ты будешь смотреть, как он взрослеет.

Ты будешь смотреть на него как на брата, друга, дитя, большее, меньшее, нечто, кого-то, сверкающего как серп полумесяца, неудобно свернувшегося и уснувшего на заднем сиденье, и, может, ты слишком налег на тормоза, может, ты едешь слишком медленно. Вы в машине, и ты мог бы дотянуться и скользнуть ладонью по его лодыжке, удивиться, как она соединяется с остальным его телом, и, возможно, вот так бы все и решилось, это вписывание букв в кроссворд и вечное ожидание ключа в следующем номере газеты. Ты мог бы любить его, это хрупкое, мерцающее существо, но ты на пять лет впереди и, возможно, ты сломаешь его, возможно, ты будешь ждать, пока он тебя догонит. Ты мог бы остановить машину, ты мог бы открыть дверь. Ты мог бы прошагать пять миль, милю за год, и потом встать, подперев спиной небо, словно ты держишь его так высоко для него одного, для себя, для того, чтобы услышать гул мотора, который значил бы, что он нашел дорогу к тебе и потихоньку приближается.

--

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и ты пытаешься не сказать ему, что любишь его, потому что не любишь. Вы в машине, а лобовое стекло разбито и содрано, как костяшки пальцев, обжигающее, как ход пули в стволе, и ты мог бы быть стволом, мог бы быть пулей, ты мог бы оставить ногтями длинные царапины на его боках, и вы двое могли бы быть неповторимы.

Ты мог бы сказать: «Детка», мог бы сказать: «будь осторожен», мог бы сказать то, что не можешь. Ты мог бы поцеловать его. Мог бы убить его. Взаимозаменяемые действия. Ему двадцать три, и он ничем не связан, и он умрет с ногой на педали газа, а кровь будет просачиваться сквозь трещины в его зубах, между его ребер, а прямо перед тем, как вы разобьетесь, он положит ладонь тебе на шею, если повезет, и вы оба проснетесь в такт собственному пульсу, и он влюбится в это, он влюбится в это, не в тебя.

--

Ты будешь смотреть, как он взрослеет, так никто не взрослеет, и будешь оглядываться на пять лет между вами и хотеть убежать обратно, туда, где он, прочь от опасного поворота, чтобы заново прожить все пять миль, с глазами, горящими от снов под кожей, вместе с ним. Ты прожил бы для него все, что угодно. Он прекрасный мальчик, а ты не влюблен.

--

Твое имя Имс, и для тебя оно похоже на комнату, обитель, темный отель. Ты можешь пройти по доскам пола, и их скрип сложится в песни сирен, погружающие в сон, сон во сне внутри сна. В этой комнате (если ты готов, ты увидишь) есть тусклый фонарь, в котором ты хранишь вас обоих, как бабочку под стеклом, но если ты хранишь что-то, ты, скорее всего, это задушишь, ты будешь любить это до тех пор, пока не останется ничего, что еще можно было бы любить. Твой большой палец на бороздках твоей фишки, твой сустав взбегает к запястью, в твоих ребрах словно прячутся мощные меха, твое сердце отсчитывает время подобно метроному. Несколько биений, и бороздки сотрутся о кожу. Еще несколько, и ты разобьешь и стекло. Ты мог бы смять в руках сталь, если бы у тебя было достаточно времени, если бы ты достаточно любил её. Если бы ты хотел её.

--

Твое имя Имс, и ты будешь стоять посреди вздувшегося поля, где ромашки вырастают большими, как пальцы. Это работа. Ты принимаешь её всерьез. Там, где солнце плавится во всю ширину кромки горизонта, прекрасный мальчик обернется и посмотрит на тебя. На воротнике его рубашки будет кровь, еще пятнышко – на высокой скуле, и солнце окутает его сияющим ореолом, и он будет улыбаться, коротко и тайно, только тебе, и ты бы ни за что не поверил, что он так повзрослеет, но он повзрослел, пять лет, пять миль, не так уж долго.

--

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и ты пытаешься не сказать ему, что любишь его, и пытаешься задушить это чувство, и дрожишь.

Когда начинается дождь, он идет стеной, вьется сквозь облака, а на руле бледные руки, и он везет тебя куда-то, показывает что-то, двигается, не прикасаясь к педалям, черная лента дороги замерла. Когда разверзается небо, оно постепенно собирается заново, медленно, как запекается кровь, словно сшиваемое иголкой и ниткой, как тело, которое отскребают от тротуара и суют в топку, чтобы сжечь. Ты мог бы сказать: «О», мог бы сказать: «Мол», мог бы положить подрагивающую руку на подлокотник, и туда же – подрагивающую ладонь. Ты мог бы сфокусироваться на опасном повороте. Мог бы отгородиться от звука прекрасного мальчика рядом с тобой.

--

Как наждачная бумага, как сердце, спрятанное в коробку, как прицел, как годы, как время, как дороги, как двигается мальчик рядом с тобой, как его зубы, как его глаза, как его рот, как его горло, как мили, как мили, как мили, как ближе, как недостаточно близко.

--

Ты будешь смотреть, как он взрослеет.


Будешь наблюдать за ним, верным, лакированным, стройным, слой за слоем, под слоем поверх слоя, и ты будешь наблюдать, как он осторожно развертывается, как в его улыбках появляется изгиб специально для тебя, не совсем юный, но совсем не старый. Он сядет за стол или потянется за папкой, и на мгновение станет свет, возможно – из открытого окна, на кончиках волос прекрасного мальчика будет солнце, и ты задержишь этого его в легких, как вдох, и будешь держать, и держать, и держать, не отпуская. Он обтреплется по краям, его цвета потускнеют. Серый окаймит его, как старую фотокарточку. Ты будешь смотреть на него и не будешь любить его, пока еще нет. Ты будешь ждать. Он не влюблен в тебя.

--

Жжет легкие. Ты выдыхаешь? Или нет?

Ты будешь ждать.

Он не влюблен в –

--

Ты мог бы сказать «детка», ты мог бы сказать «будь осторожен», а он бы взглянул, просто взглянул, он не послушался бы. Его глаза были бы так же прекрасны, как и он весь, живой, настоящий: нога застряла на педали газа, словно крюк, торчащий из его лацканов, и вжимает её в пол, вдоль горла стекает кровь; а ты думал бы о приближающемся опасном повороте, о том, как он будет смотреться, вылетая сквозь лобовое стекло, и когда это произойдет, он поднимет облако стеклянных брызг, и на какое-то время это станет самым прекрасным, что ты увидишь. Возможно, он ждет, что ты вылетишь вместе с ним. Возможно, он ждет, когда ты отпустишь сам себя. Ты на всякий случай отстегиваешь ремень безопасности, и ждешь, ждешь, а потом просыпаешься.

--

Твое имя Имс, и ты зажег стоп-сигналы, нажал на тормоза, таишься. Ты будешь сидеть здесь и смотреть, как он взрослеет. Ты пройдешь одну милю, он пройдет одну милю, и ты будешь продолжать надеяться, что однажды он пройдет две, а потом еще две, и тогда вы пойдете в ногу. Ночами ты будешь входить в храмы, помазанные маслом, а прекрасный мальчик будет ждать тебя, двадцать восемь к твоим тридцати трем, но твой, и ты будешь любить его, не боясь, что сломаешь, не опасаясь изгнать его из себя.

--

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и он не скажет тебе, что любит, но он тебя любит.

Он не скажет тебе, потому что сам еще не знает, а ты не скажешь ему, потому что ты тоже еще этого не знаешь. Это осядет на приборной панели вместе с солнцем. Не моргай. Вы будете преодолевать этот путь по миле за раз. Опасный поворот приближается, и ты должен быть готов. Держи руки на руле.

--

Твое имя Имс, и для тебя оно похоже на комнату, обитель, темный отель. Ты заложил заряды под этой комнатой, снаружи, там, где снег валится с неба, как мука из рецепта, который тебе еще не известен, а внутри этой комнаты прекрасный мальчик заново учится любить отца.

Это не тот же самый мальчик, которого ты любишь или не любишь, это другой, и он собирает тело по кусочку и встряхивает его, чтобы оно завелось, как сердце. Ты не говоришь ему, что это не его тело, что оно – всего лишь осязаемая форма нанизанных друг на друга мыслей, мечтаний, желаний и надежд, и если бы ты пригляделся, то, конечно, нашел бы крохотные пятнышки нестыковок. Ты не говоришь ему. Ты изучаешь его, ты смотришь, как он взрослеет. Ты мог бы отфильтровать эту любовь, мог бы помочь ему извлечь её эссенцию, ты мог бы нажать на кнопку, и заряды взорвались бы, и здание смялось бы именно так, как ты себе представлял, обрушилось бы внутрь.

Ты нажимаешь на кнопку.

--

После внедрения мир пошатнется, вы справитесь с невообразимым. Ты выйдешь из дверей аэропорта в одиночестве, и тогда мостовая треснет и разойдется, как края раны, проглотит тебя, задержит на самом дне своей утробы, как дыхание, потому что в это время мальчик пойдет за тобой, ты будешь стоять на мостовой, небо будет синим, а он найдет тебя. Он подойдет к тебе совсем близко, чтобы встать рядом. Он будет идти за тобой по пятам, куда бы ты ни отправился.

Смысл – промежуток между двумя вещами, и смысл – пять лет, возможно, пять миль. Смысл – тонкая взвесь опасного поворота, а вам еще не удалось до него добраться.

Прекрасный мальчик, стоя рядом с тобой, мог бы сказать: «Имс, подожди. Куда ты теперь?»
Ты мог бы сказать: «Куда-нибудь».
Ты мог бы сказать: «Не знаю».
Ты мог бы сказать: «Милый, я отправлюсь туда же, куда и ты», но в глубине души ты трусишь, поэтому ты ответишь: «Обратно домой».

Прекрасный мальчик, стоя рядом с тобой, мог бы сказать: «Ладно», щурясь на солнце, стройный, и лакированный, и верный, и безнадежно потерянный, и ты увидишь это, неожиданно, вдруг, как настигает стук колес о рельсы, прежде чем сбивает сам поезд. Ты взглянешь на него. Он повернется точно на восемнадцать градусов, чтобы встать лицом к лицу, он мог бы сказать: «Я с тобой».
Ты скажешь: «Нет».
«Тебе больше не нужно меня защищать», – ответит он. «Мне уже двадцать девять, не маленький».
«Ты все еще на пять лет меня младше», – скажешь ты.
«Я всегда буду младше тебя на пять лет».

Смысл – промежуток между двумя вещами, и смысл – то, как скользит его ладонь по твоему запястью, будто он хочет узнать, как оно соединено с тобой, будто вот так это все и решится, каким-то образом.

«Не надо останавливаться и ждать меня», – скажет он и сомкнет пальцы над тем местом, где бьется твой пульс.

«Нет», – ответишь ты. «Ты не понимаешь».

Он скажет: «Понимаю. Понимаю, правда».

--

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и он не скажет тебе, что любит, но он тебя любит.

И тебе будет казаться, что ты совершил нечто ужасное, ограбил винный магазин, или наглотался таблеток, или вырыл себе могилу в грязи и лег в нее, дожидаясь чего-то в полном одиночестве.

