Мне дано все, чтобы жить возвышенной жизнью. А я гибну в лени, разврате и мечтании.
Название: Ach, des Knaben Augen
Переводчик: hirasava
Бета: Diamond Ontissar
Оригинал: by toomuchplor Ach, des Knaben Augen
Размер: макси, 24053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Имс/Артур
Категория: слэш
Жанр: юмор, ангст, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Быть первокурсником престижной консерватории Новой Англии достаточно сложно и без главной звезды и лучшего баритона этой консерватории, который становится вашим певцом, и, как неизбежность, безнадежной влюбленностью.
Примечание/Предупреждения: Название фика - это испанская песня "Ах, глаза того парнишки" из переведенного на немецкий Паулем Хейзе сборника "Испанские песенки". Это первая часть лучшей в англофандоме серии работ " Steinway!verse". У меня был всего один семестр сольфеджио в далеком прошлом, так что если заметите неточности в переводе спец. лексики буду признательная за сообщение в ЛС)
Глава 1
Глава 2
читать дальше
Здание консерватории достаточно большое, чтобы легко можно было избегать встреч кем-то, чье расписание и факультет отличаются от вашего. Артур, в основном, успешно избегает Имса, лишь пару раз — сбивающих дыхание и заставляющих бешено стучать в груди сердце — видит его мельком следующие несколько недель. Еще помогает то, что Артур большую часть своего времени тратит на отработку музыки, преодолев болезненную апатию, которая угнетала его в течении нескольких дней после бедового концерта.
У него слишком много музыкальных произведений, которые нужно выучить; Артур никогда до этого с таким рвением не бросался в столь сложный репертуар. Майлза все больше стало беспокоить болезненное напряжение, которое начал ощущать Артур между лопатками. Как ни старался, Артур не мог вернуть все то, чему учила его Мол, когда подходила и немного разворачивала его плечи, полностью меняя положение тела. Артур спит на полу на тонком матрасе и исключает из рациона кофе и изделия, содержащие белую муку, а также торжественно обещает Майлзу ограничиться тремя часами занятий в день, хотя и продолжает тратить любую свободную минуту, запираясь со своим фортепьяно.
Именно Бетховен становится самой большой проблемой Артура. Ему кажется, будто и вправду великий гений лично задался целью превратить его жизнь в ад. Динамика в сонате, которую разучивает Артур, дико неправильная, и он бросается в бой с давно умершим композитором, снова и снова пытаясь выжать из указанного темпа хоть какой-нибудь смысл для себя, но, так или иначе, абсолютно не может согласиться с ним.
— Тут не мягкая партия, — сообщает Артур Бетховену, разговаривая со сборником под изданием Генле в мягкой кремовой обложке. — Не так, тут должно быть как минимум меццо-форте.
Бетховенская маркировка с указанием «pp» — пианиссимо, очень мягко — смотрит на Артура.
— Слушай, я знаю, что ты гений и все такое, — продолжает свои попытки достучаться до Бетховена Артур, — но говорю тебе: тут ты облажался, Людвиг.
«РР,» — непоколебимо сообщают ноты.
— Да пошел ты, — говорит Артур, швыряет сборник на пол и врезается в оскорбительный кусок с максимальной громкостью, какую только возможно выжать из инструмента, играя его снова и снова. На пятый или шестой повтор низкий ля-бемоль вдруг издает лязг и замолкает. Артур вздрагивает и убирает руки с клавиш. Такой звук у фортепиано он не слышал ни разу в жизни.
Артур встает и заглядывает под крышку. Он действительно порвал фортепьянную струну из-за грешащей против правды ноты — даже нескольких нот. Оторванная струна не сворачивается калачиком, как в мультике, она просто висит печальным укором среди своих туго натянутых собратьев — бесполезная и жалкая.
— Отлично, — говорит Артур чреву инструмента. — Хорошо, празднуй победу, ты, дохлый мудак.
Он обходит рояль, садится и играет пианиссимо, игнорируя жужжание оторванной струны и ослабевшее из-за повреждения звучание ля-бемоль. Он просто позволяет Бетховену проигрываться так, как было задумано — тихо и спокойно — в точности, как тот хотел.
Все это накапливается в Артуре, он ощущает себя мыльным пузырем, который вот-вот лопнет, и ему хочется, нет, кажется правильным, играть громче, но он упорно продолжает, тихо-тихо. Музыкальная часть резко меняется под его пальцами: от огня и торжественной ярости, которые прочитал Артур в нотах, к чему-то, отягощенному грустной печалью, умиротворенному, и устало тянущемуся от аккорда к аккорду. Это логически приводит в следующей части — задумчивому меццо-пиано в мажорном ведущем регистре и шагу к светлому воображаемому миру, а потом, на повторе, к пианиссимо — как затяжной вздох, словно все печали в мире неизбежны, но при этом, все же, каким-то образом терпимы.
Артур заканчивает и сжимает ладонями виски. Он знает эту эмоцию. Ту, что сейчас сыграл.
Это то же самое, что было в последней песне «Winterreise».
***
— Хорошо, — говорит Майлз на следующем занятии. — Что бы там ни было, ты справился. Теперь Равель.
***
После успешного окончания семестра вся следующая работа маячит неопределенными пятнами. На него сваливается множество вещей, которые необходимо сделать. С теорией ему легко — Артур выучил ее еще несколько лет назад. Сольфеджио для любого крупного пианиста также не представляет серьезной проблемы. Его основная работа — написание эссе по музыкальной истории («Моцарт и художественная песня: романтика ранних песен»), и бесконечная «игра в угадайку», когда профессор проигрывает куски произведений — малоизвестных и очень коротких — а они должны определить первоисточник, композитора, стиль, форму, инструментовку и текст. Также у Артура есть еще одна важная письменная работа, которую он должен написать для курса английского («Ни один из нас не выступает перед иностранцами: «Музыка как символ в «Гордости и предубеждении»»), и макет программы к его фортепианному репертуару в комплекте с нотами.
И, разумеется, он должен отрабатывать свой итоговый курсовой экзамен — по сути, самую большую часть адского труда Артура в этом году. Экзамен играется перед аудиторией, состоящей из досточтимых представителей фортепианного факультета, каждый из которых сам является пианистом.
Этот экзамен идет последним в сессии, что является одновременно и облегчением (больше времени на отработку), и проклятием (бесконечное количество часов за инструментом). Артур радуется, когда его последний экзамен сдан, и он может полностью посвятить себя отработке репертуара для жюри. Все стало идти на лад с того памятного занятия, когда он порвал струну, но всегда ведь можно улучшить свой результат, — даже нужно — поэтому он продолжает добиваться большей выразительности и эмоциональности в игре.
— Я знаю, что ты воспринимаешь его, как помеху, — говорит Майлз в конце последнего занятия Артура накануне экзаменационного выступления.
— Влюбленность и все такое прочее. Это отвлекает от занятий и попросту ужасно. Но никогда не забывай, что твоя роль как исполнителя — раскрывать смысл, пропуская его через себя, Артур. Как можно играть любовь и отчаяние, если ты почти не покидаешь аудиторию, чтобы испытать их? Как ты думаешь показать это в своей музыке, если не позволяешь себе жить?
Артур в абсолютном шоке. Майлз впервые хоть как-то дал понять, что знает о произошедшем между ним и Имсом. Обычно их разговоры были сугубо профессиональными и касались только того, как улучшить игру Артура, — не больше, но, и не меньше.
— Знаю, что смущаю тебя, — усмехнувшись, говорит Майлз, напряженно похлопывая Артура по плечу. — Я достаточно наговорил и просто хотел донести свою выстраданную мудрость.
— Я не влюблен, — огрызается Артур. — Мне понятна ваша мысль, просто я не думаю, что в данный момент это можно отнести ко мне.
— Конечно нет, прошу прощения, — соглашается Майлз, наверняка про себя посмеиваясь над ним, но Артур воспринимает это как знак, что занятия окончены, и принимается собирать свои вещи.
***
В конечном итоге о результате никто не говорит ни слова. Жюри сидит в полутемном концертном зале за столом, едва подсвеченном лампой, и просит объявлять каждое исполняемое произволение. Когда все заканчивается, они говорят «спасибо», после чего только и остается, что тихо подняться по затемненной лестнице и выйти из зала. На этом все.
В конце дня Артур ждет у дверей студии Майлза, желая услышать его мнение (хотя, будучи преподавателем Артура, тот не участвовал в процессе оценки исполнения), но Мол находит его первой.
— О, Артур, ты так хорошо выступил, я очень гордилась, увидев, как ты применил свой опыт работы с камерной музыкой к сольному репертуару, — говорит она, совершенно очевидно уловив только это во всем.
Артур не в настроении спорить, однако его очень волнует мнение жюри.
— Правда? — спрашивает он. — Им… вам понравилось?
— Это была очень хорошая работа, — заверяет его Мол. — Думаю, ты прорвался в ряды лучших на твоем курсе.
— Да? — в полном восторге говорит Артур. — Правда?
Мол смеется, поддразнивая его.
— Конечно! Тебе стоит знать, что ты — один из лучших студентов-пианистов в консерватории.
— Я? — недоверчиво переспрашивает он, но все равно улыбается. — Вы имеете в виду, как аккомп… — он резко обрывает себя. — То есть, имеете в виду, когда я работал с Имсом?
— И твою сольную работу тоже, — соглашается Мол. — Ты очень вырос по сравнению с тем нескладным и тощим парнишкой, который играл в ведомственном концерте прошлой осенью. Весь фортепианный факультет стоит на ушах после твоего выступления, они целый день только и болтают о твоих перспективах, — она взмахивает рукой, отметая от себя этот невероятный факт. — Думаю, это благодаря твоей визуализации. Летом мы более плотно займемся твоей третьей чакрой, она сегодня была немного перекрыта, пока ты играл Равеля.
— Хорошо, — соглашается Артур, желая хоть как-то задобрить Мол, чтобы она продолжила говорить все эти потрясающие вещи о жюри. — Боже, благодарю вас. Большое спасибо, — выдыхает он. — Я сегодня наконец-то засну нормально, впервые за несколько недель.
— О, — говорит Мол, и выражение ее лица вдруг становится настолько взволнованным, что на мгновение Артур пугается, думая, будто не стоило ему шутить. — Ой, я забыла… Какая глупость.
— Что? — в ужасе выдыхает Артур, едва сдерживаясь, чтобы не схватить ее за плечи.
— Ты и твой Имс, — говорит она, — ваша размолвка. Ты ведь не будешь играть для него этим летом, да?
— Не буду? — растерянно переспрашивает Артур. Он… он не думал об этом. Ладно, не позволял себе думать, да? Но…
— Кажется, с ним будет Мария Ким. По-моему, Имс говорил мне об этом, — также рассеянно продолжает она. — Ничего страшного, на следующий год соединим тебя с кем-нибудь еще, может с сопрано. Ты так красиво играешь Коплендовскую Дикинсон[1], посмотрим, сможем ли подобрать кого-то фантастического для тебя.
Как она в своей голове может заменить кем-то Имса, Артур не в состоянии понять. Как Мол может просто передать его кому-то и ждать от него такого же синтеза, той же связи и мощи?
— Нет, — говорит он. — Думаю, мне правда хотелось бы остаться с Имсом.
Мол кривит губы, ее лицо становится каким-то строго-игривым.
— Если получишь его, — предупреждает она.
Артур тяжело сглатывает, менее чем за минуту сменив чувство бескрайнего удовольствия на это странное долбящее ощущение печали.
— Мне пришлось держать марку перед жюри, — говорит Артур Мол.
Она бросает на него взгляд, ясно говорящий: «Ерунда!»
— Давайте смотреть правде в глаза — он ухватился за меня, потому что сначала я понравился ему, — говорит Артур. — Вы же знаете Имса, он считает, что все в мире существует только ради него и должно служить ему. Он же тащится от этого.
Мол смотрит на него — красивая, отчужденная и безмятежная.
— Ты имеешь в виду, что он — певец?
Артур открывает рот и понимает, что не знает, как ответить на это, поэтому снова закрывает его. Его аргументы стремительно рушатся.
— Ты забыл, что я знаю Имса уже четыре года, — продолжает она. — Конечно я видела, каким именно образом он пользует пианистов и как выбирает их из множества, словно мальчишка, перебирающий шоколадки, перед тем, как съесть. Имс всегда был исключительным — он может петь с кем угодно и все равно оставаться лучшим в этой консерватории. Но с тобой почти с самого начала все было иначе. Ты подтолкнул его, non? Ты спрашивал с него, и он делал все возможное, чтобы угодить тебе. В этом году он работал напряженнее и больше, чем за все свои предыдущие три года вместе взятые. И все это время он смотрел тебе в глаза, как pʼtits coeurs, следил за тобой, едва ты входил в студию, ловил каждое твое движение. Я учила его четыре года, но тогда мне вообще в первый раз удалось показать ему, каково это петь с кем-то, соединиться с другим человеком в своем искусстве, — она останавливается, вдыхает через нос и раздраженно выдыхает.
— Итак, значит, я должен выполнять все, что ему от меня потребуется, — с трудом произносит Артур, расстроенный и сбитый с толку. Он не может определить кто причина этого смятения: Мол, Имс или же он сам. — Должен отказаться от себя и думать лишь о нем и…
— Я знаю, как это трудно для тебя, я ведь и сама пианистка, — прерывает его Мол. — Мы оба очень хороши в своем мастерстве. Мы достаточно хороши, чтобы людям всегда хотелось послушать нашу игру, и они были готовы платить за это удовольствие. Но возможность стать чем-то большим, соединиться с другим человеком в этом творчестве — вот то, что, я надеялась, ты мог бы изучить в этом году, а ты отбросил это, потому что волновался о всеобщих симпатиях больше, чем о чем-либо вообще в этом мире, включая себя самого.
Артуру вдруг показалось, что он — ничто иное, как обычная груда деревяшек, а Мол просто пришла и разбила его на части одним случайным движением руки. Он — разрушен.