Вы в машине с прекрасным мальчиком, и он не скажет тебе, что ты ему нужен, но ты ему нужен, у тебя в ушах гул ветра, его нога на педали газа, и вы не остановитесь, ты не откроешь дверь, не будешь вычеркивать милю за милей, ты будешь смотреть, как неустойчиво виляет под колесами дорога, и считать его улыбки, затаивать их, как дыхание. Ты мог бы любить его, это хрупкое, мерцающее существо, и ты любишь, ты мог бы сломать его, а он мог бы сломать тебя.
Вы в машине с прекрасным мальчиком, и ты отправишься с ним, куда бы он ни пожелал, ты увидишь то, что увидит он. Ты пойдешь за ним куда угодно. Вы в машине, и так вы идете в ногу, наравне, миля за милей к опасному повороту. Вы подойдете к нему вместе, и прямо перед тем, как вы разобьетесь, он положит ладонь тебе на шею, и это будет похоже на молитву, для которой не существует слов, а ты почувствуешь, как внутри тебя пустило корни твое сердце, словно ты открыл нечто, для чего у тебя нет даже имени.

@темы: translations, R

---

[The Point-Man.]

Автор: platina.
Название: !DeamonEames
Жанр: Horror.
Рейтинг: R.

На авторство не претендую.
Нашел случайно в ЖЖ.

да-да, картинка здесь.

@темы: fanart, Tom Hardy, Joseph Gordon-Levitt, R

---

Солнце над Рейном, NC-17

[marina_ri]

Название: Солнце над Рейном
Автор:  marina_ri
Бета:  Сивиспакем
Герои: Имс/Артур, ожп, несколько фоновых омп
Рейтинг: NC-17
Категория: slash
Жанр: romance
Размер: миди
Примечание 1: громадное спасибо  a-n-n-i за покерную консультацию!
Примечание 2: написано в подарок на заявку:
Артур в силу каких-то обстоятельств выкупает/выменивает жизнь Имса у нехороших людей.


***
Имс облажался.
Легкую муть в голове он ощутил уже на этапе флопа и отставил в сторону стакан со своим пивом. К терну Имс заподозрил, что за столом нечисто, и, судя по всему, один из игроков в сговоре с дилером.
Вот только кто?
Позицию дилера занимал сегодня Рудольф, единственный немец в тесной германской команде извлекателей. Как раз из-за него в свое время Имс принял окончательное решение не работать с этой компанией: Руди строил грязно, края снов были сконструированы небрежно, о лабиринтах он не имел ни малейшего представления, и Имс задолбался каждый чертов раз просыпаться от того, что его догоняли и рвали на кусочки проекции клиентов.
Из-за одышки, лишнего веса и вселенской лени Руди никогда не спускался в сон. Так что – чего вообще от него можно было ждать?
Камай, здоровенный, на лысо бритый африканец, сбежавший из Зимбабве в Германию после экономической катастрофы в родной стране, варил действительно неплохие смеси для сновидений. Он же обычно занимался слежкой за клиентом, чтобы собрать информацию.
Имсу всегда хотелось привстать на цыпочки, похлопать Камая по мускулистому плечу и спросить: парень, ты действительно уверен, что у тебя есть шанс остаться незамеченным даже пьяным клиентом-олигофреном?
Впрочем, Камай обладал способностью уложить намертво одним ударом кулака небольшую лошадь. Имс видел такое, и до сих пор считал, что полицейская кобыла приравнивается в Европе к служителю закона.
Сейчас Камай сидел слева от дилера и беспрестанно повышал ставки, щерясь своим белозубым опасным ртом.
Джеза был то ли венгром, то ли евреем, то ли и тем и другим вместе взятым. Имс никогда не брал его в расчет: чернявый, слишком нервный, пристрастный к разбодяженному кокаину, Джеза занимал роль лидера и разработчика всех дел команды, а также трудился извлекателем в каждом сне. Имс всегда подсознательно ждал, что и во время работы Джеза кинет их, зарулит в какой-нибудь недостроенный Рудольфом подъезд и там рассыплет на подоконнике две грязных даже на вид дорожки.
Руди объявил ривер, и Джеза ободряюще улыбнулся Имсу.
«Отыграюсь», – подумал Имс, собирая расползающиеся мысли. Херовое пиво или сознательная попытка одурманить?
Имс прошелся бесстрастным взглядом по лицам игроков за столом.
Он не учел одного маленького фактора. Крошечной вероятности, вполне допустимой возможности. За те годы, что прошли с момента ухода Имса из команды, ребята заметно набрались опыта. Окрутели. И обозлились.
Имсу не надо было заглядывать в свои карты. Он и так знал: если все сложится благоприятно, на следующем этапе он соберет фулл-хаус. Не бог весть что, но Имс выигрывал бешеные суммы с жалкой парой. Надеяться стоило.
Он и надеялся, уповая на свое мастерство, разгадывая сговор и все еще считая, что настоящих соперников нет за карточным столом.
Пока Руди не объявил шоудаун.
И тогда Имс понял, как он облажался.
Помимо опыта, группа приобрела главное: они перестали тянуть в разные стороны, прекратили свои вечные перебранки, доверились Джезе и стали настоящей командой.
В сговоре были все. И играли здесь против Имса.


***
– Ты знаешь, что надо делать, – торжествующе пробасил Камай с неблагозвучным гундящим акцентом.

Имс только сейчас понял выражение: «от страха поджались яйца».
Впрочем, он не был уверен, что испытывает страх. Скорее омерзение, унижение, брезгливость.

– Мистер Имс, – проворковал Джеза, – люди ждут. Нехорошо разочаровывать наших гостей.

Команда Джезы сняла клуб, чтобы отпраздновать окончание предыдущего дела и начало следующего. Имс согласился поработать с ними из банального, дурацкого любопытства.
После дела Фишера у него были деньги и было свободное время, и Руди, позвонивший Имсу после того, как тот две недели просаживал в Мексике гонорар от Сайто, удивительным образом был убедителен.
К тому же он назвал имя объекта. Петра Рот, действующий обербургомистр Франкфурта-на-Майне.
Дело было не в Петре, конечно. Дело было в ее очаровательной внучке Ирме.
Если бы Имс не был настолько занят выставлением на деньги крупнейшего мексиканского казино, он сопоставил бы факты. О его давнем, но непристойно-жарком романе с Ирмой могли знать только в команде Джезы. Имс так и вышел на них лет девять-десять назад: почти подсудно-юная внучка мэра Франкфурта занималась любовью только на самых лучших простынях в самых звездных отелях Германии.
За стеной грянула музыка, и одновременно с этим Руди выдохнул в лицо Имсу кольцо серого дыма от сигары.

– Не думай, что мы здесь, в старушке-Европе, только развлекаемся, мистер Имс, – протянул Руди. Он, кажется, успел за прошедшие годы набрать еще пару десятков килограммов. – Ирма Рот поможет нам добраться до своей бабушки, ты сам увидишь это, когда выйдешь в зал.

Значит, Ирма там.

– … только прежде, чем встретишься с бывшей подружкой, ты должен выполнить договор, – подхватил Джеза.
– Я повторю условие, чувак, – осклабился Камай. – Ты раздеваешься догола, берешь поднос с напитками, выходишь в зал и становишься на колени.
– И помни, дорогой, – добавил Джеза так, будто Имс мог хоть о чем-нибудь забыть, – Глазки в пол. Все, что тебе позволено говорить, это «Да, герр», или «Да, фрау». Даже если кто-нибудь решит поближе познакомиться с твоей неаппетитной задницей.

Ирма не интересовала Имса абсолютно. Их короткий роман взорвался серпантином взаимных упреков, обвинений, глупых женских подначек и реализованным на стороне возбуждением. Черт, Имс и вправду был тогда молод.
Но он совсем не хотел, чтобы без его надзора сальноволосый Джеза рылся грязными лапами в снах пленительной внучки мэра.
Имс напоследок стиснул в кармане тотем, улыбнулся с акульим добродушием каждому за столом и взялся за верхнюю пуговицу рубашки.
Его мучительно трясло от стыда, и он нихера не мог с этим поделать.
А еще следовало как можно скорее выяснить, за что команда Джезы держит на Имса зуб.
Когда Имс расстегнул рубашку и принялся за запонки, дверь в комнату отворилась.


***
Артур держал охранника под прицелом. Имс со своего места видел, как подрагивает на курке палец Артура, как бледнеет с каждой секундой амбал, втрое Артура шире – он, видимо, отлично понимал, насколько ненадежна сложившаяся ситуация.

– Господа, – поприветствовал Артур кивком каждого из сидящих за столом, безошибочно вычленив главного: Джезу он рассматривал несколько дольше.
– Ты что за хер? – с веселым удивлением спросил Камай, откидываясь на спинку и покачиваясь, так что ножки стула жалобно заскрипели.

Артур церемонно представился и со щелчком взвел курок.
На Имса он бросил один беглый взгляд и больше не поворачивался в его сторону.

– А я тебя знаю, – по-детски шаловливо заявил Джеза и подпер ладонью щеку. – Ты тот чудесный мальчик, который вместе с нашим бывшим чудесным мальчиком перешел нам дорогу.

Нервы Имса были уже на последнем пределе, поэтому он позволил себе сорваться:

– Мать твою, Джеза, о чем ты вообще говоришь?!

Джеза мгновенно повернулся к Имсу, в его глазах не осталось ни былого кокаинового тумана, ни детской радости последних минут:

– Гребаный японец, энергетическая компания Фишера, припоминаешь? Это было наше дело.
– Ну просто супер! – рявкнул Имс. – С чего оно было вашим?!

Артур выстрелил в потолок.
Когда пороховой туман рассеялся, все взгляды были прикованы к нему. Имс откашлялся и разогнал перед лицом дым. За стеной раздавались визги и топот охваченной паникой толпы.

– Я рад, что смог привлечь ваше внимание, господа. У меня совсем мало времени, так что мы с мистером Имсом вынуждены вас покинуть. Насколько мне известно, «гребаный японец» проводил кастинг, и вы его не прошли. Не вижу здесь нашей вины. До свидания.

И Артур, наконец, посмотрел на Имса.
Он ждал, что Имс поднимется, и они уйдут. Но Артур никогда не разбирался в покере.

– Спасибо вам за поддержку, коллега, но у меня здесь одно неоконченное дело. Так что встретимся позже. Счастливо! – и Имс помахал Артуру, только теперь сообразив, что рукава у него расстегнуты, а голая грудь выглядывает сквозь распахнутую рубашку.

Артур чуть заметно сдвинул брови.
Не понимает.
«Уйди, дубина! – умолял Имс мысленно, – Просто уйди, спасатель хренов! Руди сейчас выстрелит!»

– Имс… – с едва слышимой ноткой неуверенности проговорил Артур.
– Руди, детка, ты все такое же ссыкло? – обратился Имс к немцу.

Пока тот строил на своем жирном лице угрожающую гримасу, Имс рванулся и нашарил под столешницей приклеенный скотчем пистолет, направленный на Артура. Имс с треском отодрал пистолет и быстро щелкнул обоймой, удерживая Рудольфа локтем на расстоянии. Потом передернул затвор, чтобы выскочил патрон, оставшийся в стволе.
Руди проводил злым взглядом маленьких заплывших глазок закатившийся под стол патрон, и Имс вернул ему незаряженную пушку.

– Давайте все успокоимся, – сказал он, примирительно разводя ладони.

Камай хохотнул, будто услышал старую, но смешную шутку. Да, если он захочет прибить Артура, того не спасет оружие. Даже раненый, Камай опаснее гепарда.
Имс посмотрел на Артура, продолжая посылать ему мысленные мольбы.

– Здесь действительно все в порядке. Я проигрался, бывает. Верну долг, и буду весь в твоем распоряжении, дорогуша. Чего искал-то меня? Работа?
– Работа, – кивнул Артур. Имс видел, как он хочет облизнуть губы нервозно, но держит лицо, пытаясь угадать, как лучше поступить.

Лучше тебе уйти, парень. Просто свали.

– Твой дружок дело говорит, – потянувшись, сказал Джеза. – У нас тут все на мази, все в лучшем виде. И знаешь что? Мы приглашаем тебя присоединиться к нашей теплой компании. Мистер Имс не против, я так думаю.
– Мистер Имс против, – громко сообщил Имс. – Вы не знаете этого парня. Самый скучный человек в мире. Испортит все веселье.

Артур продолжал целиться в висок охраннику.

– О, дорогой, – Джеза с живым интересом обернулся к Имсу, – он, может, и скучный, зато богатый. Я слышал о гонорарах, на которые щедры отчаявшиеся японские корпорации. Але, красавчик, не хочешь выкупить должок своего дружка?

Имс фыркнул, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более скептически, но тут Камай перегнулся через стол и размашисто врезал Имсу, так что его голова чуть не оторвалась от шеи.

– Заткнись, а? – прогундосил Камай. – Дяденьки без тебя разберутся.

Имс широко мазнул по лицу, вытирая кровь. Он каждую минуту помнил о ноже в ботинке, но нет ничего глупее, чем повестись на такую дешевую провокацию.
Блядь, сука, при Артуре! Камай не жилец. И Руди. И Джеза.
Имс медленно начал застегивать рубашку, пачкая ее кровью. На Артура он не смотрел. Имс понял, что сейчас будет, и пытался сделать правильный выбор.

– Герр Джеза, я готов выслушать ваше предложение, – Артур опустил пистолет, но убирать его за пояс не спешил.

Джеза кивнул охраннику, и того смыло.

– Присаживайся, красавчик. Давай без формальностей, у нас тут запросто.

Руди пододвинул Артуру стул. Артур сел, положив руки на виду. В правой до сих пор был пистолет.

– Что же ты с пушкой – и к малознакомым людям? – доверительно поинтересовался Джеза. – Всякое ведь случиться может. Ну ладно. К делу.

Джеза снова изменился, став очень-очень серьезным. Имс его таким не помнил.

– Есть долг. Есть карты. Есть бабки. Выбирай. Его долг стоит пятьсот косарей.
– Джеза, ты ебанулся? – ласково поинтересовался Имс. Если что, можно вырвать пушку у Артура и пристрелить этого хмыря в момент.

Камай замахнулся, но Джеза остановил в воздухе его кулак:

– Осторожней, ниггер. Попортишь собственность.

Камай сдулся.
Может, Джеза взял пару уроков по корпоративной этике?

– Ты мой, Имс, – доступно объяснил Джеза, – я готов продать тебя за полмиллиона. Тебе должно быть лестно. Или пусть играет.
– Играю, – сказал Артур.

Блядь!
Только не это.

– Артур, – не выдержал Имс, но тот лишь дернул головой, будто от надоедливой мухи отмахнулся.
– Десять штук в банк, – сказал Руди.
– Но у меня есть условие. Играем моими.

Артур достал из внутреннего кармана пиджака запечатанную колоду. Джеза восхищенно поцокал языком:

– Какой запасливый красавец! Он нам нравится, Имс, друг мой.

Имса затошнило.
Руди смотрел на Джезу, ждал приказа.

– А давай! – тряхнул головой Джеза. – Новая? Ну и ладушки. Я сегодня добрый.
– Чеки принимаете? – холодно осведомился Артур.

Какие чеки, твою мать, что ты делаешь?! Имс почти готов был заорать. Артур не умел играть в покер. Ладно, пусть, может, Имс не знал о нем чего-то. Но Артур точно должен был быть сейчас в Австрии, зарисовывать готические формы построек ордена цистерцианцев… Что он делает во Франкфурте?!
Компания дружно расхохоталась.
Артур щелкнул браслетом часов.

– Мальчонка, ты ничего не попутал? – ощерил зубы Камай. – Тебе тут не притон.
– Нет? – с легким удивлением задрал брови Артур.

Имс усмехнулся против воли, наблюдая за потемневшим лицом Джезы.
Венгр выхватил у Артура часы и потряс ими, как погремушкой.

– Jaeger-LeCoultre. Мы не можем их принять, они стоят больше десяти штукарей, – теперь Джеза ерничал и прибеднялся.
– Тогда игры не будет, у меня нет наличных, – равнодушно пожал плечами Артур.

Руди вальяжно расплылся локтями по столу.

– Разреши ему, Джеза, – протянул он. – Я даже сыграю ради такого.

Руди всегда играл в покер лучше Камая. Лучше Джезы. Но, конечно, хуже Имса.
И что? Вот что?
Имс физически ощутил закаленную сталь ножа у щиколотки.
Камай распечатал колоду Артура.

– Техасский Холдем? – уточнил негр, пододвигая к себе фишку с буквой «D», будто кто-то из игроков мог не догадаться, что он сейчас дилер. Артур кивнул.

Имс и не надеялся, что ему позволят играть, но подавить раздражение не вышло, когда Камай обвел взглядом Артура, Руди и Джезу и важно кивнул:

– Ваши ставки. Малый блайнд и большой блайнд.

Имс вытянул из кармана платок и попытался оттереть кровь с лица.
Он ничем не мог помочь Артуру, и самое главное – он не хотел. Пусть этот щенок проиграет и оставит, наконец, Имса в покое. Часы Имс ему вернет.
Скисший азарт вперемешку с алкоголем, приправленном наркотой, без выхода бродил в крови.


***
В темно-синем Порше Карерра, который Артур взял напрокат, не раздавалось ни единого звука. Молчание пришлось весьма кстати – Имс готов был придушить придурка голыми рукам за любой намек, вопрос, за простое покашливание.
Но Артур не сказал ни слова с того момента, как скривившийся от злости Джеза швырнул в его лицо стрит-флеш, который Артур с невозмутимым изяществом киношного заказного убийцы побил флеш-роялем.
Камай одним незаметным животным движением оказался на ногах, за стулом Артура.
Имс вскочил тоже, намереваясь ввязаться в заведомо проигрышную драку, если только Камай вытянет из рукава свою обожаемую стальную струну, которой он любил душить тех, о кого ленился пачкать руки.
Артур успел раньше. Он вжал дуло в лоб Джезе, и Имс повеселился бы от такого расклада, если бы не чертов выигрыш чертового Артура!

– Шулерство, красавец, сегодня не в цене, – пропел Джеза, скашивая глаза на пистолет в руке Артура.
– Докажите, – произнес Имс, а Артур пожал одним плечом, соглашаясь.

Доказать мошенничество Артура смог бы только Имс. Только он был достаточно внимательным, наблюдая за тем, как решалась его судьба. Остальные были слишком уверены в себе, в своем численном превосходстве. Впрочем, будь тот же Руди чуть серьезнее, и Артур с Имсом не выбрались бы из этой комнаты. Не живыми.

– И-имс, – пропел Джеза и растянул тонкие губы в препоганейшей ухмылке. – Собирайся. Как не жаль это признавать, но я проиграл тебя, дорогой.

Имс почти готов был позволить Камаю придушить Артура. В горле пересохло, и теперь Имс мог дать руку на отсечение – черный капнул в его пиво какую-то мерзость собственного изобретения. Хотелось выхлестать пиво залпом, назло самому себе.
Терять стало нечего.
Имс снял куртку со спинки стула, очень тщательно застегнулся и вышел из комнаты. В дверях он обернулся и подмигнул венгру:

– Еще встретимся, Джеза.
– Конечно, мой друг. Конечно, – охотно покивал Джеза. Артур сделал шаг вправо и, продолжая держать компанию под прицелом, вышел вслед за Имсом, осторожно пятясь спиной.

Они выбрались быстрым шагом из пустого клуба.
И вот теперь Имс в бессильной злобе стискивал кулаки, мечтая, чтобы Артур открыл рот. Чтобы дал ему повод.
Когда кабак остался в десяти кварталах позади, Артур, остановившись на светофоре, шумно выдохнул. Имс физически ощутил, как нервное напряжение покидает Артура, как он позволяет себе расслабиться. До этого момента Имс и не понимал, до какой степени тот напряжен.

– Ну что? Где тебя высадить? Где ты остановился? – Артур вытер лоб тыльной стороной ладони.

Имс пару раз стукнулся затылком о подголовник.
Это были не те слова, которые он ожидал услышать. Совсем не те.
И в то же время Артур в очередной раз продемонстрировал полнейшее непонимание ситуации.
Светофор сменил свет с желтого на зеленый, и Артур плавно вдавил в пол педаль газа.

– Высадить? – повторил Имс.
– Ну… да, – нахмурился Артур.
– До тебя не дошло?
– Да говори ты нормально, Имс! – взбешенно выплюнул Артур. Он до сих пор не отошел от игры, от своего героического демарша, от спасения Имсовой задницы.
– Ты не можешь меня никуда высадить. Ты купил меня, Артур. Точнее, выиграл у Джезы. Мы забивались на неделю. Теперь в течение семи дней я должен выполнять твои… пожелания. Задания, если хочешь. Прихоти. Все, что угодно.

Артур затормозил так резко, что взвизгнули шины. Нечастый звук на дорогах Франкфурта.
Артур припарковал Порш возле собора Святого Варфоломея. Слева шумел Майн, вокруг, несмотря на раннее утро, стаями паслись туристы, и для Серьезного Разговора можно было найти местечко и поспокойнее.

– Что? – переспросил Артур.
– Чего ты не понял? – изнуренно бормотнул Имс и потер ушибленную челюсть. Голова все еще кружилось, и усталость навалилась тяжеленным, душным ватным одеялом. Имс не знал, как сделать, чтобы все закончилось.
– Ты мне не нужен… я хочу сказать… ты можешь идти. Я же не для того играл… Имс! Что за хрень вообще?!

Бля, все же придется разжевать! Имс жалел об ушедшей злости, он мог бы черпать в ней силы.
Он повернулся к Артуру и вздохнул.

– Карточный долг священен. Знаю, для тебя это пустой звук, но в тех кругах, где…
– …в тех сомнительных кругах, где ты вращаешься, – подсказал Артур почти без издевки.

Сучоныш, блин!
Имс сжал зубы.

– Я не мог отказаться от долга, Артур. В противном случае меня больше никто не подпустил бы к игре. Нигде. И ты можешь чистоплюйствовать сколько угодно, но спроси у Кобба, если сам не понимаешь! За карточным столом проходят серьезные деловые переговоры. Мне объяснить, что означает утрата доверия в нашей с тобой сфере деятельности?

Артур уставился невидящим взглядом в стекло и принялся барабанить пальцами по рулю.