— Это моя вина, — сказала Мол, заметив отчаяние Артура. — Ты еще слишком молодой. Просто настолько талантливый, что я надеялась, у тебя получится справиться со сложностью такого рода художественного произведения. Забудь о том, что я сказала, cher Артур, летом мы сделаем перерыв, а в следующем году начнем все заново и на этот раз не будем замахиваться так высоко. Выберем что-нибудь помимо Шуберта.
Артур разбит, его разломанные части крутятся и разлетаются в разные стороны, но отчего-то от этих слов ему становится еще хуже. Он кивает, сглатывая, и молча уходит.
***
Когда жюри вывешивает оценки фортепианного экзамена первого курса, они все помечены не именами, а номерами студенческого билета, но Артуру и не нужно знать никаких номеров, чтобы увидеть — у него самый высокий балл среди всех.
***
Сейчас, когда почти все разъехались на летние каникулы, легко было застать свободной свою любимую аудиторию для занятий. Артур и сам мог поехать к родителям, которые жили в довольно отдаленном пригороде фешенебельного города Питтсбурга. Вернуться к своему фортепиано и его прежнему учителю, чтобы все лето отрабатывать студенческий долг стрижкой газонов и преподаванием игры на фортепиано второклашкам.
Но он думал, что будет работать с Имсом, и готовил серию сольных выступлений для лекций. Кроме того, у Артура еще с апреля были другие планы на жизнь в городе. Поэтому он застрял в своей маленькой тихой комнатке, бродит по опустевшему зданию консерватории и обрывает листочки с досок объявлений, где предлагают не самую ужасную подработку на лето. Наконец, Майлз отправляет Артуру на электронную почту вакансию: один отель ищет пианиста для своего ресторана. «Каждый пианист должен научиться играть для пьяных ублюдков, « — пишет Майлз в качестве предисловия.
Так что Артур звонит в гостиницу и тут же получает эту работенку. Вообще, когда-то давно он играл с группой из его школы, так что его нельзя назвать совсем уж несведущим в чтении аккордов со сборников популярных песен, но его знание репертуара — стандартное. «Мрачняк, » — мысленно поправляет себя Артур, используя подходящее жаргонное словечко. К счастью, его фотографическая память тут весьма кстати, особенно если учесть, что среди ресторанных пианистов не принято пользоваться нотами. Пришлось за три дня до своего первого игрового вечера проиграть хотя бы по разу шестьсот песен.
Пользуясь тем, что аудитории свободны, Артур методично пробует играть на некоторых из наиболее популярных и востребованных инструментах: трех «Стейнвеях», четырех «Каваях», не менее восьми «Ямахах» и более-менее распространенных, которые, тем не менее, имеют свою индивидуальную прелесть, например, уже немодный «Хайинцман», чьи молотки настолько стары, что шестифутовые деки звенят громко, словно гонг. Или тихое пианино «Бленхейм» с верхним регистром, который может превзойти в звучании любой неуклюжий и громоздкий рояль «Кавай».
Когда все уже сказано и сделано, Артур снова возвращается к своему старому-доброму «Безендорферу» на четвертом этаже. Этот рояль универсален, только и всего. И дело тут совсем не в воспоминаниях, связанных с этой аудиторией.
Он входит, щелкает выключателем и замечает нарисованный кем-то шариковой ручкой на стене пенис. Артур закатывает глаза и собирается присесть за инструмент, когда видит на стенде ноты. Это обычное среди студентов обозначение того, что аудитория уже кем-то занята. Артур разочарованно вздыхает. Конечно, он может выбрать другую аудиторию для занятия, но ему все же хотелось бы поиграть именно в этой. Сегодня он должен будет играть в ресторане и думал пробежаться по репертуару восьмидесятых.
Артур собирается выключить свет и выйти из комнаты, оставляя тому, кто забронировал ее, как вдруг замечает, что за ноты лежат на стенде. Первый том международного издания песен Шуберта, версия для низкого голоса. Это ноты Имса.
Он действительно не планировал делать это, ему в самом деле не нужно этого делать, но музыка написана в его мозгу несмываемой краской и, почему-то, Артур вдруг осознает, что стоит у стенда и листает сборник, переворачивая страницы до «Winterreise». Артур никогда не видел, чтобы Имс пользовался этим сборником или вообще хоть раз открывал его за все месяцы их совместной работы, но, должно быть, это та копия, которую он использовал, когда учил слова и занимался самостоятельно все те долги часы, о которых говорила Мол. Пальцы Артура сжали страницы. Вокальная часть пестрела таинственными певческими пометками, кое-где галочками и подчеркиванием согласных и гласных в международном фонетическом алфавите, расположенных между квадратных скобок. Артур листает ноты, замечая, насколько тщательно Имс помечал почти все, что говорила Мол кому-то из них двоих. Также есть несколько пометок фортепианной части Артура.
Он поглаживает ладонью последнюю страницу — бумага прохладная и идеально подходит к размеру его растопыренных пальцев. Если он подождет пару минут, появится Имс. Эта мысль завораживает, — Артур даже издали не видел его с момента курсового экзамена и разрушительного разговора с Мол. Имс все еще… как там говорила Мол? — смотрит на него с сердечками в глазах? Да и было ли это вообще? Артур не может не думать, что Мол преувеличивает все из-за своей романтичной французской натуры.
Артур ждет минуту, затем две, назло самому себе. Садится за инструмент и наигрывает кое-какие из песен, думая, что, может быть, Имс услышит его и придет посмотреть, откуда звучит музыка.
Наконец дверь открывается. Артур с надеждой поднимает голову и видит совсем не Имса.
— Я заняла эту аудиторию, — слегка сварливо говорит девушка и смотрит на него. — Ты что, не видел на стенде мои ноты?
— Это не твое ноты, — говорит Артур смущенно и разочаровано.
Она закатывает глаза.
— Не важно. Это ноты моего певца. И суть в том, что эта аудитория за мной.
Это должно быть Мария Ким. Артур мгновенно ощущает, как вспыхивает в нем ненависть, и радуется, что девица лишила его мук совести по этому поводу, поскольку ведет себя как последняя сука.
— Прости, — говорит он тоном совершенно противоположным звучащим словам, и захлопывает сборник. — Моя ошибка.
— Тьфу, — говорит Мария. — Первокурсники.
— Знаешь что, — закипает Артур, но останавливает себя. — Не важно. Господи.
— Нет, продолжай, — агрессивно говорит Мария и хмуро смотрит на него.
— Выкладывай, что там у тебя на уме, милашка.
Артур встает и нарочито выпрямляется, возвышаясь над ней.
— Он уже трахнул тебя? — спрашивает он, гаденько улыбаясь. — То есть, я знаю, что он не может отсосать тебе, но, возможно, будет совсем не против того, чтобы подрочить перед тобой.
— О, — отвечает Мария, с притворной сладостью. — Ты тот самый мудак, который бросил его. Понятно.
Артур собирается огрызнуться, что это не он бросил его, а Имс, но резко осознает эту новую информацию. Имс считал, что это Артур был одним из тех, кто…
— Ой, бля, — говорит Артур, мгновенно растеряв весь запал.
— Кстати, я — лесбиянка, — сообщает Мария. — Если бы Имс попытался коснуться меня, я врезала бы ему по яйцам. Поверь мне, он в курсе этого.
— Еб*ть, — говорит Артур. Было ли это обычным недоразумением, или Мол все подстроила, Имс должен знать: Артур не бросал его, не отворачивался и решил прервать их партнерство вовсе не по тем причинам, которые предположил Имс. — Слушай, я… прости. Можешь сделать мне одолжение?
Мария наклоняет голову и искоса смотрит на Артура.
— Вот это да, сейчас я прямо горю желанием помогать тебе.
Артур снова пытается:
— Просто… можешь передать ему сообщение?
Она вздыхает.
— Ладно.
***
В основном, музыка, которую он играет, идет фоном, его почти никто не слушает и не общается с ним, и Артура это полностью устраивает. Он играет много баллад, незаметно вставляя между ними парочку популярной сейчас инструментальной классики, и наблюдает, обращает ли хоть кто-то на это внимание. В целом, работа неплохая, довольно сносный вариант провести вечер, играя множество мелодий — певучих и малость недалеких, вставляя кучу дрянных арпеджиато и гадая, сможет ли он убедительно поменять три раза лады за одно исполнение «Эй, Джуд».
Пианино в зале расположено таким образом, что, сидя за ним, Артур не слишком хорошо видит посетителей. Это не проблема, разве что люди, кажется, появляются из ниоткуда, когда бросают ему деньги в корзину, оплачивая специально заказанную песню. Первые несколько раз Артур подскакивал от неожиданности, но через некоторое время привык и перестал пугаться, когда из-под крышки внезапно появлялось лицо очередного гостя. Он даже спустя некоторое время вообще перестает смотреть в сторону зала, когда внезапно ловит краем глаза мелькание сложенной зеленой бумажки.
— Ну, это очень грубо, — раздается голос Имса. Артур в шоке глупо хлопает глазами и бессмысленно-неловко удерживает септаккорд. Имс. Имс здесь, он получил сообщение и пришел, чтобы увидеть его. Имс стоит в каком-то полуметре от Артура и не выглядит сердитым или расстроенным. Он насмешливо улыбается и поддразнивает его. — Я шел через всю комнату, чтобы поболтать с пианистом, а ты даже головы не поднимаешь и абсолютно не замечаешь, что я строю тебе глазки.
Артур быстро вспоминает, где он находится и что играет, и быстро переходит к следующему аккорду. На полпути к рефрену, он механически модулирует и непосредственно переходит в более бессмысленное бренчание, чтобы можно было как следует сосредоточиться на чуде, — Имсе — он прямо здесь, рядом с Артуром, после того, как они не виделись много недель.
— Ты пришел, — говорит Артур. — Я… Я не был уверен, захочешь ли ты…
Имс трогает корзину с чаевыми Артура. Тот не уверен, собирается ли он обчистить ее или же, наоборот, добавить в нее денег.
— Да, Мария рассказала про какого-то идиотского мальчишку, который ласкал ее ноты и говорил о том, как сильно скучает по тому, чтобы я отсосал ему, —он вдруг светлеет лицом. — Это ты нарисовал член на стене под выключателем? Очень романтично с твоей стороны, мой милый Артур, — Имс достает десять долларов и звучно расправляет купюру. — Это оплатит первый раунд — думаю, исходя из всего, ты определенно должен мне пива.
Артур не знает, что играет, но продолжает в том же ключе, надеясь, что в этом бренчании есть хоть какой-то музыкальный смысл.
— Я не могу пить, я работаю, — говорит он, по-прежнему внимательно изучая Имса: широкие плечи под пиджаком, который надет на нем, и недавно коротко постриженные волосы.
— Ты чертов лабух, Артур, — говорит Имс. — Чем ты пьяней, тем лучше играешь.
И он уходит, скрываясь за крышкой пианино, вероятно, направляясь в бар, чтобы принести им пива.
Имс что-то оставил на пюпитре, неловко запихнув под край корзины. Артур играет левой рукой длинные арпеджио и правой тянется за книгой. Это небольшой сборник Воан-Уильямса «Дом жизни» для низкого голоса и фортепиано. Артур раскрывает его и ставит перед собой прямо на открытый уже сборник песен. Он возвращает правую руку на клавиши и одновременно с тем читает слова (ведь Мол хорошо его обучила), а затем и ноты.
— Ты можешь сыграть это, — говорит Имс, возвращаясь с двумя полными кружками. — Большинство из этих идиотов в жизни не слышали Воан-Уильямса, а он писал великолепные вещи.
Артур наблюдает, как Имс отодвигает корзину в сторону, освобождая место для пива, а потом принимается листать сборник.
— Вот, сыграй это, — говорит он, — заметь, она не слишком быстрая.
Артуру требуется некоторое время, чтобы перестроиться с указанного соль мажор в ре-бемоль мажор, но после нескольких неуклюжих модуляций он играет спокойно. Мелодия проста и хороша, как Имс и обещал, и становится еще красивее, когда он начинает подпевать Артуру. Его рука по-прежнему лежит на раскрытых нотах, а тело наклонено вперед. Это ничто, абсолютно ничто по сравнению с обычной силой звучания голоса Имса, его увлекающим за собой тоном, но почти невыносимо прекрасным в любом случае. Имс пел так тихо и сладко на ухо Артуру, таинственная аккомпанировка фортепьянной музыке.
— Ну, — говорит Имс, а Артур играет финал, — каковы твои планы? Марию уже не подвинешь, она плотно вписалась в концерты к серии лекций Мол, но нет ничего плохого в том, чтобы забежать вперед и поучаствовать в моем магистерском репертуаре, если ты готов.
Артур мягко доигрывает и выдерживает паузу, позволяя тишине завладеть пространством зала.
— Сейчас в любом случае у меня перерыв, — говорит он и встает, чтобы кивнуть бармену, давая знак переключиться на стерео-систему. — У тебя заказан столик?
Артур прячет корзину с чаевыми и закрывает инструмент, чтобы до него не добрались подвыпившие посетители, которые лет тридцать назад брали пару уроков музыки и могли возомнить себя великими мастерами. Они с Имсом, прихватив пиво, идут за отдаленный маленький круглый стол. Артур не может перестать бросать вороватые взгляды на Имса, который, похоже, стал еще более привлекательным с последнего раза, когда они общались.
— Я был… — начинает Артур и прочищает горло, — был…
— Мерзким ублюдком? — подсказывает Имс. — Ну, да. Думаю, именно поэтому нам так хорошо вместе.
Артур делает несколько глотков из своего бокала; хотя запах не слишком приятный, но ему нужно отвлечься. Он, скривившись, смотрит в бокал, а затем снова переводит взгляд на Имса.
— Мол и тебя пропесочила?