– Ладно, предположим! – он резко развернулся к Имсу. – Ты не мог отказаться, не мог пристрелить мерзавцев, ты у нас рыцарь, который всегда выполняет договоренности. Но причем здесь я?! Иди, мне не сдался твой проигрыш! Я просто…
– Что ты просто? – Имс оперся коленом о свое кресло, навис над Артуром и резко намотал на кулак его галстук, наслаждаясь искрой паники в его глазах.
– Ты просто влез в мои дела? Просто оказался не в той стране не в том время? Просто захотел поиграть с опасными тварями? Блядь, как ты вообще нашел меня?!

Артур закашлялся, и Имс ослабил хватку.

– Юсуф… – прокашлял Артур.
– Та-а-а-к… – протянул Имс. Он отпустил Артура и откинулся на сиденье.
– Он позвонил… мудак ты Имс… позвонил и сказал, что у тебя неприятности. Я был недалеко, в Вене.
– Как он узнал?
– Не в курсе. Вроде бы, у него были дела с этим… с черным…
– С Камаем? Химики. Никогда им не доверял.
– Ау, Имс! Между прочим, ты должен быть ему благодарен! И мне.

Артур с вызовом уставился на Имса и развязал галстук, а потом зашвырнул его на заднее сиденье.

– И мы возвращаемся к сути, – охотно кивнул Имс. – Я не собираюсь до конца своих дней ходить у тебя в долгу. Я отрабатываю, мы расходимся. Все.

Уши Артура заалели.
Интересно.

– А если я заплачу тебе? Ты уберешься из моей тачки?
– Это не твоя тачка. И нет, я не возьму твои деньги.
– Мне что, постоянно таскать тебя за собой?
– Как пожелаешь.
– Хорошо. Я желаю. Свинти отсюда. И, пожалуйста, из Германии тоже. Мне показалось, твои бывшие друзья настроены довольно недружелюбно.
– Тебе что, пять лет? Ты не понимаешь простых слов? Я собираюсь отработать свой долг. Точка.

Артур молча рванул с места, оглушив приток Рейна надсадным визгом шин.
Имс отстраненно подумал о том, с какого перелягу он вообще уперся. Ведь по итогу все вышло почти прекрасно?
Он мог уйти, предупредив Ирму, и все были бы счастливы.
Имс вытянул из кармана джинсов телефон и набрал Ирму Рот. Ладно, самокопания могут подождать. До второго пришествия, пожалуйста.


***
Двухэтажные апартаменты в историческом центре Франкфурта с видом из окон на площадь Рёмерберг – вот что снял Артур, пока Имс оттирал кровь в туалете МакДоналдса.
Он позвонил какой-то знакомой, фрау Гирш, и та вскорости передала им ключи от миленькой квартирки под крышей одного из зданий шестнадцатого века, чудом сохранившегося после Второй мировой.
Внутри квартира была отделана в самом современном стиле – Имса уже достали любимые Артуром парадоксы. Он был бы не против пожить и в музее, для разнообразия.

– И что теперь? – спросил Артур, когда Имс спустился с оккупированного им второго этажа – там был низкий потолок и не до конца убитая атмосфера старого помещения.
Имс пожал плечами, не прекращая вытирать голову полотенцем. Душ тут работал из рук вон плохо.
– Тебе решать. Ты за каким-то хреном остался во Франкфурте, проигнорировав собственные страстные вопли об опасности, подстерегающей меня на каждом шагу.

Желваки на скулах Артура обозначились четче.


– Я не могу заниматься своими делами, пока ты… отдаешь свои долги, Имс. Отсидимся тут неделю, и я вернусь в Вену.
– Ну и отлично, – покладисто согласился Имс, швыряя мокрое полотенце на стул в кухонном уголке, отделенном подвижной перегородкой. Рано пока уезжать из Германии. Джеза жаждет новой встречи, как и Имс.

Артур прожег взглядом полотенце, будто оно было ядовитым тарантулом.

– Не устраивай бардак, м? – сдержанно попросил он.

Имс беспрекословно подошел к стулу и поднял полотенце, а затем посмотрел Артуру в глаза и сказал с нажимом:

– Как скажешь!

Когда Имс поднимался к себе, он услышал озадачено-довольное хмыканье.
Черт.


***
В небоскребе было шестьдесят три этажа. Небоскреб называли «Башней ярмарок», «карандашом», и до девяносто седьмого года – самым высоким строением в Европе.
Имс сейчас штурмовал сорок седьмой этаж. Полицейская форма сковывала движения, и точно не была приспособлена для альпинистских работ. Страховка держала крепко, Имс купил ее у парня, который каждый божий день мыл стекла в небоскребах, проводя на высоте в двести метров над землей времени больше, чем, собственно, на земле.
Голос Артура пробился в наушнике. Артур был абсолютно счастлив.

– Имс, поправь камеру! Мне не видно южную часть города!

Имс выматерился.
Вот гондон!
Не то что б Имс боялся высоты, но когда его ступни касались мостовой, он ощущал ни с чем несравнимую уверенность. Имс уперся ногами в подоконник чьего-то офиса, отклонился на страховке и неловко развернул вэб-камеру, прицепленную к полицейскому шлему.

– Класс! – восхищенно выдохнул Артур по рации. – Очень красивый город! Я использую южные кварталы, когда буду проектировать…
– Артур, – попросил Имс напряженно улыбаясь парочке клерков, удивленно воззрившихся на него из-за стекла.
– Да, Имс? – мечтательно отозвался Артур.
– Сделай одолжение. ЗАТКНИСЬ!
– О, – произнес Артур и пропал из эфира.

Имс принялся взбираться на сорок восьмой этаж.


***
Можно было бесноваться, злиться на Артура, биться головой о стену, но Имсу некого было винить, кроме как самого себя. Он сам показал Артуру, что выполнит любое его желание.

– Передай молочник.
– Убери за собой.
– Не пытайся найти Джезу и его ребят.
– Отнеси вещи в химчистку.

Справедливости ради стоило отметить: Артуру все еще не нравилось владеть Имсом.

– Поверить не могу, – покачал головой Имс за ужином. Шел второй день отработки его долга, и Артур, похоже, сдулся после первого же задания. – Они даже не подняли головы. Никто.
– Честно говоря, я тоже удивлен. Ты выглядел очень… опасно.
– Полицейский! Лезет на Башню Ярмарок! – не унимался Имс. – Возможно, там снимали кино, или настоящая полиция преследовала…
– Кинг-Конга?

Имс прыснул против воли.
Он никогда не общался с Артуром настолько тесно. Если закрыть глаза на тот факт, что Имс не мог не убрать со стола после еды, потому что Артур ему приказывал, все было не настолько мрачно.
«Скользкий же ты тритон, мистер Имс. Приспособляешься к любому дерьму!» – мысль абсолютно не бодрила.
Имс вымыл посуду, пока Артур просматривал газеты на немецком, и начал подниматься к себе. Артур, сам того не подозревая, оставил ему лазейку…

– Имс! Подожди. Мне надо спросить.

Или не оставил.
Имс замер на лестнице, не поворачиваясь и сжимая витые перила.

– Я сказал тебе, чтобы ты не пытался найти Джезу или его ребят. Когда я сказал «ребят», я имел в виду и Анну Бауэр.

Имс не удержался и треснул по перилам со всей дури. Перила заскрипели.
Имс в два шага оказался перед Артуром.

– Похоже, ты до сих пор ничего не понял, детка. Не надо. Лезть. В мои. Дела. Это плохо заканчивается.
– Для тебя? – невозмутимо поднял бровь Артур. Впрочем, после полусуток, проведенных бок о бок, Имс начал на раз просекать наигранность в спокойном тоне Артура.
– Для тебя, солнышко. Тебе повезло обдурить Джезу, ты обыграл законы вероятности, но так случается только однажды, ты понимаешь?
– И что ты сделаешь? Забьешь на свой долг? Найдешь эту Анну, любовницу Джезы? Устроишь кровавую бойню посреди Франкфурта? Станешь страшно мстить?

Имс оскалился.
О. Он не собирался убивать Джезу. Не в этом году.
Он знал, как убрать немецкую команду из бизнеса навсегда. У него сформировался изящный план, вот только блядский долг, и блядский Артур…

– Детка, тебе не просто не хватает фантазии. Ты демонстрируешь редкий непрофессионализм. Ты получил на неделю в свое полное распоряжение другого человека, и не просто человека – одного из лучших воров на этом и парочке других материков. И все, на что тебя хватает, это заставить меня работать альпинистом, чтобы ты полюбовался на город сверху! Да еще использовать меня в качестве прислуги. Занавес, господа!
– Пошел отсюда нахуй! – четко и громко произнес Артур, и Имс вздрогнул.

Оп-па. Ну уж не этим он собирался пробить Артура.

– Засунь свой долг себе в задницу, я не желаю иметь с тобой ничего общего! Ты хочешь, чтобы я попросил тебя спереть русскую икону из музея религиозной живописи? Кинопленку двадцатых годов из музея кино? Давай. Вперед, твою мать. Попадайся, садись в тюрьму. Почему все, к чему ты прикасаешься, должно быть заранее противозаконно, смертельно-опасно или отвратительно-пошло?
– Но-но, – примирительно буркнул Имс, – Не надо. Ирма – настоящий цветок, ни грамма вульгарности.
– Я не про Ирму. Господи…

Артур потер лоб.

– Извини.
– Проехали.
– Правда, я не должен был.
– Артур, ты не понимаешь значения слова «проехали»?

Артур ушел в свою спальню, очень тихо прикрыв за собой дверь.


***
Имс физически не мог находиться в четырех стенах. В комнате Артура было подозрительно тихо, и Имс шатался по лестнице, гремел посудой, открывал-закрывал окна, надувался пивом, шарился по интернету, и все это время он пытался придумать, как обойти запрет Артура.
Запрет.
Блядь, да Имс вообще не мог вспомнить, когда последний раз над ним висело чье-то «нельзя», когда чужая воля диктовала ему, что делать!..
К вечеру Артур вышел из комнаты. Он был без пиджака, воротник рубашки поднят и не завязанный галстук свисал с его шеи.

– Куда-то собрался? – поинтересовался Имс, гадая, какое еще дерьмо придумает для него Артур.

Артур подошел к Имсу вплотную. Имс и не подумал подняться с табуретки ему навстречу, только шире развел колени.

– Завяжи, – твердо приказал Артур.
– Ого, – широко ухмыльнулся Имс. – Мадам знает толк в извращениях!

Артур не ответил.
Пришлось вставать.

– Какой изволите узел? – церемонно осведомился Имс.
– Подходящий, – в тон отозвался Артур.

Ладно же.
Имс окинул Артура медленным взглядом с носков начищенных ботинок и до верхней пуговицы на рубашке, долго рассматривал воротник, и только затем взялся за концы светло-серого галстука.
И отпустил.
Артур выжидательно приподнял подбородок. Имс произнес, понизив голос:

– Не так.

Он обошел Артура, положил ладони ему на лопатки, едва касаясь тонкого твила рубашки, и подтолкнул-повел его в коридор, где висело большое зеркало.
Артур подчинился.
Имс оглядел их отражение, стоя у Артура за спиной. Потом обвил руками его шею и взялся за концы галстука.

– Думаю, мы завяжем тебе «Принц Альберт».
– Почему? – напряженно спросил Артур.
– Тонкий галстук, – Имс потянул за широкий конец, удлиняя его.
– Чуть расширенный воротник рубашки. – Имс дважды обернул широкий конец галстука вокруг узкого.
– Экзотический узел, – Имс провел конец галстука через обе петли.
– Подходит для невысоких мужчин, – Имс затянул узел. Вышло неожиданно безупречно.
– Между прочим, – сказал Артур, придирчиво разглядывая результат работы, – я выше тебя.

Имс наклонился к его покрасневшему уху и шепнул:

– Это иллюзия, детка, не забывай.

Артур плавно склонил голову к плечу, уходя от шепота.
Имс прочистил горло и развязно протянул, разрушая момент:

– Ну и чего? Куда намылился? На сегодня заданий не будет?

Артур сглотнул, кадык дернулся под галстучным узлом.

– Одевайся, – сказал Артур. – Мы идем смотреть «Кабинет доктора Калигари».


***
Имс любил старые немецкие фильмы. Он обожал их детективы, жесткую манеру построения кадра, милую оглядку на Голливуд.
Но он не выносил первые германские киноленты. Это было как-то… слишком.
Зато Артур в очередной раз был счастлив. Унылые джентльмены, психиатрическая клиника, призраки, галлюцинации, безумие в каждом действии и бездействии – тихое или буйное – гнетущая музыка, измененные состояния человеческого сознания, жестокие убийства… Имсу хватало всего этого в работе, во снах, в головах других людей.
Артур же был без ума от декораций, метафор, отсылок к германской мифологии и храбрости киностудии, решившейся снять подобное в девятнадцатом году двадцатого века.
Когда Имс поднялся со своего места и собрался выйти из зала, Артур схватил его за рукав.

– Ты куда?
– Отлить! – прошипел Имс, и Артур неохотно отпустил его.

Он мухлевал, разыгрывая недовольство.
Имс отлично понимал, зачем Артур привел его в Германский музей кинематографа.


***
– Я не был уверен, какой именно фильм двадцатых тебе дорог, так что…

Имс беспечно пожал плечами.
Артур так держал перед собой пленку в жестяной круглой коробке так, будто это была бомба, готовая взорваться от неосторожного движения.

– Ты украл Носферату?
– Если точнее, он называется «Носферату. Симфония ужаса». Все равно «Кабинет Калигари» ты уже видел.
– Имс…
– Вот только попробуй сказать, что ты вовсе не имел в виду ничего такого, когда распинался тут днем про мои преступные наклонности!
– Нет. Я пытаюсь сказать спасибо. Я правда еще не смотрел Носферату.

Имс поперхнулся очередным едким замечанием.
Артур на вытянутых руках унес пленку в свою комнату, и Имс поймал себя на том, что разрабатывает план проникновения в Музей религиозной живописи. На что сдалась Артуру русская икона, он узнавать не станет.


***
За годы, что Имс не виделся с Ирмой, он успел забыть немецкий. Или – ее немецкий.
Ирма теперь не тараторила, она произносила слова четко и плавно, как подобает внучке бессменного мэра. Но Имс все равно понимал ее с трудом.

– Спасибо за предупреждение. Я усилила охрану, никуда теперь не выхожу одна.

Имс не понял, должен ли он выразить сожаление.

– Осторожнее. Они могут подкупить твоих телохранителей.
– Хранители моего тела верны мне, Джерри. Более чем.

Джерри. Не имя, не псевдоним – смешное прозвище, мышонок из мультика. Это придумала Ирма, чтобы поиздеваться над Имсом, но в любой ситуации важно верно расслышать комплимент. Имя стало постельной кличкой.
Ирма намекала на трах. Имс даже не знал, как она теперь выглядит.
Пожалуй, стоило это выяснить.
Прижимая телефон к уху, Имс откинулся на кровати.

– Расскажи о своем муже, киса.
– Он политик.
– Как оригинально.
– Ты должен понимать, что это значит.
– Киса не получает того, в чем нуждается?

Ирма засмеялась низким грудным смехом. Возможно, поставленным имиджмейкерами.
В дверь громко постучали.

– Перезвоню, – мурлыкнул Имс в трубку.

Имс не слышал, как Артур поднимался по лестнице. Как подходил к комнате. Возможно, он давно стоял под дверью.

– Чего изволите? – широко улыбнулся Имс.
– Это может быть ловушка. Ирма Рот была в том клубе. Почему?
– Мне повторить, чтобы ты не совал нос в чужие дела? Или ты в состоянии вспомнить мои слова сам? Ну же, Артур. Я говорил об этом совсем недавно, ты сможешь!
– Имс, я серьезно. Не хочу тебе приказывать.
– Вошел во вкус? – Имс прищурился, мечтая разбить эту встревоженную физиономию. Сломать тонкий нос, изменить плавную линию губ. Залить кровью воротник рубашки и узел завязанного им галстука.
– Сделай мне массаж, Имс.
– Точно. Артур, ты ни с кем меня не путаешь?

Артур поднял бровь, как тогда, за столом у Джезы.

– Нет, Имс. Я выиграл тебя, если ты о чем-то забыл. Я не Джеза. Я не стану заставлять тебя ходить голым и подавать на коленях напитки. Я говорю о массаже.

От ярости побелело в глазах.
Значит, Артур все это время знал, какое задание приготовила бывшая команда для Имса. Он знал, насколько все хуже обычно проституции. Знал, от чего уберег Имса.
Имс бессильно скрипнул зубами и посторонился, пропуская Артура в комнату.
Артур снял ботинки, аккуратно сложил на них носки и поднял отстраненный взгляд.

– Как тебе удобно?
– Чтобы ты разделся? – вырвалось у Имса резче, чем хотелось. – Я не в курсе, как делать массаж через пиджак.
– Тебе не помешает пиджак, Имс. Я говорю о массаже стоп.

За-е-бись.
Имс ногой подтянул к кровати кресло и сел в него. Артур опустился на покрывало, и Имс развел в ожидании ладони.
Артур чуть откинулся назад, опираясь на руки, и положил ногу на колено Имса.
Ступня у него была сухая и неприлично розовая. Мягкая круглая пятка, красивые длинные пальцы, гладкие ногти, высокий свод. Ни одной шишки, мозоли или шероховатости. А еще стопы Артура оказались безумно чувствительными.
Имс только нажал на пробу костяшкой указательного пальца на центр, и Артур сразу беззвучно ахнул и закусил губу, сдерживаясь. Имс ни за что не признался бы, но ему нравилось мять розовые пятки, проводить сильными движениями по линиям суставов, нажимать на связки, заставляя большой палец вытягиваться вверх, как марионетку, растирать лодыжки полусогнутыми ладонями, нажимать кулаком на подушечки подошвы – и видеть, как Артура ведет, как он морщится от боли и плавится от наслаждения.
Когда Имс закончил, Артур кусал губы, подавляя блаженную расслабленную улыбку.

– Свободен, – резко сказал Имс.

Артур проронил: «Спокойной ночи», взял носки, ботинки, и босиком вышел из комнаты.


***
С иконой шестнадцатого века, которую Имс наметил, просмотрев все каталоги музея, вышел настоящий цирк.
Имс потратил два дня, чтобы подобраться поближе к реставрационному центру музея, изучить расписание смены охраны, достать планы помещения и схемы сигнализации. С Артуром он почти не встречался, тот уходил рано утром и возвращался за полночь – при этом от него ощутимо несло элитарным коньяком. Нужно было выхлестать порядочно, чтобы Имс смог различить марку алкоголя, но пьяным Артур не выглядел. Разве что несколько взвинченным.
Он сразу запирался в своей спальне, и когда Имс просыпался, Артура уже не было в квартире. Такое положение дел более чем устраивало Имса.
Он решил – Артуру понравится поясное изображение святого Дмитрия Солунского. Имс сварганил фальшивое удостоверение, где говорилось, что он – историк, изучающий деятельность общества «Икона», созданного в Париже в тысяча девятьсот двадцать седьмом году.
Ранним утром Имс подошел к реставрационному центру, чтобы встретиться с директором, который согласился провести экскурсию для зарубежного коллеги. Возле центра Имс отметил две машины с правительственными номерами. Он перешел улицу и вскрыл код замка на подъезде. Бегом поднялся на второй этаж.
Отсюда отлично просматривалась площадка перед реставрационным центром. Из черной БМВ прошлогодней модели вышла высокая молодая женщина, и следом за ней…
Камай.
Африканца невозможно было ни с кем перепутать, но весь его облик непривычно выражал подчинение. Он пялился в асфальт и только кивал в ответ на нервную отповедь женщины. Имс прилип к окну.
То, что он никогда не был влюблен в юную внучку мэра, оказалось теперь весьма кстати, иначе Имс с трудом пережил бы нож в спину. Камай разговаривал с Ирмой.
Ирма немного поправилась, и ей это необыкновенно шло. Она начала красить в каштановый свои белокурые волосы, чтобы соответствовать образу правильной жены политика. А еще Ирма заказала команде извлекателей Петру Рот, обербургромистра Франкфурта, свою бабушку.
Артур, мать его так, оказался прав во всем.
Имс достал айфон, сфотографировал парочку через стекло и вышел в сеть. После долгих поисков он нашел просочившуюся в прессу информацию – Ирма Рот, известная своей меценатской деятельностью, организует благотворительную выставку икон из запасников музея религиозной живописи.
Камай попрощался с Ирмой и растворился в толпе, а бывшая Имса широким шагом вошла в реставрационный центр.
Планы менялись.


***
На первой полосе «Фра́нкфуртер а́льгемайне ца́йтунг», которую читал Артур за своим утренним кофе, красовалась фотография заплаканной Ирмы Рот, а рядом – нечеткий снимок с айфона Имса. Лицо Камая было закрыто характерной черной полосой.
У-гу...
Имс решил, что зубы он почистит позже. Он выдернул из рук Артура газету.
В статье говорилось о том, что, благодаря анонимному звонку, в багажнике машины внучки мэра была найдена украденная вчера новгородская икона с изображением святого Дмитрия Солунского. Ирма Рот утверждала, что стала жертвой технологий дримшэринга, пришедшей в Германию из военных лабораторий Соединенных Штатов. Ирма назвала подозреваемых, и сегодня ночью сотрудники министерства государственной безопасности задержали команду правонарушителей, занимающихся на территории ФРГ преступлениями против человечества.
Если преступники, чьи имена не разглашаются, сделают признание, обвинения в краже исторического произведения искусства будут полностью сняты с Ирмы Рот.
Соединенные Штаты пока никак не прокомментировали сложившуюся ситуацию.
Имс медленно отложил газету.
Артур улыбался той довольной полуулыбкой, которая всегда знаменовала завершение сложного дела. Облегчение, азарт, уверенность, чистая радость.
Имс ощутил, как от бешенства стучит в висках кровь.

– Что ты сделал?
– Один звонок.
– Зачем?
– Убрать Джезу.
– Убрать Джезу… – эхом повторил Имс и сделал вид, что уходит, но потом рывком развернулся и впечатал кулак Артуру в челюсть. Артур рухнул бы вместе со стулом, если бы не удержался за столешницу.

Он вскочил на ноги и схватил Имса за грудки.