— Бля, да, — Имс тяжело вздохнул. — Вещала, что, если бы я действительно заботился о своем творчестве, то мне хватило бы смелости, чтобы по-нормальному разойтись с тобой или, по крайней мере, сделать над собой усилие, чтобы посмотреть тебе в глаза после того, как ты дрочил на меня. Боже, у нее странная способность заставлять ощутить себя кучей дерьма, правда?
Артур легко улыбается в ответ, и Имс смеется.
— Так что — да, — соглашается Артур. — За Воан-Уильямса.
— Блестяще, — отзывается Имс, — хотя, если честно, сейчас он меня волнует меньше всего, — он протягивает через стол руку и теребит подставку около локтя Артура. — Когда ты сегодня заканчиваешь?
— В час ночи, — отвечает он. Ему не нужно смотреть на часы, чтобы знать — работать еще почти два часа, прежде чем он освободится. Это кажется вечностью.
— Ты не обязан оставаться, просто… позвони мне завтра, или можем…
— Ты что, блять, издеваешься надо мной? — низко и угрожающе перебивает его Имс. — Я никуда не пойду после того, как только что снова заполучил тебя.
Сердце бухает в груди Артура, и он немного легкомысленно смеется.
— Ладно, ладно, — говорит он и допивает пиво. — Давай проверим твою теорию о том, что алкоголь поможет мне играть. Но… только не пиво. Следующая порция — что-то, не содержащее дрожжи.
И Имс приносит Артуру джин с тоником, который на вкус напоминает репеллент от насекомых, но идет достаточно бодро: Артур приканчивает второй коктейль к моменту окончания перерыва. Все следующее время до очередного перерыва Имс с ним — он притащил себе стул и никого не подпускает к Артуру — никто не может подойти достаточно близко, чтобы добраться до корзины и сделать заявку. Артура это совершенно не волнует. Он счастлив, просто цветет. Он играет на фортепиано — это весело, очень весело, особенно когда пытается играть нечто, вроде «Backstreet Boys» и «Metallica».
— У меня еще один перерыв, — говорит Артур час спустя. Имс кивает и гладит его по руке.
— Еще парочку коктейлей, лапочка?
И Артур смеется, потому что, нет, он не пьян, ему просто весело.
Они вновь идут к их столику, и Артур много смеется, потому что Имс очень смешной и очень красивый и постоянно маячит возле него, и говорит, и его голос…
— Ты уверен, что все в порядке, пупсик?
У Артура все нормально, он в порядке, но Имс в очередной раз возвращается уже не с коктейлем, а с обычной водой, и Артур постепенно замечает, как затекли у него руки и он то тут, то там пропускает несколько нот. Что ж, возможно, в конце концов, он уже изрядно пьян.
— Час ночи, слава тебе яйца, наконец-то час ночи, — говорит Имс и помогает Артуру встать на ноги. — Давай, поедешь ко мне, это я тебя как следует накачал.
— Думаю, ты прав, — говорит Артур и весело машет бармену, двигаясь в сторону выхода. — Я думаю, что я накачался. Что значит «накачался»? Это значит пьяный?
— Это очень пьяный, Артур, — говорит Имс, ведя Артура по коридору. — К счастью для тебя, твоя публика в таком же состоянии, поэтому, думаю, ты не потеряешь свою работу.
— О, хрршо, — невнятно отвечает Артур. — Эй, ты же не знаешь, где мое общежитие.
— Покажешь в другой раз, я уже сказал тебе, что ты едешь ко мне, — говорит Имс, и вдруг перед ними останавливается такси, — Имс взял такси! Он такой быстрый и умный! — и Артур оказывается внутри, и Имс опускает свою крепкую руку ему на шею и поддерживает его. — Если почувствуешь себя плохо, сразу скажи, у меня не так много денег, чтобы потом возмещать таксисту твою блевотину, — бормочет он Артуру на ухо, и, хотя эти слова не очень приятны, имсовское дыхание, щекочущее ему ухо, прекрасно, и Артур сворачивается клубочком и улыбается и, возможно, немного дремлет, впервые за многие недели, ощущая себя счастливым.
Потом они идут куда-то, где темно, пока Имс не включает свет. Они в квартире, квартире Имса, и пахнет сыростью, но кровать Имса мягкая, и Артур думает, что было бы совсем неплохо, если бы Имс присоединился к нему.
— Ох, бля, — говорит Имс, когда Артур, наконец, хватает его и тащит на кровать. — Ладно, но ничего не будет, пока ты в таком состоянии.
Артур не согласен с ним, но прежде чем он может сделать хоть что-то, чтобы выразить свой протест, комната кренится, и Артур закрывает глаза, а затем поворачивается и слушает, как Имс раздевается, передвигается по комнате, выключает свет…
И когда Имс возвращается в постель, Артур уже спит.
***
Артур просыпается от ощущения сухости во рту и чьей-то волосатой ноги, которая прижимается к его собственной. Он поднимает голову, оглядывается, видит стакан с водой на столике и, схватив его, судорожно пьет.
— М-м-м, — бормочет Имс позади. — Похмелье?
— Не думаю, — отвечает Артур, чмокая губами на пробу. — А на что оно похоже?
— О, — невнятно говорит Имс, — будто твоя голова вот-вот оторвется и укатится на землю, и ты будешь выблевывать все, что съел за всю свою жизнь.
— Нет, — отвечает Артур, — полагаю, у меня нет похмелья, — он заваливается обратно на матрас и прижимается к Имсу, ощущая его тепло. Внезапно он понимает, что на нем только майка и боксеры, а значит — либо он снял одежду и забыл об этом, либо его раздел Имс. — М-м, — говорит он, и рука Имса поднимается и ложится прямо на него.
— .ще слишком рано, — бормочет Имс. — Спим, потом трахаемся.
— Сглсен, — невнятно отвечает Артур, уже снова практически заснув.
***
— Эй, — говорит Имс, тормоша Артура, — эй, все еще нет похмелья?
Артур открывает глаза, моргает и улыбается Имсу.
— Я в порядке, — говорит он, потягиваясь, натыкаясь на колени Имса и переворачиваясь к нему лицом.
— Хорошо, я просто хотел убедиться, что тебя не стошнит, когда я сделаю это, — говорит Имс и засовывает руку в боксеры Артура.
***
Пару часов спустя они, наконец, выползают из постели и по очереди идут отлить.
У Имса квартира небольшая и захламленная, но не слишком грязная. Артур приятно удивлен, обнаружив в холодильнике непросроченное молоко и даже тостерный хлеб.
В углу стоит стол с компьютером, и Артур пользуется им, чтобы проверить почту, жуя тост и запивая его молоком. На столе от стакана остается небольшой молочный след, и Артур хватает лежащую рядом с монитором тряпку, чтобы вытереть его.
— Э-э-м, — говорит Имс, заглянув в комнату в полотенце, обернутом вокруг бедер, — Тебе не стоит трогать эту тряпку.
Артур смотрит на нее: обычное маленькое полотенце.
— Почему нет? — спрашивает он.
— Она рядом с компьютером, приятель. Не самая хорошая идея трогать тряпки, которые лежат прямо возле компьютера, да?
До Артура все еще не доходит, но затем, он резко отбрасывает тряпку и, морщась, быстро вытирает руки об штаны.
— Прости, — говорит Имс, смеясь. — У вас что в общаге нет интернета?
— У меня нет компьютера, отвечает Артур, — и я просто использую тот, что находится в консерваторской лаборатории.
— Не слишком удобно для дрочева, — сочувственно говорит Имс. — Ну, можешь использовать мой хоть сейчас, если хочешь.
Артур смотрит на него в течение минуты.
Имс смеется и стаскивает у Артура последний кусок тоста.
— Есть так много всего, чему я собираюсь научить тебя, мой юный, прекрасный Артур.
— Я смотрел порно, — оправдывается Артур.
— Конечно, смотрел, — соглашается Имс. — Давай, идем посмотрим телевизор в спальне, а я приготовлю чай.
— Я… — начинает Артур, но Имс целует его в ухо, и вся его решимость пропадает. — Ладно.
***
Поначалу у Артура возникают определенные проблемы с концентрацией внимания на том, что говорит Имс. Тот, полностью одетый, валяется в постели, держа в одной руке кружку с чаем, а в другой — пульт, которым он быстро проматывает фильм, чтобы сразу перейти к «годненькому», — так он называет некоторые сцены, когда комментирует того или иного актера или позу.
— У тебя встал? — интересуется он, и, конечно у Артура стоит. Боже, они ведь почти час наблюдали за трахающимися на экране мужиками. — Хмм, — продолжает Имс и, взмахнув рукой, выключает телевизор. — Давай устихомирим тебя, я хочу оставить это на потом.
— Почему? — спрашивает Артур, покраснев, и неуклюже пытается приблизиться к Имсу.
— Хорошенького понемножку, — говорит Имс и целомудренно целует Артура. — Доверься мне.
Артур не в состоянии понять, как секс дважды в день у парней их возраста может быть чем-то плохим, но молча утыкается в подушку Имса и старается не думать о сексе и всем, что с ним связано.
— Итак, занимался ли ты аналом? — не конструктивно спрашивает Имс.
— Боже, — снова вспыхивает Артур, на этот раз от смущения.
— Нет? — продолжает Имс. — Артур, нам действительно нужно обсудить это дерьмо, и я не просто вы*юсь. Я хочу определить границы.
Артур медленно выдыхает через нос.
— Нет, — признается он. — Я не делал этого.
— Что ж, нас никто не гонит, — говорит Имс. — Мне нравится то, чем мы уже занимаемся.
— Нет, я бы хотел попробовать это, — быстро добавляет Артур.
— Ну, я все равно храню девственной свою попку, — совершенно серьезно говорит Имс.
— Заткнись, — бросает Артур и бьет его в плечо.
— Нет, это правда! — вскрикивает Имс, потирая место, куда пришелся удар Артура. — Боже, у тебя тяжелая ручонка, — он отводит взгляд, снова становясь серьезным. — По правде говоря, я тоже еще этого не делал. Только то, что и с тобой — руки и рот.
— Правда? — недоверчиво спрашивает Артур. — Но ты такой…
— Блядун, — совершенно спокойно заканчивает мысль Артура Имс. — Знаю, у меня было много пташек, но я более серьезен, когда дело доходит до парней.
— Да неужели? — спрашивает Артур.
— Очень серьезен, — кивает Имс, глядя Артуру прямо в глаза.
— Я тоже, — говорит Артур, хотя ни разу в жизни даже не целовал девушку. — Я имею в виду серьезность отношения.
Имс сокращает небольшое расстояние между ними, крепко обхватывает лицо Артура ладонями и покрывает нежными, легкими поцелуями. Артур не знает, хочет ли он растаять на подушке, позволив Имсу целовать его вечно, или же потянуть его на себя и вжаться в него бедрами, потереться, как этим утром делал с ним сам Имс.
— Хорошо, пора остановиться, — бормочет Имс в губы Артуру, а затем и правда отстраняется, мудак.
Артур смотрит на Имса, желая, чтобы тот вернулся обратно и продолжил, но Имс устраивается на своей половине кровати и говорит:
— Расскажи мне о своей семье.
Артур закатывает глаза, но Имс, кажется, настроен серьезно, поэтому тот рассказывает о своей семье: все еще счастливо женатых родителях, которые чрезмерно опекают его старшего брата. О том, что вырос он неподалеку от Питтсбурга, а затем, каким-то образом, рассказ превращается в истории Артура о том, как он случайно поджег ковер, а Имса — как тот забил туалет родителей тряпкой, в которую дрочил. Артур вспоминает своего лабрадора, умершего прошлым летом, когда он поступил в консерваторию, а Имс говорит об учителе в Англии, который первым услышал его и заставил брать уроки вокала, а потом посылал на прослушивания в музыкальные учебные заведения всего мира.
— Именно «Реквием» Брамса сделал меня, — говорит Имс. Он лежит на спине, закинув руки за голову и смотрит на Артура. — Ты знаешь его?
— Нет, — признается Артур. — Но Брамс мне нравится.
— Это гениальное произведение, — говорит Имс и вдруг вскакивает на постели, жестикулируя и подпрыгивая на носках. — Вот этот момент в пятом действе, да? Ближе к концу, солистка — сопрано — тянет ноту, которая просто повисает в воздухе, идеально ясное, высокое ре, кларнет выходит на ту же ноту, и на несколько секунд, словно звучащие вечно, кларнет идеально созвучен голосу, это невыносимо великолепно.
Артур улыбается Имсу, в этот момент совершенно пораженный им.
— Ты стала певцом из-за сольного исполнения сопрано?
— О, нет, я хотел трахнуть сопрано, разве нет? — ухмыляется Имс. — И сделал это, она была милой пташкой.
— Ты переходишь на британский английский, когда говоришь о доме, — замечает Артур, как только Имс снова падает на постель — сначала на колени, потом сразу на живот.
— Хм, — отвечает Имс. — Проклятие певца: ты как губка впитываешь все акценты, ничего не могу с этим поделать.
— Я никогда не слышал, чтобы человек, имеющий абсолютный слух, не занимался бы музыкой с детства, — говорит Артур. — Кстати.
Имс дергает плечом.
Артур выгибает бровь.
— Хорошо, к слову об акцентах, — говорит Имс и вдруг его выговор приобретает идеальное и шикарное звучание, которого Артур никогда не слышал от него прежде. — Тебе стоит знать, что моя семья — эталон идеальных англичан. С родовым имением, твидовыми костюмами и всем, кроме проклятых корги. Если угодно — я даже учился в школе-пансионе.
— То есть все очень весомо, да? — уточняет Артур, уловив общую мысль.
— Угу, — признает Имс. — Итак — да, фортепиано и скрипка, когда я был малышней. Но я все бросил лет в семь, после того, как они больше не могли насильно заталкивать меня в комнату с учителями, — его манера говорить вновь возвращается к привычной — тягучим и теплым имсовским гласным и резким согласным.
— Скрипка, — смеется Артур.