– Ты вконец ошизел, Имс? – прошипел он, исступленно кривя разбитые губы.

Имс перехватил его запястья, не давая Артуру возможности дотянуться до шеи.

– Я предупреждал тебя, блядь! Я тебя предупреждал, Артур! Я сам разобрался бы с Джезой и остальными!
– Да-а? – издевательски протянул Артур, не отпуская рубашки Имса. – А я думал, ты только со своей подружкой можешь разобраться!
– Мне нахуй не упало ломать Ирме карьеру! Привлекать к ней такое внимание властей. Это личные счеты, она мне напиздела! Икона и фото в ее багажнике были посланием, намеком, она поняла бы, что я все знаю, что я слежу за ней. Что могу уничтожить ее одним нажатием клавиши на телефоне. А ты… ты сдал ее! Начал военные действия за моей спиной! Ты нарочно сказал мне про музей икон?

Они кружили по гостиной, вцепившись друг в друга, брызгая слюной, и Имсу казалось – его ненависть можно разрезать ножом где-то между ними.

– Да!
– Икона в багажнике предназначалась девушке. Не тебе, золотце, уж прости! Тебе бы я украл другую.
– Ты безмозглый баран, Имс! Неблагодарная сволочь… Это кому еще из нас не хватает воображения? Ты в жизни бы не придумал, как нейтрализовать Джезу! У внучки мэра находят украденную икону и фото с Камаем – конечно, ей пришлось прикрыться этими жуликами-дилетантами. Теперь они сядут пожизненно!

Имс врезал Артуру лбом, и их отшвырнуло друг от друга. Артур и тут устоял на ногах, рванул вперед и успел пробить Имса в печень.
Они покатились по ковру.
Когда с этажерки упал горшок с разлапистым фикусом и разлетелся вдребезги, так что на них брызнула земля и осколки, Имс остановился.
Артур тоже замер мгновенно, и если бы не тяжелое дыхание, они были бы похожи на моментальный полароидный снимок. Имс потряс головой, сбрасывая неуместную образность.
Отпустили друг друга они тоже одновременно.
Имс поднялся на ноги и ушел к себе не оборачиваясь.


***
Имс стоял перед зеркалом в ванной, задрав футболку, и разглядывал синяки, проступающие на ребрах. Кулаки у Артура твердые, ничего не скажешь.
Где-то на задворках сознания скреблась малодушная мысль: теперь, когда Джеза, Руди и Камай за решеткой, о его долге распространяться никто не будет. Можно уйти прямо сейчас. Уехать в Кот-д’Ивуа́р – Берег Слоновой Кости, поправить дела, прогреться, отчистить голову… Ведь что ни говори, а реакции Имса никуда не годятся.
Артур, придурок активный, цепляет, выбешивает, раздражает своей изощренной бездушной правильностью, и массаж этот, и галстук…
Нет уж.
Тюрьма – рассадник слухов, да и осталось-то всего два дня.
Надо закончить здесь и не приезжать в ФРГ как можно дольше. Имс не чувствовал эту страну, не ощущал ее своей.
Он умылся и спустился в гостиную. И впервые постучал в комнату Артура.
Взъерошенный после душа Артур распахнул дверь. Черные пижамные штаны от Brioni свободно облегали его ноги, и Имс подумал: какой же идиотизм – спать в том, что стоит как хороший костюм!
Артур прижимал к губе ватный диск, в комнате расползался запах одеколона.

– Извини, что влез. Опять, – невнятно и бесцветно произнес Артур, чуть шепелявя.

Имс мотнул головой, не принимая извинения.

– У нас еще два дня. Хочешь ты или нет, но мы закончим. Придумывай задание.
Артур отнял от лица руку, и Имс поморщился. Похоже, приложить его удалось здорово.
– Зайдешь?

Артур распахнул дверь шире, и Имс шагнул в его спальню.
Тут царил страшный беспорядок: шкафы открыты, чемодан распахнут, будто Артур собирался бежать из страны в спешном порядке.
Артур кинул окровавленный ватный диск на стол, заваленный бумагами и, ссутулившись, застыл у окна.

– Ну? – устало окликнул его Имс.

Артур повернулся с каким-то ломанным отчаяньем, но его лицо было абсолютно непроницаемым.

– Подрочи. При мне. Сейчас.

Имс подавился собственным языком и вытаращился на Артура.

– Это ведь лучше, чем быть пущенным по кругу даже не ради чужого удовольствия, а только чтобы понести наказание? А я не планирую тебя унижать.

Имс редко краснел. Честно говоря, он и припомнить не мог последнего раза, может только когда семнадцатилетняя Ирма попросила его сделать такое, о чем девушки в ее возрасте даже догадываться не должны. Помнится, тогда в дело пошел тубус ее алой помады.
Сейчас же Имс ощущал, как лихорадочно, мерзко горят щеки.

– Не планируешь? – переспросил он, сдерживаясь из последних сил, чтобы не пристрелить Артура из его же пистолета, лежащего под бумагами на столе.

Артур отрицательно качнул головой.
Имс, не глядя назад, пнул дверь, и она захлопнулась с хлопком, похожим на выстрел.

– Впервые на арене! – скабрезно ухмыльнулся Имс во весь рот и дернул молнию.

Пофиг. Вот теперь уже – просто насрать.
Артур сел на кровать, положил ногу на ногу и сцепил в замок пальцы на колене. И впился выжидающим взглядом в лицо Имса.


***
Джинсы с трусами, спущенные до колен, стесняли движения, постоянно напоминали о реальности, не давали уплыть в порнографические грезы. Но уплывать оказалось и не нужно.
Имс думал – он не сможет возбудиться. Ни за что. Не в такой ситуации. Не перед Артуром.
Имс гладил мягкий член, мял его, сжимал яйца, что обычно всегда работало, и он заводился. Но происходящее было слишком дико, слишком абсурдно и позорно, и ни черта не получалось, пока Имс не открыл глаза, чтобы сообщить Артуру о провале его задания.
И тут Имс понял: Артур смотрит не вниз. На его лице не дергался ни один мускул, но он смотрел в лицо Имса, и жадный взгляд выдавал его с головой.
И Имс повелся на этот взгляд, разгорячился, член налился, и встало накрепко, призывно, резко.
Имс больше не закрывал глаза, хотя очень хотелось. Он пристально разглядывал Артура, ожидая, когда тот изменит точку внимания. Стараясь для него.
Имс прервался и лизнул широким языком ладонь. У Артура расширились зрачки. И без того темные глаза показались почти черными. Задернутые шторы создавали полумрак, и Имс потерял чувство времени.
Он начал плавно двигать бедрами в такт сжимающемуся кулаку, и Артур даже дышать перестал, застыл соляным столпом.

– Детка, – прохрипел Имс, собирая каплю смазки с головки, – ты не туда смотришь.
– Туда, – тихо и ровно ответил Артур. – Здесь все самое интересное.

Имс никогда раньше не чувствовал себя настолько в невесомости. Он был уязвим, словно улитка, вытащенная из панциря, он никуда не мог скрыться от взгляда Артура, который раскрывал его в самый незащищенный момент, читал, как открытую книгу, смотрел, как немое кино – покадрово.
Но именно неподвижный Артур давал сейчас Имсу небывалое чувство власти и силы. Вызывал садистское желание сломать его, вынудить опустить глаза, заставить взглянуть на член, на бордовую головку, которую Имс подглаживал большим пальцем при каждом движении, на взбухшие вены, яйца, готовые взорваться…
Имс должен был заставить Артура посмотреть.
Он задрал футболку до подмышек, погладил грудь и живот раскрытой ладонью. Почувствовал, как от прохлады комнаты заныли соски и подтянулся живот.
Через опущенные ресницы Имс видел превратившегося в статую Артура. Имс потер сосок между указательным и большим пальцами, и не смог удержать искреннего стона. Рука на члене задвигалась быстрее.
Имс пошел ва-банк. Он медленно потянул в рот большой палец и с пошлым чмоканьем всосал его сразу до второй фаланги, плотно обхватывая губами.
Со стороны Артура раздался задушенный всхлип – Имс очень надеялся, что ему не послышалось. Он сделал несколько движений, изображая минет собственному пальцу, затем мазнул влажной подушечкой по нижней губе, оставляя блестящий след от слюны, и позволил себе выпустить из груди низкий долгий стон.
Оргазм уже накатывал тяжелой пульсирующей волной, яйца подтянулись, затвердели, и Имс резко опустил вниз вторую руку.
Теперь он вбивался в тугую трубу из переплетенных пальцев.
Артур сломался, когда Имс запрокинул голову и выдохнул в потолок:

– Сейчас ко-о-ончу…

Артур не просто посмотрел. Он опустил голову, пожирая взглядом член Имса, и белесые капли спермы, брызнувшие на палас, и стиснутые пальцы.
С нечеловеческим усилием отвлекаясь от оргазма, Имс успел отпечатать на сетчатке образ Артура: с пылающими ушами, диким загнанным взглядом и сидящего все в той же небрежно-выверенной позе нога на ногу.
Имс обессилено выдохнул и вытер руку о футболку.
Откат нахлынул нелогично, нежданно – сильный. Захотелось немедленно отмыться от позора, от роли умелой шалавы, от уродливой, осознанной потери себя.
Имс набрал по сухому рту слюны, посмотрел на Артура, который сидел, втянув голову в плечи и уставившись на свои добела стиснутые пальцы. И харкнул в его сторону, оставляя плевок возле белых капель спермы.
Имс вышел из комнаты, прикрыл дверь и задержался на секунду. Он ожидал услышать хоть что-нибудь, какое-то движение, скольжение кожи о кожу. Но у Артура было пугающе тихо.

@темы: fanfic: rus, NC-17

---

Виндзорский узел

[Reno89]

Доброго всем времени суток!

Название: Виндзорский узел
Фандом: Inception
Автор: Reno (aka Reno89)
Жанр: то ли романс с претензией на юмор, то ли драма, что притворяется и первым, и вторым
Пейринг: Имс/Артур
Рейтинг: R за намёки
Дисклеймер: всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит, а всё, что мне принадлежит, принадлежит мне и только мне!
Примечание: 1) про галстуки – вот очень занимательный сайт. Я прежде галстуками не интересовалась, так что всё это было для меня в новинку. Интересно и в чём-то даже удивительно;
2) Про пирсинг "Принц Альберт" – тут, осторожно, рейтинг=)
3) таймлайн – незадолго до собрания у Фишера и Браунинга
Размер: мини
От автора: Спасибо за внимание.

- Чего-то не хватает, - даже не оглянувшись на Имса, пробормотал Координатор и подумал о том, что было бы неплохо спуститься в сонный ещё бар и выпить эспрессо у благостно пустой стойки. Ясная мысль требовала изрядной дозы кофеина.
Они проснулись ни свет, ни заря. Точнее, проснулся Артур, для которого работа оставалась делом первостепенной важности, вне зависимости от того, во сколько он отправился в постель накануне. Отдохнуть можно было бы и после, вечером, прогуляться по песчаному пляжу вдоль влажной кромки, где волна становится совсем тихой, кроткой и робко трогает босые ступни. Прогуляться и вернуться в отель – по-хорошему уставшими, заглянуть в бар, перекинуться парой ничего не значащих фраз и подняться наверх, к номерам, один из которых, как оказалось, был обречён на одиночество с самого начала.
К описанию этих заманчивых перспектив Артур и прибегнул, чтобы выманить Имса из кровати, откуда тот наотрез отказался выбираться в такую рань.
- Сначала скажи, что будет дальше. Ну, поднимемся мы к номерам, - вопросительно взглянул на него Имс, широко зевая.
Артур нетерпеливо пожал плечами.
- Наверное, мы неторопливо покурим на балконе, любуясь закатом. Точнее, курить будешь ты, а я просто подышу воздухом, не хочу, чтобы всю ночь в лёгких болтался сигаретный дым. Внизу сгустятся сумерки, но здесь, где до неба рукой подать, солнце ещё долго будет золотить облака…
- Да ты романтик, Арти, - с уважением протянул Имс, так что неясно было, смеётся ли он или же признаёт это как факт, но тут же испортил торжественность момента своей обычной ухмылкой. – Готов поспорить, что в голове у тебя сейчас вовсе не идиллическая картинка нашего тихого совместного вечера, а, скорее, видения разгромленного в порыве страсти номера. Признайся, а?
Артур промолчал, но Имс готов был поклясться, что глаза его улыбались. Не мог он не вспомнить их самый первый день в Сиднее, когда они только-только приземлились, и сил, казалось, хватало лишь на то, чтобы доползти до отеля. Артур и не подозревал, что его энергетические резервы настолько велики. А Имс готов был биться об заклад, что в его номере до сих пор царил кавардак, ведь с тех он туда даже не заглядывал. Его сумка мигрировала из одного угла артурового номера в другой, периодически путаясь под ногами, а Артур всё чаще допускал мысль о том, что перед вылетом из Парижа мог бы плюнуть на всё и запросто забронировать двухместный номер, в рамках эксперимента. Поставив Имса перед фактом и пережив волну подколок и ироничных замечаний, он не только оценил бы реакцию Имитатора, но и выяснил бы, наконец, что значат их глубоко законспирированные встречи по всему Земному шару.
Как это часто случалось, романтик (если он был) в нём быстро уступил место Координатору, собранному и готовому к работе.
Он сосредоточенно изучал материалы по Фишер&Морроу, уткнувшись в экран ноутбука, но Имсу не в первый раз пришла в голову мысль, что Артур обладает редкой особенностью, которую в народе чаще всего немудрёно называют "глаза на затылке".
- Чего это не хватает? - в притворном возмущении осведомился Имс, но Координатора это нисколько не смутило. Он спиной, каждым нервом чувствовал, как сквозь ткань дорогого костюма, сквозь лацканы пиджака, сквозь ворот светлой рубашки просачивается по капле неудержимая имсова суть - то, что в самые скверные дни Артур предпочитал называть вопиющей расхлябанностью, в удачные же - нарочитой небрежностью.
Артур всё же соизволил обернуться, окинув Имитатора полузаинтересованным взглядом.
- Ну, как? – не выдержав, поинтересовался тот.
Артур прищурился. Костюм а-ля Бонд от Бриони на Имсе сидел превосходно. Ни одной лишней складки, ни одного ущербного шва. Всё сделано с запредельной точностью и аккуратностью. Признаться, на памяти Артура Имитатор ещё никогда не выглядел так… потрясающе. Потрясающе!
- Неплохо, - вынес, наконец, он вердикт, но на этом не остановился. – Хотя, как я уже сказал, чего-то не хватает.
- Просвети меня, - демонстративно развёл руками Имс и стал изумительно похож на кандидата в сенат.
- Галстука, - обронил Артур, возвращаясь к ноутбуку, к чётким чёрным строкам информации, которую нужно было проанализировать и выжать самую суть, чтобы после представить Коббу сухой, но ёмкий отчёт.
Желание сделать хотя бы глоток кофе на мгновение стало почти что невыносимым, но, глубокий вдох помог ему успокоить бунтующий против работы мозг.
Имс пожал плечами. И не сдвинулся с места.
Артур, который при всей своей сосредоточенности, казалось, прислушивался к тишине позади, коротко взглянул через плечо и нахмурился.
- Что? – хмыкнул Имс, сунув руки в карманы брюк и разом утратив всю свою презентабельность.
Ещё ни один костюм не мог заставить его выглядеть представительно, если он сам того не желал. Когда-то Артур уже был свидетелем потрясающих трансформаций, так что он прекрасно знал, на что способен Имитатор. Однако теперь Имс почему-то не спешил исправлять ситуацию. Просто стоял посреди номера, покачиваясь с носков на пятки, разве что не мурлыкал под нос.
- Позволь спросить, - вежливо начал Артур, кладя ладонь на тёплую плоскую клавиатуру ноутбука в поисках поддержки. – Чего ты ждёшь?
Имс улыбнулся ему, так что в уголках глаз залегли лучики-морщинки, и Артур ощутил неожиданную теплоту в груди, у сердца, так что на минуту растерял всю свою серьёзность.
- Арти, радость моя, ты ведь не думаешь, что я таскаю за собой чемодан, полный галстуков? – осведомился Имитатор, улыбнувшись ещё шире, и шагнул к столу, опёршись рукой о край. – Я не из тех, кто добровольно затягивает петлю на собственной шее. Так что хоть всю сумку перерой – ни одного галстука ты не найдёшь. У меня их просто нет – из принципа.
- Даже для дела? – немного тише спросил Артур, до странности зачарованный этим взглядом сверху вниз, в котором не было и доли обидного превосходства, только искренний интерес и кое-что ещё, не праздное любопытство, не назойливое внимание, а, скорее, желание заглянуть Артуру в самую душу, разобраться в нём. «И что же в тебе такого, чего я до сих пор не могу раскусить?», говорил этот взгляд, испытующий и проницательный. Впервые Артур видел такой взгляд у Имса. Да, они, бывало, спали друг с другом. Но, чёрт возьми, ни один из них не взялся бы утверждать, что знает другого. Их словно бы всё устраивало в том состоянии, в котором существовало на данный момент, и для дальнейшего движения значительных причин не наблюдалось. Но всё же, всё же… а, к чёрту.
- Даже для дела, - кивнул Имитатор, отводя взгляд. Теперь он смотрел поверх головы Артура, едва-едва цепляясь за черноволосую макушку. Удивительно, но из-за этой, хм, передислокации, из-за смены ориентира или приоритета Координатор даже испытал мгновенный укол разочарования и тут же одёрнул себя. – Так что тебе придётся одолжить мне. Что, выручишь старшего товарища по играм?
Он неожиданно подмигнул Артуру, так что тот не смог сдержать ответной улыбки, хотя и с примесью смущения – уж очень неоднозначно прозвучала фраза.
Лучшим выходом было занять себя выбором подходящего галстука, которых в чемодане Артура обнаружилось не меньше пяти – базовый набор на все случаи жизни. Тёмно-синий с искрой, цвета благородного вина, неяркий со строгим узором, достаточно яркий с узором куда меньшей строгости и светлый, песочный, для непредвиденных яхтных прогулок. Пока Имс молча дивился причудливой артуровой логике, Координатор пространно рассуждал о пользе галстуков в деле внедрения и извлечения. Он даже вспомнил на вскидку какой-то давний случай, произошедший с ним и Коббом, в котором галстук сыграл ключевую роль, поскольку от точности его воспроизведения зависели, ни больше, ни меньше, жизни Артура и Доминика – не только во сне, но и в суровой реальности… бла, бла, бла…
Большую часть этого рассказа Имс благополучно пропустил мимо ушей, но когда Артур заговорил об их нынешнем задании, Имитатор невольно прислушался. По мнению Артура на встрече с Браунингом и Фишером без правильного галстука делать было нечего, ровно как и без галстука вообще. По самым его мрачным прогнозам всё непременно должно было отправиться коту под хвост, поставив под угрозу срыва саму операцию по внедрению. Впрочем, может быть, Имс в своём воображении намеренно сгустил краски, чтобы немного развлечься. Артур создавал слишком много шума из ничего, бессмысленно колебал воздух. Но если ему самому нужно было проговорить это вслух, не важно, по какой причине – что ж, Имитатор не собирался препятствовать. За годы, проведённые в аэропортах, эконом-классах, казино, дрянных и первоклассных отелях, в крикливой толпе в самом сердце Момбасы и прочих больших городах, где ему довелось обитать, он научился сводить окружающий шум до минимума, словно по щелчку кнопки MUTE на пульте телевизора.
О, да.
За окном вовсю светило жаркое австралийское солнце, но, кажется, от предутренней прохлады ещё кое-что осталось. Во всяком случае, ветер, который влетал в приоткрытое окно напоенным ночным дождём, нёс свежесть.
- Ты вообще меня слушаешь? – неожиданно обратился к нему Артур.
- На все сто, - немного невпопад откликнулся Имс и улыбнулся собственным мыслям.
Вот не было бы сейчас никакого грёбанного задания, никакого Фишера, никакого Браунинга. Да даже Сайто, если уж на то пошло. И занесло бы их с Артуром в Сидней безо всякого повода, по воле судьбы или что там витает в облаках. И загорали бы они на дощатых лежаках, пока жар не загнал бы их в прохладную воду. И если бы Артур обгорел на солнце, Имс, чего уж там, намазал бы ему спину кремом, без проблем.
Сам он никогда не обгорал. Как-то так вышло, что он с ранних лет оказался устойчивым к беспощадному южному солнцу. Ну, ничего, они бы и Артуру нашли занятие. Скажем, массаж. Кто бы в здравом уме отказался от такого?
- Этот, пожалуй, подойдёт, - пробормотал Координатор, развешивая на широких плечах Имса свои галстуки. Выбор пал на тот, что был глубоко синего цвета. Он моментально придал бы официальности образу, отметил Артур и, приняв окончательное решение, аккуратно свернул остальные галстуки и сунул их в специальное отделение в чемодане.
Координатор с осознанием выполненного долга вернулся к работе. Ноутбук ожил, стоило лишь пальцам привычно прикоснуться к тач-паду.
Имс перекинул длиннохвостый галстук через согнутую руку, будто официант - полотенце, и отправился в ванную, к зеркалу, где некоторое время и пропадал, пока Артур водил взглядом по строкам на экране.
Когда же Имитатор вернулся, в его облике не изменилось ровным счётом ничего. Ворот рубашки остался таким же необузданным, как и прежде, пожалуй, лишь распахнулся шире, утратив опору в виде ещё одной пуговицы, ныне расстёгнутой.
Поймав недоумённый взгляд Артура, Имс только плечами пожал.
- Как и я думал, ничего не вышло, - без особого сожаления сообщил он. – Галстуки – не мой профиль. А уж этот – упрямец, которого поискать. Мы с ним катастрофически не сошлись характерами, что поделать. Придётся мне обойтись так, по старинке.