— Заткнись, — приказывает Имс.
— Нет, просто… ты и скрипка, — фыркает Артур.
Имс хватает его, что, возможно было, а может и нет, главной целью Артура, но все меняется очень быстро: дурашливая борьба с Имсом заканчивается тем, что тот подминает Артура под себя и целует в губы с невиданной доселе осторожностью.
— Уже можем продолжить? — уточняет Артур, не желая попусту обнадеживаться.
— Если у тебя нет других планов, — отвечает Имс и встает на колени, чтобы стянуть с себя футболку.
Артуру не удалось сегодня утром как следует разглядеть его в постели, и после душа тот не был достаточно близок, чтобы прикоснуться к нему, но теперь у него есть все время мира, поскольку первая ослепляющая жажда прошла. Грудь Имса не слишком мускулистая и, за малым исключением, почти безволосая. Артур проводит пальцами вверх и вниз по коже Имса, ему нравится контраст — его загорелые руки на этой бледной плоти. Имс внимательно следит за ним, слегка задыхаясь. Наконец, Артур касается рукой пуговицы на его штанах и расстегивает ее.
Сейчас Артуру нужно стать ближе, поэтому он встает на колени лицом к нему, целует татуированные ключицы и занимается его расстегнутой ширинкой, слегка скользнув пальцами по члену Имса.
— Ты тоже, — говорит Имс, и Артур позволяет снять с него рубашку. Они целуются, соприкасаясь кожей целую минуту, потому что это хорошо до дрожи: грудь Артура касается груди Имса, их плоские животы прижаты друг к другу, заставляя дыхание сбиваться.
— Чего ты хочешь? — спрашивает Артур, забыв обо всем, когда пальцы Имса скользят вниз по его спине к задней части штанов.
— Я просто хочу, чтобы ты разделся, — говорит Имс, дрожа и толкаясь в его бедра. — Хочу посмотреть на тебя, о, Боже.
— Я могу это устроить, — отвечает Артур, отстраняясь, чтобы сбросить штаны, трусы и носки. Имс делает то же, и все, что нужно Артуру — не мешать ему, стараясь просто наблюдать за тем, как появляется перед его глазами обнаженное тело Имса.
Сам Артур сложен не так, как Имс: он худощавый, не тощий, но жилистый и, возможно, все еще растет. Артур не стесняется своего тела, но чувствует некое смущение, когда Имс, наконец, тоже полностью раздет, и они могут не только смотреть друг на друга, но и сравнивать. У Имса более мужественное тело на фоне тонкого и стройно-изящного Артура.
— Ты такой сексуальный, — говорит Артур, не будучи уверенным, прозвучало ли это с восхищением Имсом или недовольством собой.
— М-м, да? — говорит Имс, мельком глянув на себя. — Да ты поглянь! Дать тебе фотку?
— Какой же ты мудак, — недовольно бросает Артур. — Ты должен приврать и сказать, что я тоже очень сексуален.
— О, — выдыхает Имс и подползает к нему ближе. — Ну, сейчас это прозвучит так, словно я говорю это, потому что ты приказал мне.
— Мне подойдет, — признается Артур, краснея, потому что Имс продолжает внимательно изучать его.
— Ты горячая штучка, — говорит Имс, прижимаясь к нему. — Бля, ты и правда сексуальный, — и он толкает Артура обратно на кровать, забираясь на него сверху. — Можно мне снова поцеловать тебя? Или это ужасно странно?
— Нет, — вздрагивает Артур, — не странно, совсем нет, — он чувствует, как касаются друг друга их члены, почти, но не совсем зажатые между их животами.
— Это хорошо, очень хорошо, — говорит он, стараясь, чтобы это прозвучало как обычный намек.
— Хорошо, — соглашается Имс и несколько раз толкается в него. Артуру приятно видеть, что Имс так реагирует на него — его грудь, уши и щеки покрывает румянец, дыхание сбито, и сердце колотится в груди. — Ты можешь видеть без очков?
— О, — говорит Артур, — на самом деле, они… хм, имидживые? — он вообще забыл, что они на нем, и сейчас быстро снимает очки, не глядя отбрасывает в сторону. Имс смеется, глядя на него.
— Мне больше нравится без них, — говорит он и целует его скулы и веки. — Не могу выбрать, что с тобой делать, и просто хочу, чтобы на этот раз все длилось подольше.
— Если ты… — говорит Артур, — если из-за тебя я быстро кончу, то очень скоро у меня наверняка опять встанет. Я буду отсасывать у тебя, очень долго отсасывать, я давно уже хочу этого.
Глаза Имса закрываются, и он снова толкается в него и стонет.
— Бля, не… Предупреждай, прежде чем говорить такое, Артур, вот черт.
— Это значит «да»? — спрашивает Артур, довольно улыбаясь.
— Это значит «ты почти заставил меня немедленно спустить», — отвечает Имс. — Вот, у меня идея, давай вместе сделаем так, — он просовывает руку между ними, пока не обхватывает сразу оба их члена. — И ты, — говорит он, и Артур присоединяет свои ладони к рукам Имса, вместе с ним поглаживая их обоих.
В этот раз Артур кончает первым, а Имс почти сразу за ним. Он откатывается в сторону, но их влажные липкие ладони не размыкаются, оставаясь сплетенными, пока они, тяжело дыша, смотрят друг на друга и улыбаются.
— Как правило, я более вынослив, — говорит Имс. — Боже, что же ты со мной делаешь.
— Я тоже, — отзывается Артур. — То есть, я никогда не кончал так быстро. Клянусь.
Имс идет за полотенцем и вытирает их обоих.
— Я нуждаюсь в паре минут отдыха, — предупреждает он. — Мне больше не девятнадцать.
— В отличие от меня, — говорит Артур и направляет руку Имса вниз к его твердеющему члену.
На этот раз его хватает на большее. Имс гладит и целует его, проводит губами по груди и соскам, выступающим лопаткам и тазовым косточкам, целует его бедра и яйца. К тому моменту, когда он берет его в рот, тот уже почти в трансе от наслаждения и вида Имса с его членом во рту.
Через некоторое время Артур осторожно предлагает Имсу поменяться местами. Артур не занимался этим с Имсом и, возможно, он не настолько опытен, как тот, но он уже смог кое-чему научиться благодаря просмотренному ранее порно. Имсу нравится картинка — ему хочется видеть рот Артура и его язык. Артур не торопится, потому что это впервые — член Имса полностью в его распоряжении, твердый, теплый и скользкий от предэякулята и слюны Артура. Он берет столько, сколько может поместить в рот, лижет и целует Имса, пока, наконец, не в силах больше ждать, принимается сосать.
— О, — низко и хрипло выдыхает Имс. — Да.
Артур, так или иначе, помнит этот ритм, он сжимает в кулаке основание члена Имса и опускает голову вниз, пока его губы не касаются собственных пальцев. Он сосет то нежно, то крепко. Имс над ним становится громче, вздыхая и едва ворочая языком. Голова Артура движется вверх и вниз в медленном, уверенном темпе. Он очень терпелив, потому что знает о терпении все. Большую часть своей жизни он терпел многое — начиная от долгих тренировок за инструментом и конкурсов. А в более позднем возрасте, терпеливо вписывался в окружающую его среду и не в последнюю очередь даже в этот миг, который ждал с таким терпением: секс с Имсом, сосание его члена и наслаждение всем этим. Он так невероятно счастлив быть самим собой.
— Ты можешь ускориться? — отрывисто спрашивает Имс через несколько минут. — Боже, Артур, ты… это потрясающе. Но я…ах. Бля, я хочу кончить.
Артур поднимает голову, но все еще медленно поглаживает его сжатым кулаком.
— Ты не можешь кончить от этого? — спрашивает он, прекрасно зная, что Имс имеет в виду.
— Я могу попробовать, — храбро говорит Имс, дрожа и чертовски удивляя Артура. — Ты не устал?
— Я же сказал, что могу очень долго отсасывать тебе, — говорит Артур, улыбаясь лукаво и шаловливо, невероятно довольный расхристанным видом Имса. — Мне продолжать?
— Ладно, — соглашается Имс, срывающимся голосом. — Еб*ть.
Артур снова опускает голову, слегка вытянувшись на простынях, чтобы занять более удобную позицию с учетом его собственной эрекции, которую он, впрочем, игнорирует. Он очень слабо набирает темп, и рука Имса опускается ему на голову, зарываясь в его волосы, — не требовательно, просто поглаживая — и Артур ощущает огромный прилив удовольствия, с удивлением отмечая, что должен запомнить это, ему нужно сохранить в памяти это чувство, этот момент.
Спустя некоторое время тихие стоны Имса, наконец, становятся громче, и Артур сосет сильнее, больше используя язык. Пальцы Имса резко сжимаются на его коротких волосах, и Артур останавливается, у него… Боже. Имс пульсирует у него во рту, Имс собирается развалиться на куски под ним.
— Твой рот, — говорит Имс, спустя минуту, когда Артур заканчивает выжимать последние капли из имсового члена, и сам Имс перестает так сильно задыхаться. Он проводит большим пальцем по нижней губе Артура. — Бля, Артур. Это было блестяще, — он криво улыбается. — Хочешь для себя того же?
— Черт, нет, — говорит Артур, — просто отсоси, я в двух шагах от края.
Имс смеется, целует рот Артура и, не теряя времени, опускается между его бедер, принимаясь быстро и жестко сосать, точно так же, как после концерта и сегодняшнего утра. Артур держится из последних сил, наслаждаясь видом Имса, отчаянно отсасывающего ему, но это безнадежно. Он выгибается и кончает, наконец, понимая фразу Имса «хорошенького понемножку», потому что наслаждение уже граничит с болью от такого количества быстрых оргазмов, но все равно — это хорошо, это просто прекрасно.
— Я должен сказать что-нибудь сексуальное и романтическое прямо сейчас, — говорит Имс, легко взбираясь на матрас, — но мне действительно нужно хорошенечко вздремнуть. Как насчет тебя?
— Черт, да, — сонно отзывается Артур, смутно осознавая, что Имс ложится рядом, накрывая его своим телом, словно одеялом.
***
Они с трудом просыпаются ко времени, когда Артуру пора на работу. Поскольку он не может вернуться в общежитие, чтобы переодеться, приходится позаимствовать одежду у Имса.
— У тебя есть утюг? — спрашивает Артур, держа в руках одну из рубашек Имса.
— Что? Да она в порядке! — протестует тот. — Вот, надень.
Воротник немного большеват, но длина рукавов как раз подходит для того, чтобы скрыть худшее под его вчерашним блейзером.
— Боже, я умираю с голоду! Надо сходить за гамбургером после того, как провожу тебя до автобуса, — говорит Имс.
— Хорошо, что я совсем не голоден, иначе с твоей стороны ляпнуть подобное было бы настоящей глупостью, — Артур подходит к зеркалу, завязывая позаимствованный галстук, и смотрит на свое отражение: его волосы спутались, а на щеке красуется след от подушки. Желудок ноет от голода, ведь вся его еда за последние двадцать четыре часа — это полтора кусочка хлеба и стакан молока.
— Ладно, ладно, — говорит Имс, — ты должен следить за своей девичьей фигуркой, я не хочу, чтобы ты растолстел.
— Тьфу, — говорит Артур, — поверить не могу, что сплю с тобой.
Он пытается выглядеть недовольным, но это почти невозможно сделать, когда улыбаешься, как идиот.
Имс же занимается своими волосами (которые и так уже выглядят прекрасно).
— Хм? — рассеянно говорит он. — Вообще-то лучше куриные крылышки, нахрен гамбургер. Куриные крылышки в кисло-сладком соусе. Поторопись, я уже на грани смерти от недоедания.
Артур умудряется заставить себя убрать улыбку с лица. Голодное урчание в животе весьма этому способствует.
Но потом Имс целует Артура на автобусной остановке, перед водителем и всеми сидящими внутри, и Артур думает, что Имс гораздо лучше, чем тот демонстрирует окружающим.
— Приходи опять, — говорит он Артуру.
— Когда?
— В любое время. Нет, вообще-то, сегодня, — отвечает Имс. — Просто приезжай.
— В конце концов, мне нужно будет переодеться, — указывает Артур.
— У меня много одежды, — говорит Имс и снова целует его.
— Сначала зайду в общагу, — решает Артур, — и захвачу с собой кое-какие вещи.
Водитель автобуса раздражался все сильнее, поэтому Артур спешно запрыгивает внутрь и бросает в сторону Имса последний взгляд.
***
Всю следующую неделю Артур по большей части посещает свою комнату в общежитии только чтобы взять чистую одежду и туалетные принадлежности. Затем неделя превращается в две, а потом и в месяц. И выливается во все лето.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Аарон Копленд (1900—1990) — американский композитор, пианист, дирижёр и педагог. Написал музыку к 12 стихотворениям Эмили Дикинсон, превратив их в песни.
2. Ральф Воан-Уильямс (1872-1958) - британский композитор, органист, дирижёр и музыкально-общественный деятель. Воан Уильямс ― один из крупнейших композиторов первой половины XX века, сыгравший важную роль в возрождении интереса к британской академической музыке. Его наследие весьма обширно: шесть опер, три балета, девять симфоний, кантаты и оратории, сочинения для фортепиано, органа и камерных ансамблей, обработки народных песен и многие другие произведения. В своём творчестве он вдохновлялся традициями английских мастеров XVI―XVII веков (возродил жанр английской маски) и народной музыкой. Произведения Уильямса отмечены масштабностью замысла, мелодизмом, мастерским голосоведением и оригинальной оркестровкой.
Воан Уильямс является одним из основоположников новой английской композиторской школы — так называемого «английского музыкального ренессанса»
Переводчик: hirasava
Бета: Diamond Ontissar
Оригинал: by toomuchplor Ach, des Knaben Augen
Размер: макси, 24053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Имс/Артур
Категория: слэш
Жанр: юмор, ангст, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Быть первокурсником престижной консерватории Новой Англии достаточно сложно и без главной звезды и лучшего баритона этой консерватории, который становится вашим певцом, и, как неизбежность, безнадежной влюбленностью.