И он попытался изобразить покорность судьбе и искреннюю печаль. Получилось хреново. Лишённый всяких преград воротник нагло глядел на Артура, будто язык показывал. На самом деле показывал он только заросшую волосами грудь и острый край татуировки, интригующе уходящей под светлую ткань.
Артур смерил напарника взглядом, полным подозрения.
- Имс, - с нажимом проговорил он, очевидно, пытаясь сложить в это короткое слово максимум значимости.
- Артур?
- Я сейчас тебе задам не самый скромный вопрос, - предупредил Координатор, и Имс ухмыльнулся.
- Нескромные вопросы – это как раз по мне, - заявил он. – Спрашивай без колебаний, отвечу как на духу.
Шут гороховый, подумал Артур, но на этот раз улыбнуться себе не позволил.
- Ты умеешь завязывать галстук? – вот так, с места в карьер и прямо в лоб, без обиняков.
- Спрашиваешь! – воскликнул Имитатор уж слишком уверенно. Но взгляд его на мгновение метнулся в сторону.
- Отлично, - проговорил Артур, облокотившись о столешницу. – Завязывай.
- Тут дело не завязывании, - пошёл на попятную Имс. – Тут дело в принципе, понимаешь? Я и галстуки – вещи несовместимые…
- Мне ли этого не знать, - проворчал Артур. – Так ты будешь завязывать или, может быть, ты хочешь, чтобы я это сделал?
Имс явно обрадовался такой перспективе.
- А что, отличное дополнение ко всему, что здесь происходит, - он красноречивым взглядом окинул незаправленную постель. – Разнообразие – залог успеха и процветания. А тебе, Арти, прекрасно известно, что я, как никто, открыт всему новому.
- Хватит паясничать, - вздохнул Координатор, против воли вспоминая и заново проживая вчерашние горячие прикосновения рук с шершавыми ладонями. Будто бы в свободное от работы время Имс вскапывал землю, и от лопаты на коже вспухали мозоли. Артуру хотелось поднести его ладони к лицу, рассмотреть их чуть ближе, убедиться в правильности догадки, но каждый раз они были слишком нетерпеливы, чтобы уделять внимание мелочам. Чтобы удивлять друг друга неожиданным интересом к вещам, не имевшим непосредственного отношения к сексу, которые просто существовали – между ними, вокруг них, в них самих. Возможно, когда-нибудь, да, возможно, но об этом Координатор старался думать как можно реже. Он до сих пор не привык к обрывочному присутствию кого-то в своей жизни, обрывочному, но по сей день чрезмерному для него, настолько сросшемуся с уединением, которое перерастало в одиночество.
- Итак, существуют пять основных видов узлов, - терпеливо проговорил Артур и подошёл к Имсу почти вплотную. - На самом деле, конечно, их гораздо больше, но, думаю, мы пока остановимся на пяти.
Он явно оседлал одного из своих многочисленных любимых коньков, и Имитатор испытал кратковременный испуг, подумав, что теперь до конца жизни обречён на галстучное существование.
- Учитывая то, что проникнуть я должен на одно-единственное совещание... всё это, несомненно, имеет смысл, - хмыкнул он, но Артур продолжил, оставив комментарий без внимания.
- Для встречи, которая предстоит тебе, я бы выбрал традиционный вариант - Виндзорский узел. Он схож с Ганновером, хотя, пожалуй, чуть более элегантный. Но в меру. Принц Альберт в этом случае привлёк бы слишком много внимания, а нам этого не нужно.
Его пальцы ловко кружили где-то в районе шеи Имса, изредка и мимолётно касаясь выбритого по случаю подбородка.
- О, да, принц Альберт - выдающаяся личность, - хохотнул Имитатор. – Хотя всё зависит от того, о каком принце сейчас речь, об Альберте Саксен-Кобург-Готском или о короле Монако?
- О первом, - ляпнул наугад Артур, хотя на самом деле понятия не имел, о ком говорит Имс, познания которого – фрагментарные, случайные – порой сбивали Координатора с толку и ставили в тупик, а ведь он считал себя человеком достаточно эрудированным для словесных баталий неожиданного содержания.
- Ах, про этого Альберта! – восторжествовал Имитатор, и Артур понял, что крупно просчитался. - Я знаю кое-что про принца Альберта. Готов поспорить, что знаю то, чего не знаешь ты. Я знаю, что так называется пирсинг одного вполне определённого, даже, не побоюсь этого слова, ключевого места, и, да, я могу показать, какого... если хочешь. Но после этого, Арти, ты всерьёз предлагаешь мне заявиться на встречу с Браунингом с принцем Альбертом за компанию?
О, нет.
Они балансировали на грани смеха, того самого смеха, от которого на глаза слёзы наворачиваются и сводит живот. Смеха, который объединяет, сближает и даже в чём-то роднит – хотя бы на те жалкие мгновения, пока длится. И тогда наступает момент восхитительного единения, будто пресловутый катарсис, любимая присказка Дома.
- Принц Альберт - это ещё один узел, дубина, - фыркнул Координатор, чувствуя, как перехватывает дыхание от одной только возможности смеяться вместе с Имсом, а не быть предметом его насмешек. - С тобой невозможно говорить. Ты хоть иногда бываешь серьёзным?
- Уверяю тебя, что серьёзным я тебе не понравлюсь. Я становлюсь занудным и меркантильным. И совершенно невыносимым.
Пальцы сами собой вязали Виндзор, уверенно и автоматически, хотя в мыслях Артур всё ещё колебался, сам не понимая, почему.
- Хотя, - протянул он, - есть ведь ещё Пратт... Или Шелби, как его называют в Америке. Какова вероятность того, что в странах, разделённых океаном, примерно в одно время два человека придумают одинаковый способ завязывать галстук? Ничтожно мала. Но, чёрт возьми, это им не помешало.
Он покачал головой, удивляясь тому, что высказал эти ненужные мысли вслух.
- Какова была вероятность того, что однажды ты станешь учить меня завязывать галстук? - вопросом на вопрос ответил Имс, и в комнате стало вдруг на удивление тихо. Так тихо, что даже слышно было, как далеко внизу, у подножья сверкающей громады отеля, хлопают дверцы такси, а услужливые швейцары подхватывают новоприбывших постояльцев вместе с багажом и в вихре солнца, ветра, горького океанского воздуха уносят к стеклянным дверям кристальной чистоты.
Пальцы Артура замерли на гладкой прохладной ткани, затянув галстук чуть туже, чем было необходимо. Кажется, только сейчас он осознал, насколько близко оказался к Имсу. Взгляд выхватывал лишь отдельные черты, не в силах собрать кусочки мозаики в одно целое. Глаза – лукавые и понимающие, с давешними смешинками в уголках, едва заметные веснушки на носу – Артур только теперь их разглядел, и как же странно, что на солнце они не стали ярче. Губы… Сплошная провокация, особенно теперь, когда лицо Имса было так тщательно выбрито. Крупные, фигурно обведённые по краю губы, которые никак не вписывались в облик Имитатора или же, наоборот, слишком уж подходили ему. Такие губы ни на миг нельзя было оставлять в покое, такие губы нужно было целовать до боли, до колющей боли, в которой куда больше удовольствия, чем остаточной отстранённости, рождающейся, скорее, из чрезмерной осторожности, нежели из настоящей неприязни. И, о Боже, что эти губы могли сделать с тобой, стоило дать им волю. Наверное, свети с ума или запытать до смерти. Снова.
- Ничтожно мала, - хрипло повторил Координатор, не в силах справиться в одиночку с хлынувшей изнутри сладостной горечью. Кажется, он сдерживал её уже слишком долго, а теперь никак не мог остановиться, и смотрел, смотрел, готов был смотреть бесконечно, и не только смотреть, но и касаться и позволять прикоснуться к себе. Руки Артура теперь жили собственной жизнью, всё сильнее затягивая петлю, пока голос, в котором звучала мягкая насмешка, не прервал его хаотичные размышления, вынуждая вынырнуть из манящих глубин.
- Арти, малыш, если тебе придёт в голову попробовать в постели нечто подобное, ты так и скажи, - заметил Имс и, осторожно сжав ладони Артура в своих, отстранился. - Но если я опоздаю на встречу к Браунингу - никакой галстук мне не поможет.
Он шагнул назад, к замершему у ножки кровати кейсу, ускользая, так что хотелось вцепиться в лацканы его пиджака и притянуть к себе.
- А когда Кобб узнает, кто поломал его планы на благополучное завершение этого дела, он ни тебя, ни меня, уверен, по головке не погладит.
Они хмыкнули почти одновременно.
- Чёрт, как же это двусмысленно звучит, - негромко заметил Имитатор, неосознанно теребя непривычно тугой узел.
- Не трогай… Убери руки, - проговорил Артур, ослабляя петлю и Имс с неохотой оставил проклятый галстук в покое. – Вот так.
Теперь он выглядел ещё лучше, если такое, конечно, было возможно. Имс – и в то же время не он. Имс с его вечной ухмылкой – но и приглашённый юрист Фишер&Морроу, а в ближайшем будущем – ещё и Питер Браунинг, правая рука Фишера-старшего, крёстный отец Фишера-младшего. Имс со смешливыми морщинками в уголках глаз – и Имс с почти незаметной тревожной складкой над бровью. При всём желании Артур не мог оторваться взгялд.
- Ну, что, пора? – обратился к нему Имитатор, проверяя, на месте ли мобильный. И, не дождавшись ответа, проговорил, – Я тебя в холле подожду. Подстрахуешь меня.
Координатор молча кивнул, внезапно ощутив ком в горле. Глядя в широкую спину Имса, затянутую в тёмную ткань пиджака, он с трудом подавил желание коснуться этих плеч, образцовых в строгих рамках делового силуэта, сгладить их невыносимую прямоту.
Они вместе вышли в коридор, застланный красным ковролином. Стальные двери прибывшего как по мановению руки лифта сомкнулись, и Имс унёсся вниз, к первому этажу, а Координатор так и остался у распахнутой двери в номер. Им нужно было поймать такси, чтобы добраться до крупного офисного здания корпорации, но оставалась ещё пара минут, чтобы выключить ноутбук и упаковать его в сумку. Простые действия всегда успокаивают, и Координатор почти не торопился, стараясь прочувствовать каждый предмет, к которому прикасался – гладкую поверхность стола, нагревшуюся пластмассу крышки ноутбука, мягкость покрывала на кровати. Но отчего-то именно сегодня простые действия утратили свою чудесную силу.
И всё же, кто кого завязал Виндзорским узлом? Артур – галстук Имса? Имс – чувства Артура? Что произошло, если теперь Координатору так не хотелось покидать этот чёртов отель и это номер? Хотелось бросить всё и остаться здесь, дождаться ночи, дождаться невыносимых поцелуев.
Кажется, их отношения завязались виндзорским узлом - не самым сложным, но и не самым лёгким. Но не было нужды распутывать их, скорее, этот узел требовал внимания, чутких пальцев, способных довести до совершенства его линии и грани, - сделать не слишком напряжёнными и не слишком расслабленными, разгладить мелкие складки, поправить воротничок рубашки, а при желании и вовсе расстегнуть верхнюю пуговицу, слегка ослабив галстук. Этот узел предлагал заманчивые перспективы. Сулил немыслимые возможности. Оставлял место для какой-то безумной и в принципе неуместной надежды. Артур невольно коснулся собственного галстука, к которому привык, которого почти не ощущал, и улыбнулся.
Связанные в один узел?
О, да.

@темы: fanfic: rus, R

---

[The Point-Man.]

Музыка: Static Revenger & Richard Vission ft. Luciana - I Like That

*см перевод.

@темы: Tom Hardy, Joseph Gordon-Levitt