Примечание/Предупреждения: Название фика - это испанская песня "Ах, глаза того парнишки" из переведенного на немецкий Паулем Хейзе сборника "Испанские песенки". Это первая часть лучшей в англофандоме серии работ " Steinway!verse". У меня был всего один семестр сольфеджио в далеком прошлом, так что если заметите неточности в переводе спец. лексики буду признательная за сообщение в ЛС)
Глава 1
Глава 2
читать дальше
Здание консерватории достаточно большое, чтобы легко можно было избегать встреч кем-то, чье расписание и факультет отличаются от вашего. Артур, в основном, успешно избегает Имса, лишь пару раз — сбивающих дыхание и заставляющих бешено стучать в груди сердце — видит его мельком следующие несколько недель. Еще помогает то, что Артур большую часть своего времени тратит на отработку музыки, преодолев болезненную апатию, которая угнетала его в течении нескольких дней после бедового концерта.
У него слишком много музыкальных произведений, которые нужно выучить; Артур никогда до этого с таким рвением не бросался в столь сложный репертуар. Майлза все больше стало беспокоить болезненное напряжение, которое начал ощущать Артур между лопатками. Как ни старался, Артур не мог вернуть все то, чему учила его Мол, когда подходила и немного разворачивала его плечи, полностью меняя положение тела. Артур спит на полу на тонком матрасе и исключает из рациона кофе и изделия, содержащие белую муку, а также торжественно обещает Майлзу ограничиться тремя часами занятий в день, хотя и продолжает тратить любую свободную минуту, запираясь со своим фортепьяно.
Именно Бетховен становится самой большой проблемой Артура. Ему кажется, будто и вправду великий гений лично задался целью превратить его жизнь в ад. Динамика в сонате, которую разучивает Артур, дико неправильная, и он бросается в бой с давно умершим композитором, снова и снова пытаясь выжать из указанного темпа хоть какой-нибудь смысл для себя, но, так или иначе, абсолютно не может согласиться с ним.
— Тут не мягкая партия, — сообщает Артур Бетховену, разговаривая со сборником под изданием Генле в мягкой кремовой обложке. — Не так, тут должно быть как минимум меццо-форте.
Бетховенская маркировка с указанием «pp» — пианиссимо, очень мягко — смотрит на Артура.
— Слушай, я знаю, что ты гений и все такое, — продолжает свои попытки достучаться до Бетховена Артур, — но говорю тебе: тут ты облажался, Людвиг.
«РР,» — непоколебимо сообщают ноты.
— Да пошел ты, — говорит Артур, швыряет сборник на пол и врезается в оскорбительный кусок с максимальной громкостью, какую только возможно выжать из инструмента, играя его снова и снова. На пятый или шестой повтор низкий ля-бемоль вдруг издает лязг и замолкает. Артур вздрагивает и убирает руки с клавиш. Такой звук у фортепиано он не слышал ни разу в жизни.
Артур встает и заглядывает под крышку. Он действительно порвал фортепьянную струну из-за грешащей против правды ноты — даже нескольких нот. Оторванная струна не сворачивается калачиком, как в мультике, она просто висит печальным укором среди своих туго натянутых собратьев — бесполезная и жалкая.
— Отлично, — говорит Артур чреву инструмента. — Хорошо, празднуй победу, ты, дохлый мудак.
Он обходит рояль, садится и играет пианиссимо, игнорируя жужжание оторванной струны и ослабевшее из-за повреждения звучание ля-бемоль. Он просто позволяет Бетховену проигрываться так, как было задумано — тихо и спокойно — в точности, как тот хотел.
Все это накапливается в Артуре, он ощущает себя мыльным пузырем, который вот-вот лопнет, и ему хочется, нет, кажется правильным, играть громче, но он упорно продолжает, тихо-тихо. Музыкальная часть резко меняется под его пальцами: от огня и торжественной ярости, которые прочитал Артур в нотах, к чему-то, отягощенному грустной печалью, умиротворенному, и устало тянущемуся от аккорда к аккорду. Это логически приводит в следующей части — задумчивому меццо-пиано в мажорном ведущем регистре и шагу к светлому воображаемому миру, а потом, на повторе, к пианиссимо — как затяжной вздох, словно все печали в мире неизбежны, но при этом, все же, каким-то образом терпимы.
Артур заканчивает и сжимает ладонями виски. Он знает эту эмоцию. Ту, что сейчас сыграл.
Это то же самое, что было в последней песне «Winterreise».
— Хорошо, — говорит Майлз на следующем занятии. — Что бы там ни было, ты справился. Теперь Равель.
После успешного окончания семестра вся следующая работа маячит неопределенными пятнами. На него сваливается множество вещей, которые необходимо сделать. С теорией ему легко — Артур выучил ее еще несколько лет назад. Сольфеджио для любого крупного пианиста также не представляет серьезной проблемы. Его основная работа — написание эссе по музыкальной истории («Моцарт и художественная песня: романтика ранних песен»), и бесконечная «игра в угадайку», когда профессор проигрывает куски произведений — малоизвестных и очень коротких — а они должны определить первоисточник, композитора, стиль, форму, инструментовку и текст. Также у Артура есть еще одна важная письменная работа, которую он должен написать для курса английского («Ни один из нас не выступает перед иностранцами: «Музыка как символ в «Гордости и предубеждении»»), и макет программы к его фортепианному репертуару в комплекте с нотами.
И, разумеется, он должен отрабатывать свой итоговый курсовой экзамен — по сути, самую большую часть адского труда Артура в этом году. Экзамен играется перед аудиторией, состоящей из досточтимых представителей фортепианного факультета, каждый из которых сам является пианистом.
Этот экзамен идет последним в сессии, что является одновременно и облегчением (больше времени на отработку), и проклятием (бесконечное количество часов за инструментом). Артур радуется, когда его последний экзамен сдан, и он может полностью посвятить себя отработке репертуара для жюри. Все стало идти на лад с того памятного занятия, когда он порвал струну, но всегда ведь можно улучшить свой результат, — даже нужно — поэтому он продолжает добиваться большей выразительности и эмоциональности в игре.
— Я знаю, что ты воспринимаешь его, как помеху, — говорит Майлз в конце последнего занятия Артура накануне экзаменационного выступления.
— Влюбленность и все такое прочее. Это отвлекает от занятий и попросту ужасно. Но никогда не забывай, что твоя роль как исполнителя — раскрывать смысл, пропуская его через себя, Артур. Как можно играть любовь и отчаяние, если ты почти не покидаешь аудиторию, чтобы испытать их? Как ты думаешь показать это в своей музыке, если не позволяешь себе жить?
Артур в абсолютном шоке. Майлз впервые хоть как-то дал понять, что знает о произошедшем между ним и Имсом. Обычно их разговоры были сугубо профессиональными и касались только того, как улучшить игру Артура, — не больше, но, и не меньше.
— Знаю, что смущаю тебя, — усмехнувшись, говорит Майлз, напряженно похлопывая Артура по плечу. — Я достаточно наговорил и просто хотел донести свою выстраданную мудрость.
— Я не влюблен, — огрызается Артур. — Мне понятна ваша мысль, просто я не думаю, что в данный момент это можно отнести ко мне.
— Конечно нет, прошу прощения, — соглашается Майлз, наверняка про себя посмеиваясь над ним, но Артур воспринимает это как знак, что занятия окончены, и принимается собирать свои вещи.
В конечном итоге о результате никто не говорит ни слова. Жюри сидит в полутемном концертном зале за столом, едва подсвеченном лампой, и просит объявлять каждое исполняемое произволение. Когда все заканчивается, они говорят «спасибо», после чего только и остается, что тихо подняться по затемненной лестнице и выйти из зала. На этом все.
В конце дня Артур ждет у дверей студии Майлза, желая услышать его мнение (хотя, будучи преподавателем Артура, тот не участвовал в процессе оценки исполнения), но Мол находит его первой.
— О, Артур, ты так хорошо выступил, я очень гордилась, увидев, как ты применил свой опыт работы с камерной музыкой к сольному репертуару, — говорит она, совершенно очевидно уловив только это во всем.
Артур не в настроении спорить, однако его очень волнует мнение жюри.
— Правда? — спрашивает он. — Им… вам понравилось?
— Это была очень хорошая работа, — заверяет его Мол. — Думаю, ты прорвался в ряды лучших на твоем курсе.
— Да? — в полном восторге говорит Артур. — Правда?
Мол смеется, поддразнивая его.
— Конечно! Тебе стоит знать, что ты — один из лучших студентов-пианистов в консерватории.
— Я? — недоверчиво переспрашивает он, но все равно улыбается. — Вы имеете в виду, как аккомп… — он резко обрывает себя. — То есть, имеете в виду, когда я работал с Имсом?
— И твою сольную работу тоже, — соглашается Мол. — Ты очень вырос по сравнению с тем нескладным и тощим парнишкой, который играл в ведомственном концерте прошлой осенью. Весь фортепианный факультет стоит на ушах после твоего выступления, они целый день только и болтают о твоих перспективах, — она взмахивает рукой, отметая от себя этот невероятный факт. — Думаю, это благодаря твоей визуализации. Летом мы более плотно займемся твоей третьей чакрой, она сегодня была немного перекрыта, пока ты играл Равеля.
— Хорошо, — соглашается Артур, желая хоть как-то задобрить Мол, чтобы она продолжила говорить все эти потрясающие вещи о жюри. — Боже, благодарю вас. Большое спасибо, — выдыхает он. — Я сегодня наконец-то засну нормально, впервые за несколько недель.
— О, — говорит Мол, и выражение ее лица вдруг становится настолько взволнованным, что на мгновение Артур пугается, думая, будто не стоило ему шутить. — Ой, я забыла… Какая глупость.
— Что? — в ужасе выдыхает Артур, едва сдерживаясь, чтобы не схватить ее за плечи.
— Ты и твой Имс, — говорит она, — ваша размолвка. Ты ведь не будешь играть для него этим летом, да?
— Не буду? — растерянно переспрашивает Артур. Он… он не думал об этом. Ладно, не позволял себе думать, да? Но…
— Кажется, с ним будет Мария Ким. По-моему, Имс говорил мне об этом, — также рассеянно продолжает она. — Ничего страшного, на следующий год соединим тебя с кем-нибудь еще, может с сопрано. Ты так красиво играешь Коплендовскую Дикинсон[1], посмотрим, сможем ли подобрать кого-то фантастического для тебя.
Как она в своей голове может заменить кем-то Имса, Артур не в состоянии понять. Как Мол может просто передать его кому-то и ждать от него такого же синтеза, той же связи и мощи?
— Нет, — говорит он. — Думаю, мне правда хотелось бы остаться с Имсом.
Мол кривит губы, ее лицо становится каким-то строго-игривым.
— Если получишь его, — предупреждает она.
Артур тяжело сглатывает, менее чем за минуту сменив чувство бескрайнего удовольствия на это странное долбящее ощущение печали.
— Мне пришлось держать марку перед жюри, — говорит Артур Мол.
Она бросает на него взгляд, ясно говорящий: «Ерунда!»
— Давайте смотреть правде в глаза — он ухватился за меня, потому что сначала я понравился ему, — говорит Артур. — Вы же знаете Имса, он считает, что все в мире существует только ради него и должно служить ему. Он же тащится от этого.
Мол смотрит на него — красивая, отчужденная и безмятежная.
— Ты имеешь в виду, что он — певец?
Артур открывает рот и понимает, что не знает, как ответить на это, поэтому снова закрывает его. Его аргументы стремительно рушатся.
— Ты забыл, что я знаю Имса уже четыре года, — продолжает она. — Конечно я видела, каким именно образом он пользует пианистов и как выбирает их из множества, словно мальчишка, перебирающий шоколадки, перед тем, как съесть. Имс всегда был исключительным — он может петь с кем угодно и все равно оставаться лучшим в этой консерватории. Но с тобой почти с самого начала все было иначе. Ты подтолкнул его, non? Ты спрашивал с него, и он делал все возможное, чтобы угодить тебе. В этом году он работал напряженнее и больше, чем за все свои предыдущие три года вместе взятые. И все это время он смотрел тебе в глаза, как pʼtits coeurs, следил за тобой, едва ты входил в студию, ловил каждое твое движение. Я учила его четыре года, но тогда мне вообще в первый раз удалось показать ему, каково это петь с кем-то, соединиться с другим человеком в своем искусстве, — она останавливается, вдыхает через нос и раздраженно выдыхает.
— Итак, значит, я должен выполнять все, что ему от меня потребуется, — с трудом произносит Артур, расстроенный и сбитый с толку. Он не может определить кто причина этого смятения: Мол, Имс или же он сам. — Должен отказаться от себя и думать лишь о нем и…
— Я знаю, как это трудно для тебя, я ведь и сама пианистка, — прерывает его Мол. — Мы оба очень хороши в своем мастерстве. Мы достаточно хороши, чтобы людям всегда хотелось послушать нашу игру, и они были готовы платить за это удовольствие. Но возможность стать чем-то большим, соединиться с другим человеком в этом творчестве — вот то, что, я надеялась, ты мог бы изучить в этом году, а ты отбросил это, потому что волновался о всеобщих симпатиях больше, чем о чем-либо вообще в этом мире, включая себя самого.
Артуру вдруг показалось, что он — ничто иное, как обычная груда деревяшек, а Мол просто пришла и разбила его на части одним случайным движением руки. Он — разрушен.
— Это моя вина, — сказала Мол, заметив отчаяние Артура. — Ты еще слишком молодой. Просто настолько талантливый, что я надеялась, у тебя получится справиться со сложностью такого рода художественного произведения. Забудь о том, что я сказала, cher Артур, летом мы сделаем перерыв, а в следующем году начнем все заново и на этот раз не будем замахиваться так высоко. Выберем что-нибудь помимо Шуберта.
Артур разбит, его разломанные части крутятся и разлетаются в разные стороны, но отчего-то от этих слов ему становится еще хуже. Он кивает, сглатывая, и молча уходит.
Когда жюри вывешивает оценки фортепианного экзамена первого курса, они все помечены не именами, а номерами студенческого билета, но Артуру и не нужно знать никаких номеров, чтобы увидеть — у него самый высокий балл среди всех.
Сейчас, когда почти все разъехались на летние каникулы, легко было застать свободной свою любимую аудиторию для занятий. Артур и сам мог поехать к родителям, которые жили в довольно отдаленном пригороде фешенебельного города Питтсбурга. Вернуться к своему фортепиано и его прежнему учителю, чтобы все лето отрабатывать студенческий долг стрижкой газонов и преподаванием игры на фортепиано второклашкам.
Но он думал, что будет работать с Имсом, и готовил серию сольных выступлений для лекций. Кроме того, у Артура еще с апреля были другие планы на жизнь в городе. Поэтому он застрял в своей маленькой тихой комнатке, бродит по опустевшему зданию консерватории и обрывает листочки с досок объявлений, где предлагают не самую ужасную подработку на лето. Наконец, Майлз отправляет Артуру на электронную почту вакансию: один отель ищет пианиста для своего ресторана. «Каждый пианист должен научиться играть для пьяных ублюдков, « — пишет Майлз в качестве предисловия.
Так что Артур звонит в гостиницу и тут же получает эту работенку. Вообще, когда-то давно он играл с группой из его школы, так что его нельзя назвать совсем уж несведущим в чтении аккордов со сборников популярных песен, но его знание репертуара — стандартное. «Мрачняк, » — мысленно поправляет себя Артур, используя подходящее жаргонное словечко. К счастью, его фотографическая память тут весьма кстати, особенно если учесть, что среди ресторанных пианистов не принято пользоваться нотами. Пришлось за три дня до своего первого игрового вечера проиграть хотя бы по разу шестьсот песен.
Пользуясь тем, что аудитории свободны, Артур методично пробует играть на некоторых из наиболее популярных и востребованных инструментах: трех «Стейнвеях», четырех «Каваях», не менее восьми «Ямахах» и более-менее распространенных, которые, тем не менее, имеют свою индивидуальную прелесть, например, уже немодный «Хайинцман», чьи молотки настолько стары, что шестифутовые деки звенят громко, словно гонг. Или тихое пианино «Бленхейм» с верхним регистром, который может превзойти в звучании любой неуклюжий и громоздкий рояль «Кавай».
Когда все уже сказано и сделано, Артур снова возвращается к своему старому-доброму «Безендорферу» на четвертом этаже. Этот рояль универсален, только и всего. И дело тут совсем не в воспоминаниях, связанных с этой аудиторией.
Он входит, щелкает выключателем и замечает нарисованный кем-то шариковой ручкой на стене пенис. Артур закатывает глаза и собирается присесть за инструмент, когда видит на стенде ноты. Это обычное среди студентов обозначение того, что аудитория уже кем-то занята. Артур разочарованно вздыхает. Конечно, он может выбрать другую аудиторию для занятия, но ему все же хотелось бы поиграть именно в этой. Сегодня он должен будет играть в ресторане и думал пробежаться по репертуару восьмидесятых.
Артур собирается выключить свет и выйти из комнаты, оставляя тому, кто забронировал ее, как вдруг замечает, что за ноты лежат на стенде. Первый том международного издания песен Шуберта, версия для низкого голоса. Это ноты Имса.
Он действительно не планировал делать это, ему в самом деле не нужно этого делать, но музыка написана в его мозгу несмываемой краской и, почему-то, Артур вдруг осознает, что стоит у стенда и листает сборник, переворачивая страницы до «Winterreise». Артур никогда не видел, чтобы Имс пользовался этим сборником или вообще хоть раз открывал его за все месяцы их совместной работы, но, должно быть, это та копия, которую он использовал, когда учил слова и занимался самостоятельно все те долги часы, о которых говорила Мол. Пальцы Артура сжали страницы. Вокальная часть пестрела таинственными певческими пометками, кое-где галочками и подчеркиванием согласных и гласных в международном фонетическом алфавите, расположенных между квадратных скобок. Артур листает ноты, замечая, насколько тщательно Имс помечал почти все, что говорила Мол кому-то из них двоих. Также есть несколько пометок фортепианной части Артура.
Он поглаживает ладонью последнюю страницу — бумага прохладная и идеально подходит к размеру его растопыренных пальцев. Если он подождет пару минут, появится Имс. Эта мысль завораживает, — Артур даже издали не видел его с момента курсового экзамена и разрушительного разговора с Мол. Имс все еще… как там говорила Мол? — смотрит на него с сердечками в глазах? Да и было ли это вообще? Артур не может не думать, что Мол преувеличивает все из-за своей романтичной французской натуры.
Артур ждет минуту, затем две, назло самому себе. Садится за инструмент и наигрывает кое-какие из песен, думая, что, может быть, Имс услышит его и придет посмотреть, откуда звучит музыка.
Наконец дверь открывается. Артур с надеждой поднимает голову и видит совсем не Имса.
— Я заняла эту аудиторию, — слегка сварливо говорит девушка и смотрит на него. — Ты что, не видел на стенде мои ноты?
— Это не твое ноты, — говорит Артур смущенно и разочаровано.
Она закатывает глаза.
— Не важно. Это ноты моего певца. И суть в том, что эта аудитория за мной.
Это должно быть Мария Ким. Артур мгновенно ощущает, как вспыхивает в нем ненависть, и радуется, что девица лишила его мук совести по этому поводу, поскольку ведет себя как последняя сука.
— Прости, — говорит он тоном совершенно противоположным звучащим словам, и захлопывает сборник. — Моя ошибка.
— Тьфу, — говорит Мария. — Первокурсники.
— Знаешь что, — закипает Артур, но останавливает себя. — Не важно. Господи.
— Нет, продолжай, — агрессивно говорит Мария и хмуро смотрит на него.
— Выкладывай, что там у тебя на уме, милашка.
Артур встает и нарочито выпрямляется, возвышаясь над ней.
— Он уже трахнул тебя? — спрашивает он, гаденько улыбаясь. — То есть, я знаю, что он не может отсосать тебе, но, возможно, будет совсем не против того, чтобы подрочить перед тобой.
— О, — отвечает Мария, с притворной сладостью. — Ты тот самый мудак, который бросил его. Понятно.
Артур собирается огрызнуться, что это не он бросил его, а Имс, но резко осознает эту новую информацию. Имс считал, что это Артур был одним из тех, кто…
— Ой, бля, — говорит Артур, мгновенно растеряв весь запал.
— Кстати, я — лесбиянка, — сообщает Мария. — Если бы Имс попытался коснуться меня, я врезала бы ему по яйцам. Поверь мне, он в курсе этого.
— Еб*ть, — говорит Артур. Было ли это обычным недоразумением, или Мол все подстроила, Имс должен знать: Артур не бросал его, не отворачивался и решил прервать их партнерство вовсе не по тем причинам, которые предположил Имс. — Слушай, я… прости. Можешь сделать мне одолжение?
Мария наклоняет голову и искоса смотрит на Артура.
— Вот это да, сейчас я прямо горю желанием помогать тебе.
Артур снова пытается:
— Просто… можешь передать ему сообщение?
Она вздыхает.
— Ладно.
В основном, музыка, которую он играет, идет фоном, его почти никто не слушает и не общается с ним, и Артура это полностью устраивает. Он играет много баллад, незаметно вставляя между ними парочку популярной сейчас инструментальной классики, и наблюдает, обращает ли хоть кто-то на это внимание. В целом, работа неплохая, довольно сносный вариант провести вечер, играя множество мелодий — певучих и малость недалеких, вставляя кучу дрянных арпеджиато и гадая, сможет ли он убедительно поменять три раза лады за одно исполнение «Эй, Джуд».
Пианино в зале расположено таким образом, что, сидя за ним, Артур не слишком хорошо видит посетителей. Это не проблема, разве что люди, кажется, появляются из ниоткуда, когда бросают ему деньги в корзину, оплачивая специально заказанную песню. Первые несколько раз Артур подскакивал от неожиданности, но через некоторое время привык и перестал пугаться, когда из-под крышки внезапно появлялось лицо очередного гостя. Он даже спустя некоторое время вообще перестает смотреть в сторону зала, когда внезапно ловит краем глаза мелькание сложенной зеленой бумажки.
— Ну, это очень грубо, — раздается голос Имса. Артур в шоке глупо хлопает глазами и бессмысленно-неловко удерживает септаккорд. Имс. Имс здесь, он получил сообщение и пришел, чтобы увидеть его. Имс стоит в каком-то полуметре от Артура и не выглядит сердитым или расстроенным. Он насмешливо улыбается и поддразнивает его. — Я шел через всю комнату, чтобы поболтать с пианистом, а ты даже головы не поднимаешь и абсолютно не замечаешь, что я строю тебе глазки.
Артур быстро вспоминает, где он находится и что играет, и быстро переходит к следующему аккорду. На полпути к рефрену, он механически модулирует и непосредственно переходит в более бессмысленное бренчание, чтобы можно было как следует сосредоточиться на чуде, — Имсе — он прямо здесь, рядом с Артуром, после того, как они не виделись много недель.
— Ты пришел, — говорит Артур. — Я… Я не был уверен, захочешь ли ты…
Имс трогает корзину с чаевыми Артура. Тот не уверен, собирается ли он обчистить ее или же, наоборот, добавить в нее денег.
— Да, Мария рассказала про какого-то идиотского мальчишку, который ласкал ее ноты и говорил о том, как сильно скучает по тому, чтобы я отсосал ему, —он вдруг светлеет лицом. — Это ты нарисовал член на стене под выключателем? Очень романтично с твоей стороны, мой милый Артур, — Имс достает десять долларов и звучно расправляет купюру. — Это оплатит первый раунд — думаю, исходя из всего, ты определенно должен мне пива.
Артур не знает, что играет, но продолжает в том же ключе, надеясь, что в этом бренчании есть хоть какой-то музыкальный смысл.
— Я не могу пить, я работаю, — говорит он, по-прежнему внимательно изучая Имса: широкие плечи под пиджаком, который надет на нем, и недавно коротко постриженные волосы.
— Ты чертов лабух, Артур, — говорит Имс. — Чем ты пьяней, тем лучше играешь.
И он уходит, скрываясь за крышкой пианино, вероятно, направляясь в бар, чтобы принести им пива.
Имс что-то оставил на пюпитре, неловко запихнув под край корзины. Артур играет левой рукой длинные арпеджио и правой тянется за книгой. Это небольшой сборник Воан-Уильямса «Дом жизни» для низкого голоса и фортепиано. Артур раскрывает его и ставит перед собой прямо на открытый уже сборник песен. Он возвращает правую руку на клавиши и одновременно с тем читает слова (ведь Мол хорошо его обучила), а затем и ноты.
— Ты можешь сыграть это, — говорит Имс, возвращаясь с двумя полными кружками. — Большинство из этих идиотов в жизни не слышали Воан-Уильямса, а он писал великолепные вещи.
Артур наблюдает, как Имс отодвигает корзину в сторону, освобождая место для пива, а потом принимается листать сборник.
— Вот, сыграй это, — говорит он, — заметь, она не слишком быстрая.
Артуру требуется некоторое время, чтобы перестроиться с указанного соль мажор в ре-бемоль мажор, но после нескольких неуклюжих модуляций он играет спокойно. Мелодия проста и хороша, как Имс и обещал, и становится еще красивее, когда он начинает подпевать Артуру. Его рука по-прежнему лежит на раскрытых нотах, а тело наклонено вперед. Это ничто, абсолютно ничто по сравнению с обычной силой звучания голоса Имса, его увлекающим за собой тоном, но почти невыносимо прекрасным в любом случае. Имс пел так тихо и сладко на ухо Артуру, таинственная аккомпанировка фортепьянной музыке.
— Ну, — говорит Имс, а Артур играет финал, — каковы твои планы? Марию уже не подвинешь, она плотно вписалась в концерты к серии лекций Мол, но нет ничего плохого в том, чтобы забежать вперед и поучаствовать в моем магистерском репертуаре, если ты готов.
Артур мягко доигрывает и выдерживает паузу, позволяя тишине завладеть пространством зала.
— Сейчас в любом случае у меня перерыв, — говорит он и встает, чтобы кивнуть бармену, давая знак переключиться на стерео-систему. — У тебя заказан столик?
Артур прячет корзину с чаевыми и закрывает инструмент, чтобы до него не добрались подвыпившие посетители, которые лет тридцать назад брали пару уроков музыки и могли возомнить себя великими мастерами. Они с Имсом, прихватив пиво, идут за отдаленный маленький круглый стол. Артур не может перестать бросать вороватые взгляды на Имса, который, похоже, стал еще более привлекательным с последнего раза, когда они общались.
— Я был… — начинает Артур и прочищает горло, — был…
— Мерзким ублюдком? — подсказывает Имс. — Ну, да. Думаю, именно поэтому нам так хорошо вместе.
Артур делает несколько глотков из своего бокала; хотя запах не слишком приятный, но ему нужно отвлечься. Он, скривившись, смотрит в бокал, а затем снова переводит взгляд на Имса.
— Мол и тебя пропесочила?
— Бля, да, — Имс тяжело вздохнул. — Вещала, что, если бы я действительно заботился о своем творчестве, то мне хватило бы смелости, чтобы по-нормальному разойтись с тобой или, по крайней мере, сделать над собой усилие, чтобы посмотреть тебе в глаза после того, как ты дрочил на меня. Боже, у нее странная способность заставлять ощутить себя кучей дерьма, правда?
Артур легко улыбается в ответ, и Имс смеется.
— Так что — да, — соглашается Артур. — За Воан-Уильямса.
— Блестяще, — отзывается Имс, — хотя, если честно, сейчас он меня волнует меньше всего, — он протягивает через стол руку и теребит подставку около локтя Артура. — Когда ты сегодня заканчиваешь?
— В час ночи, — отвечает он. Ему не нужно смотреть на часы, чтобы знать — работать еще почти два часа, прежде чем он освободится. Это кажется вечностью.
— Ты не обязан оставаться, просто… позвони мне завтра, или можем…
— Ты что, блять, издеваешься надо мной? — низко и угрожающе перебивает его Имс. — Я никуда не пойду после того, как только что снова заполучил тебя.
Сердце бухает в груди Артура, и он немного легкомысленно смеется.
— Ладно, ладно, — говорит он и допивает пиво. — Давай проверим твою теорию о том, что алкоголь поможет мне играть. Но… только не пиво. Следующая порция — что-то, не содержащее дрожжи.
И Имс приносит Артуру джин с тоником, который на вкус напоминает репеллент от насекомых, но идет достаточно бодро: Артур приканчивает второй коктейль к моменту окончания перерыва. Все следующее время до очередного перерыва Имс с ним — он притащил себе стул и никого не подпускает к Артуру — никто не может подойти достаточно близко, чтобы добраться до корзины и сделать заявку. Артура это совершенно не волнует. Он счастлив, просто цветет. Он играет на фортепиано — это весело, очень весело, особенно когда пытается играть нечто, вроде «Backstreet Boys» и «Metallica».
— У меня еще один перерыв, — говорит Артур час спустя. Имс кивает и гладит его по руке.
— Еще парочку коктейлей, лапочка?
И Артур смеется, потому что, нет, он не пьян, ему просто весело.
Они вновь идут к их столику, и Артур много смеется, потому что Имс очень смешной и очень красивый и постоянно маячит возле него, и говорит, и его голос…
— Ты уверен, что все в порядке, пупсик?
У Артура все нормально, он в порядке, но Имс в очередной раз возвращается уже не с коктейлем, а с обычной водой, и Артур постепенно замечает, как затекли у него руки и он то тут, то там пропускает несколько нот. Что ж, возможно, в конце концов, он уже изрядно пьян.
— Час ночи, слава тебе яйца, наконец-то час ночи, — говорит Имс и помогает Артуру встать на ноги. — Давай, поедешь ко мне, это я тебя как следует накачал.
— Думаю, ты прав, — говорит Артур и весело машет бармену, двигаясь в сторону выхода. — Я думаю, что я накачался. Что значит «накачался»? Это значит пьяный?
— Это очень пьяный, Артур, — говорит Имс, ведя Артура по коридору. — К счастью для тебя, твоя публика в таком же состоянии, поэтому, думаю, ты не потеряешь свою работу.
— О, хрршо, — невнятно отвечает Артур. — Эй, ты же не знаешь, где мое общежитие.
— Покажешь в другой раз, я уже сказал тебе, что ты едешь ко мне, — говорит Имс, и вдруг перед ними останавливается такси, — Имс взял такси! Он такой быстрый и умный! — и Артур оказывается внутри, и Имс опускает свою крепкую руку ему на шею и поддерживает его. — Если почувствуешь себя плохо, сразу скажи, у меня не так много денег, чтобы потом возмещать таксисту твою блевотину, — бормочет он Артуру на ухо, и, хотя эти слова не очень приятны, имсовское дыхание, щекочущее ему ухо, прекрасно, и Артур сворачивается клубочком и улыбается и, возможно, немного дремлет, впервые за многие недели, ощущая себя счастливым.
Потом они идут куда-то, где темно, пока Имс не включает свет. Они в квартире, квартире Имса, и пахнет сыростью, но кровать Имса мягкая, и Артур думает, что было бы совсем неплохо, если бы Имс присоединился к нему.
— Ох, бля, — говорит Имс, когда Артур, наконец, хватает его и тащит на кровать. — Ладно, но ничего не будет, пока ты в таком состоянии.
Артур не согласен с ним, но прежде чем он может сделать хоть что-то, чтобы выразить свой протест, комната кренится, и Артур закрывает глаза, а затем поворачивается и слушает, как Имс раздевается, передвигается по комнате, выключает свет…
И когда Имс возвращается в постель, Артур уже спит.
Артур просыпается от ощущения сухости во рту и чьей-то волосатой ноги, которая прижимается к его собственной. Он поднимает голову, оглядывается, видит стакан с водой на столике и, схватив его, судорожно пьет.
— М-м-м, — бормочет Имс позади. — Похмелье?
— Не думаю, — отвечает Артур, чмокая губами на пробу. — А на что оно похоже?
— О, — невнятно говорит Имс, — будто твоя голова вот-вот оторвется и укатится на землю, и ты будешь выблевывать все, что съел за всю свою жизнь.
— Нет, — отвечает Артур, — полагаю, у меня нет похмелья, — он заваливается обратно на матрас и прижимается к Имсу, ощущая его тепло. Внезапно он понимает, что на нем только майка и боксеры, а значит — либо он снял одежду и забыл об этом, либо его раздел Имс. — М-м, — говорит он, и рука Имса поднимается и ложится прямо на него.
— .ще слишком рано, — бормочет Имс. — Спим, потом трахаемся.
— Сглсен, — невнятно отвечает Артур, уже снова практически заснув.
— Эй, — говорит Имс, тормоша Артура, — эй, все еще нет похмелья?
Артур открывает глаза, моргает и улыбается Имсу.
— Я в порядке, — говорит он, потягиваясь, натыкаясь на колени Имса и переворачиваясь к нему лицом.
— Хорошо, я просто хотел убедиться, что тебя не стошнит, когда я сделаю это, — говорит Имс и засовывает руку в боксеры Артура.
Пару часов спустя они, наконец, выползают из постели и по очереди идут отлить.
У Имса квартира небольшая и захламленная, но не слишком грязная. Артур приятно удивлен, обнаружив в холодильнике непросроченное молоко и даже тостерный хлеб.
В углу стоит стол с компьютером, и Артур пользуется им, чтобы проверить почту, жуя тост и запивая его молоком. На столе от стакана остается небольшой молочный след, и Артур хватает лежащую рядом с монитором тряпку, чтобы вытереть его.
— Э-э-м, — говорит Имс, заглянув в комнату в полотенце, обернутом вокруг бедер, — Тебе не стоит трогать эту тряпку.
Артур смотрит на нее: обычное маленькое полотенце.
— Почему нет? — спрашивает он.
— Она рядом с компьютером, приятель. Не самая хорошая идея трогать тряпки, которые лежат прямо возле компьютера, да?
До Артура все еще не доходит, но затем, он резко отбрасывает тряпку и, морщась, быстро вытирает руки об штаны.
— Прости, — говорит Имс, смеясь. — У вас что в общаге нет интернета?
— У меня нет компьютера, отвечает Артур, — и я просто использую тот, что находится в консерваторской лаборатории.
— Не слишком удобно для дрочева, — сочувственно говорит Имс. — Ну, можешь использовать мой хоть сейчас, если хочешь.
Артур смотрит на него в течение минуты.
Имс смеется и стаскивает у Артура последний кусок тоста.
— Есть так много всего, чему я собираюсь научить тебя, мой юный, прекрасный Артур.
— Я смотрел порно, — оправдывается Артур.
— Конечно, смотрел, — соглашается Имс. — Давай, идем посмотрим телевизор в спальне, а я приготовлю чай.
— Я… — начинает Артур, но Имс целует его в ухо, и вся его решимость пропадает. — Ладно.
Поначалу у Артура возникают определенные проблемы с концентрацией внимания на том, что говорит Имс. Тот, полностью одетый, валяется в постели, держа в одной руке кружку с чаем, а в другой — пульт, которым он быстро проматывает фильм, чтобы сразу перейти к «годненькому», — так он называет некоторые сцены, когда комментирует того или иного актера или позу.
— У тебя встал? — интересуется он, и, конечно у Артура стоит. Боже, они ведь почти час наблюдали за трахающимися на экране мужиками. — Хмм, — продолжает Имс и, взмахнув рукой, выключает телевизор. — Давай устихомирим тебя, я хочу оставить это на потом.
— Почему? — спрашивает Артур, покраснев, и неуклюже пытается приблизиться к Имсу.
— Хорошенького понемножку, — говорит Имс и целомудренно целует Артура. — Доверься мне.
Артур не в состоянии понять, как секс дважды в день у парней их возраста может быть чем-то плохим, но молча утыкается в подушку Имса и старается не думать о сексе и всем, что с ним связано.
— Итак, занимался ли ты аналом? — не конструктивно спрашивает Имс.
— Боже, — снова вспыхивает Артур, на этот раз от смущения.
— Нет? — продолжает Имс. — Артур, нам действительно нужно обсудить это дерьмо, и я не просто вы*юсь. Я хочу определить границы.
Артур медленно выдыхает через нос.
— Нет, — признается он. — Я не делал этого.
— Что ж, нас никто не гонит, — говорит Имс. — Мне нравится то, чем мы уже занимаемся.
— Нет, я бы хотел попробовать это, — быстро добавляет Артур.
— Ну, я все равно храню девственной свою попку, — совершенно серьезно говорит Имс.
— Заткнись, — бросает Артур и бьет его в плечо.
— Нет, это правда! — вскрикивает Имс, потирая место, куда пришелся удар Артура. — Боже, у тебя тяжелая ручонка, — он отводит взгляд, снова становясь серьезным. — По правде говоря, я тоже еще этого не делал. Только то, что и с тобой — руки и рот.
— Правда? — недоверчиво спрашивает Артур. — Но ты такой…
— Блядун, — совершенно спокойно заканчивает мысль Артура Имс. — Знаю, у меня было много пташек, но я более серьезен, когда дело доходит до парней.
— Да неужели? — спрашивает Артур.
— Очень серьезен, — кивает Имс, глядя Артуру прямо в глаза.
— Я тоже, — говорит Артур, хотя ни разу в жизни даже не целовал девушку. — Я имею в виду серьезность отношения.
Имс сокращает небольшое расстояние между ними, крепко обхватывает лицо Артура ладонями и покрывает нежными, легкими поцелуями. Артур не знает, хочет ли он растаять на подушке, позволив Имсу целовать его вечно, или же потянуть его на себя и вжаться в него бедрами, потереться, как этим утром делал с ним сам Имс.
— Хорошо, пора остановиться, — бормочет Имс в губы Артуру, а затем и правда отстраняется, мудак.
Артур смотрит на Имса, желая, чтобы тот вернулся обратно и продолжил, но Имс устраивается на своей половине кровати и говорит:
— Расскажи мне о своей семье.
Артур закатывает глаза, но Имс, кажется, настроен серьезно, поэтому тот рассказывает о своей семье: все еще счастливо женатых родителях, которые чрезмерно опекают его старшего брата. О том, что вырос он неподалеку от Питтсбурга, а затем, каким-то образом, рассказ превращается в истории Артура о том, как он случайно поджег ковер, а Имса — как тот забил туалет родителей тряпкой, в которую дрочил. Артур вспоминает своего лабрадора, умершего прошлым летом, когда он поступил в консерваторию, а Имс говорит об учителе в Англии, который первым услышал его и заставил брать уроки вокала, а потом посылал на прослушивания в музыкальные учебные заведения всего мира.
— Именно «Реквием» Брамса сделал меня, — говорит Имс. Он лежит на спине, закинув руки за голову и смотрит на Артура. — Ты знаешь его?
— Нет, — признается Артур. — Но Брамс мне нравится.
— Это гениальное произведение, — говорит Имс и вдруг вскакивает на постели, жестикулируя и подпрыгивая на носках. — Вот этот момент в пятом действе, да? Ближе к концу, солистка — сопрано — тянет ноту, которая просто повисает в воздухе, идеально ясное, высокое ре, кларнет выходит на ту же ноту, и на несколько секунд, словно звучащие вечно, кларнет идеально созвучен голосу, это невыносимо великолепно.
Артур улыбается Имсу, в этот момент совершенно пораженный им.
— Ты стала певцом из-за сольного исполнения сопрано?
— О, нет, я хотел трахнуть сопрано, разве нет? — ухмыляется Имс. — И сделал это, она была милой пташкой.
— Ты переходишь на британский английский, когда говоришь о доме, — замечает Артур, как только Имс снова падает на постель — сначала на колени, потом сразу на живот.
— Хм, — отвечает Имс. — Проклятие певца: ты как губка впитываешь все акценты, ничего не могу с этим поделать.
— Я никогда не слышал, чтобы человек, имеющий абсолютный слух, не занимался бы музыкой с детства, — говорит Артур. — Кстати.
Имс дергает плечом.
Артур выгибает бровь.
— Хорошо, к слову об акцентах, — говорит Имс и вдруг его выговор приобретает идеальное и шикарное звучание, которого Артур никогда не слышал от него прежде. — Тебе стоит знать, что моя семья — эталон идеальных англичан. С родовым имением, твидовыми костюмами и всем, кроме проклятых корги. Если угодно — я даже учился в школе-пансионе.
— То есть все очень весомо, да? — уточняет Артур, уловив общую мысль.
— Угу, — признает Имс. — Итак — да, фортепиано и скрипка, когда я был малышней. Но я все бросил лет в семь, после того, как они больше не могли насильно заталкивать меня в комнату с учителями, — его манера говорить вновь возвращается к привычной — тягучим и теплым имсовским гласным и резким согласным.
— Скрипка, — смеется Артур.
— Заткнись, — приказывает Имс.
— Нет, просто… ты и скрипка, — фыркает Артур.
Имс хватает его, что, возможно было, а может и нет, главной целью Артура, но все меняется очень быстро: дурашливая борьба с Имсом заканчивается тем, что тот подминает Артура под себя и целует в губы с невиданной доселе осторожностью.
— Уже можем продолжить? — уточняет Артур, не желая попусту обнадеживаться.
— Если у тебя нет других планов, — отвечает Имс и встает на колени, чтобы стянуть с себя футболку.
Артуру не удалось сегодня утром как следует разглядеть его в постели, и после душа тот не был достаточно близок, чтобы прикоснуться к нему, но теперь у него есть все время мира, поскольку первая ослепляющая жажда прошла. Грудь Имса не слишком мускулистая и, за малым исключением, почти безволосая. Артур проводит пальцами вверх и вниз по коже Имса, ему нравится контраст — его загорелые руки на этой бледной плоти. Имс внимательно следит за ним, слегка задыхаясь. Наконец, Артур касается рукой пуговицы на его штанах и расстегивает ее.
Сейчас Артуру нужно стать ближе, поэтому он встает на колени лицом к нему, целует татуированные ключицы и занимается его расстегнутой ширинкой, слегка скользнув пальцами по члену Имса.
— Ты тоже, — говорит Имс, и Артур позволяет снять с него рубашку. Они целуются, соприкасаясь кожей целую минуту, потому что это хорошо до дрожи: грудь Артура касается груди Имса, их плоские животы прижаты друг к другу, заставляя дыхание сбиваться.
— Чего ты хочешь? — спрашивает Артур, забыв обо всем, когда пальцы Имса скользят вниз по его спине к задней части штанов.
— Я просто хочу, чтобы ты разделся, — говорит Имс, дрожа и толкаясь в его бедра. — Хочу посмотреть на тебя, о, Боже.
— Я могу это устроить, — отвечает Артур, отстраняясь, чтобы сбросить штаны, трусы и носки. Имс делает то же, и все, что нужно Артуру — не мешать ему, стараясь просто наблюдать за тем, как появляется перед его глазами обнаженное тело Имса.
Сам Артур сложен не так, как Имс: он худощавый, не тощий, но жилистый и, возможно, все еще растет. Артур не стесняется своего тела, но чувствует некое смущение, когда Имс, наконец, тоже полностью раздет, и они могут не только смотреть друг на друга, но и сравнивать. У Имса более мужественное тело на фоне тонкого и стройно-изящного Артура.
— Ты такой сексуальный, — говорит Артур, не будучи уверенным, прозвучало ли это с восхищением Имсом или недовольством собой.
— М-м, да? — говорит Имс, мельком глянув на себя. — Да ты поглянь! Дать тебе фотку?
— Какой же ты мудак, — недовольно бросает Артур. — Ты должен приврать и сказать, что я тоже очень сексуален.
— О, — выдыхает Имс и подползает к нему ближе. — Ну, сейчас это прозвучит так, словно я говорю это, потому что ты приказал мне.
— Мне подойдет, — признается Артур, краснея, потому что Имс продолжает внимательно изучать его.
— Ты горячая штучка, — говорит Имс, прижимаясь к нему. — Бля, ты и правда сексуальный, — и он толкает Артура обратно на кровать, забираясь на него сверху. — Можно мне снова поцеловать тебя? Или это ужасно странно?
— Нет, — вздрагивает Артур, — не странно, совсем нет, — он чувствует, как касаются друг друга их члены, почти, но не совсем зажатые между их животами.
— Это хорошо, очень хорошо, — говорит он, стараясь, чтобы это прозвучало как обычный намек.
— Хорошо, — соглашается Имс и несколько раз толкается в него. Артуру приятно видеть, что Имс так реагирует на него — его грудь, уши и щеки покрывает румянец, дыхание сбито, и сердце колотится в груди. — Ты можешь видеть без очков?
— О, — говорит Артур, — на самом деле, они… хм, имидживые? — он вообще забыл, что они на нем, и сейчас быстро снимает очки, не глядя отбрасывает в сторону. Имс смеется, глядя на него.
— Мне больше нравится без них, — говорит он и целует его скулы и веки. — Не могу выбрать, что с тобой делать, и просто хочу, чтобы на этот раз все длилось подольше.
— Если ты… — говорит Артур, — если из-за тебя я быстро кончу, то очень скоро у меня наверняка опять встанет. Я буду отсасывать у тебя, очень долго отсасывать, я давно уже хочу этого.
Глаза Имса закрываются, и он снова толкается в него и стонет.
— Бля, не… Предупреждай, прежде чем говорить такое, Артур, вот черт.
— Это значит «да»? — спрашивает Артур, довольно улыбаясь.
— Это значит «ты почти заставил меня немедленно спустить», — отвечает Имс. — Вот, у меня идея, давай вместе сделаем так, — он просовывает руку между ними, пока не обхватывает сразу оба их члена. — И ты, — говорит он, и Артур присоединяет свои ладони к рукам Имса, вместе с ним поглаживая их обоих.
В этот раз Артур кончает первым, а Имс почти сразу за ним. Он откатывается в сторону, но их влажные липкие ладони не размыкаются, оставаясь сплетенными, пока они, тяжело дыша, смотрят друг на друга и улыбаются.
— Как правило, я более вынослив, — говорит Имс. — Боже, что же ты со мной делаешь.
— Я тоже, — отзывается Артур. — То есть, я никогда не кончал так быстро. Клянусь.
Имс идет за полотенцем и вытирает их обоих.
— Я нуждаюсь в паре минут отдыха, — предупреждает он. — Мне больше не девятнадцать.
— В отличие от меня, — говорит Артур и направляет руку Имса вниз к его твердеющему члену.
На этот раз его хватает на большее. Имс гладит и целует его, проводит губами по груди и соскам, выступающим лопаткам и тазовым косточкам, целует его бедра и яйца. К тому моменту, когда он берет его в рот, тот уже почти в трансе от наслаждения и вида Имса с его членом во рту.
Через некоторое время Артур осторожно предлагает Имсу поменяться местами. Артур не занимался этим с Имсом и, возможно, он не настолько опытен, как тот, но он уже смог кое-чему научиться благодаря просмотренному ранее порно. Имсу нравится картинка — ему хочется видеть рот Артура и его язык. Артур не торопится, потому что это впервые — член Имса полностью в его распоряжении, твердый, теплый и скользкий от предэякулята и слюны Артура. Он берет столько, сколько может поместить в рот, лижет и целует Имса, пока, наконец, не в силах больше ждать, принимается сосать.
— О, — низко и хрипло выдыхает Имс. — Да.
Артур, так или иначе, помнит этот ритм, он сжимает в кулаке основание члена Имса и опускает голову вниз, пока его губы не касаются собственных пальцев. Он сосет то нежно, то крепко. Имс над ним становится громче, вздыхая и едва ворочая языком. Голова Артура движется вверх и вниз в медленном, уверенном темпе. Он очень терпелив, потому что знает о терпении все. Большую часть своей жизни он терпел многое — начиная от долгих тренировок за инструментом и конкурсов. А в более позднем возрасте, терпеливо вписывался в окружающую его среду и не в последнюю очередь даже в этот миг, который ждал с таким терпением: секс с Имсом, сосание его члена и наслаждение всем этим. Он так невероятно счастлив быть самим собой.
— Ты можешь ускориться? — отрывисто спрашивает Имс через несколько минут. — Боже, Артур, ты… это потрясающе. Но я…ах. Бля, я хочу кончить.
Артур поднимает голову, но все еще медленно поглаживает его сжатым кулаком.
— Ты не можешь кончить от этого? — спрашивает он, прекрасно зная, что Имс имеет в виду.
— Я могу попробовать, — храбро говорит Имс, дрожа и чертовски удивляя Артура. — Ты не устал?
— Я же сказал, что могу очень долго отсасывать тебе, — говорит Артур, улыбаясь лукаво и шаловливо, невероятно довольный расхристанным видом Имса. — Мне продолжать?
— Ладно, — соглашается Имс, срывающимся голосом. — Еб*ть.
Артур снова опускает голову, слегка вытянувшись на простынях, чтобы занять более удобную позицию с учетом его собственной эрекции, которую он, впрочем, игнорирует. Он очень слабо набирает темп, и рука Имса опускается ему на голову, зарываясь в его волосы, — не требовательно, просто поглаживая — и Артур ощущает огромный прилив удовольствия, с удивлением отмечая, что должен запомнить это, ему нужно сохранить в памяти это чувство, этот момент.
Спустя некоторое время тихие стоны Имса, наконец, становятся громче, и Артур сосет сильнее, больше используя язык. Пальцы Имса резко сжимаются на его коротких волосах, и Артур останавливается, у него… Боже. Имс пульсирует у него во рту, Имс собирается развалиться на куски под ним.
— Твой рот, — говорит Имс, спустя минуту, когда Артур заканчивает выжимать последние капли из имсового члена, и сам Имс перестает так сильно задыхаться. Он проводит большим пальцем по нижней губе Артура. — Бля, Артур. Это было блестяще, — он криво улыбается. — Хочешь для себя того же?
— Черт, нет, — говорит Артур, — просто отсоси, я в двух шагах от края.
Имс смеется, целует рот Артура и, не теряя времени, опускается между его бедер, принимаясь быстро и жестко сосать, точно так же, как после концерта и сегодняшнего утра. Артур держится из последних сил, наслаждаясь видом Имса, отчаянно отсасывающего ему, но это безнадежно. Он выгибается и кончает, наконец, понимая фразу Имса «хорошенького понемножку», потому что наслаждение уже граничит с болью от такого количества быстрых оргазмов, но все равно — это хорошо, это просто прекрасно.
— Я должен сказать что-нибудь сексуальное и романтическое прямо сейчас, — говорит Имс, легко взбираясь на матрас, — но мне действительно нужно хорошенечко вздремнуть. Как насчет тебя?
— Черт, да, — сонно отзывается Артур, смутно осознавая, что Имс ложится рядом, накрывая его своим телом, словно одеялом.
Они с трудом просыпаются ко времени, когда Артуру пора на работу. Поскольку он не может вернуться в общежитие, чтобы переодеться, приходится позаимствовать одежду у Имса.
— У тебя есть утюг? — спрашивает Артур, держа в руках одну из рубашек Имса.
— Что? Да она в порядке! — протестует тот. — Вот, надень.
Воротник немного большеват, но длина рукавов как раз подходит для того, чтобы скрыть худшее под его вчерашним блейзером.
— Боже, я умираю с голоду! Надо сходить за гамбургером после того, как провожу тебя до автобуса, — говорит Имс.
— Хорошо, что я совсем не голоден, иначе с твоей стороны ляпнуть подобное было бы настоящей глупостью, — Артур подходит к зеркалу, завязывая позаимствованный галстук, и смотрит на свое отражение: его волосы спутались, а на щеке красуется след от подушки. Желудок ноет от голода, ведь вся его еда за последние двадцать четыре часа — это полтора кусочка хлеба и стакан молока.
— Ладно, ладно, — говорит Имс, — ты должен следить за своей девичьей фигуркой, я не хочу, чтобы ты растолстел.
— Тьфу, — говорит Артур, — поверить не могу, что сплю с тобой.
Он пытается выглядеть недовольным, но это почти невозможно сделать, когда улыбаешься, как идиот.
Имс же занимается своими волосами (которые и так уже выглядят прекрасно).
— Хм? — рассеянно говорит он. — Вообще-то лучше куриные крылышки, нахрен гамбургер. Куриные крылышки в кисло-сладком соусе. Поторопись, я уже на грани смерти от недоедания.
Артур умудряется заставить себя убрать улыбку с лица. Голодное урчание в животе весьма этому способствует.
Но потом Имс целует Артура на автобусной остановке, перед водителем и всеми сидящими внутри, и Артур думает, что Имс гораздо лучше, чем тот демонстрирует окружающим.
— Приходи опять, — говорит он Артуру.
— Когда?
— В любое время. Нет, вообще-то, сегодня, — отвечает Имс. — Просто приезжай.
— В конце концов, мне нужно будет переодеться, — указывает Артур.
— У меня много одежды, — говорит Имс и снова целует его.
— Сначала зайду в общагу, — решает Артур, — и захвачу с собой кое-какие вещи.
Водитель автобуса раздражался все сильнее, поэтому Артур спешно запрыгивает внутрь и бросает в сторону Имса последний взгляд.
Всю следующую неделю Артур по большей части посещает свою комнату в общежитии только чтобы взять чистую одежду и туалетные принадлежности. Затем неделя превращается в две, а потом и в месяц. И выливается во все лето.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Аарон Копленд (1900—1990) — американский композитор, пианист, дирижёр и педагог. Написал музыку к 12 стихотворениям Эмили Дикинсон, превратив их в песни.
2. Ральф Воан-Уильямс (1872-1958) - британский композитор, органист, дирижёр и музыкально-общественный деятель. Воан Уильямс ― один из крупнейших композиторов первой половины XX века, сыгравший важную роль в возрождении интереса к британской академической музыке. Его наследие весьма обширно: шесть опер, три балета, девять симфоний, кантаты и оратории, сочинения для фортепиано, органа и камерных ансамблей, обработки народных песен и многие другие произведения. В своём творчестве он вдохновлялся традициями английских мастеров XVI―XVII веков (возродил жанр английской маски) и народной музыкой. Произведения Уильямса отмечены масштабностью замысла, мелодизмом, мастерским голосоведением и оригинальной оркестровкой.
Воан Уильямс является одним из основоположников новой английской композиторской школы — так называемого «английского музыкального ренессанса»
@темы: Tom Hardy, Joseph Gordon-Levitt, translations, R
-
-
01.11.2016 в 13:19-
-
01.11.2016 в 15:10-
-
01.11.2016 в 19:14-
-
01.11.2016 в 20:31-
-
01.11.2016 в 23:35Ketch, да, мальчишки очаровательны в своем творческом безумии:-) Спасибо!
-
-
02.11.2016 в 23:08-
-
03.11.2016 в 21:35-
-
04.11.2016 в 14:51brihida, наслаждайтесь
-
-
04.11.2016 в 22:37Наконец-то они вместе и какие же они страстные и влюбленные
-
-
05.11.2016 в 01:16