Мне дано все, чтобы жить возвышенной жизнью. А я гибну в лени, разврате и мечтании.
Название: Ach, des Knaben Augen
Переводчик: hirasava
Бета: Diamond Ontissar
Оригинал: by toomuchplor Ach, des Knaben Augen
Размер: макси, 24053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Имс/Артур
Категория: слэш
Жанр: юмор, ангст, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Быть первокурсником престижной консерватории Новой Англии достаточно сложно и без главной звезды и лучшего баритона этой консерватории, который становится вашим певцом, и, как неизбежность, безнадежной влюбленностью.
Примечание/Предупреждения: Название фика - это испанская песня "Ах, глаза того парнишки" из переведенного на немецкий Паулем Хейзе сборника "Испанские песенки". Это первая часть лучшей в англофандоме серии работ " Steinway!verse". У меня был всего один семестр сольфеджио в далеком прошлом, так что если заметите неточности в переводе спец. лексики буду признательная за сообщение в ЛС)
читать дальше
Никого не волнует, что Артур — гей; окружающим этот факт кажется едва ли не само собой разумеющимся. Артур, который большую часть своей школьной жизни провел среди спортсменов, вознамерившихся снова и снова макать его за гомосятину, первую неделю в консерватории ходит тихим, но невообразимо счастливым. Более половины студентов мужского пола — гомосексуалы; большая часть преподавательского состава, кажется, тоже. Даже натуралы порой «косили» под геев, увлекшись разговорами о сокровенной сущности музыки и своей страсти к ней. Происходящее — самый идеальный вариант погружения и привыкания к новой среде из всех возможных и представляемых Артуром.
Разумеется, он не во всем вписывается — не с его кожаной сумкой, консервативными очками и отказом от джинсов и кроссовок. Артур не может раствориться в студенческой среде, где музыка была избрана лишь потому, что ни в чем другом юные оболтусы не преуспели. Он не подходит для кружка пианистов (где почти все — китайцы), которые, откровенно говоря, не общаются ни с кем, кроме друг друга. И он не вписывается в сообщество оркестровых музыкантов или певцов. Тем не менее, кажется, до сих пор никому не показалось странным, что Артур оккупировал свою любимую аудиторию на четвертом этаже под репетиции. Ту самую, с недоступным, но великолепно мягким роялем «Безендорф». Никто и глазом не моргнул, когда Артур стал надевать на занятия галстук-бабочку, а потом и слова не сказал, когда он внезапно начал получать высокие оценки по всем предметам, включая теорию, историю и сольфеджио.
Артур играет на первом ведомственном концерте для студентов-пианистов. Это редкая честь для новичка в его первый семестр обучения. Преподаватель инструмента Артура делает особый акцент на значении этого концерта.
— Здесь всего две части, — говорит Майлз в своей манере «повеселить и напугать». — Но слушать тебя будут только первые двенадцать минут. Игра для однокашников для твоей карьеры таит больше возможностей, чем ты можешь себе представить. Эти студенты когда-нибудь станут твоими коллегами, и некоторые из них будут весьма успешны.
Артур с помощью Майлза выбирает две части, с сухим остатком в двенадцать минут игры, чтобы представиться «когда-нибудь-очень-успешным» сверстникам. Он сыграет довольно простой, но прекрасный «Lied Ohne Worte» Мендельсона и, возможно, слегка вычурный кусок из «Второй сонаты» Шостаковича. «Не многие первокурсники решились бы на это,» — сказал Майлз, но Артур решил, что справится. Он в состоянии сделать это.
На сцену Артур выходит облаченный в серый костюм и белую рубашку с галстуком в тон. Он поправляет манжеты, садится на банкетку, опускает пальцы на клавиши концертного рояля, на котором никогда до этой минуты не играл, и сбивчиво дышит. Его пронизывает тревога, но захлестывающая волна адреналина знакома, и Артур давно уже научился бороться с этим — нужно просто выждать, пока она немного схлынет. Это занимает примерно пятнадцать секунд, хотя, кажется гораздо дольше.
Артур играет.
В конце раздаются вежливые, но умеренные аплодисменты. Артур поднимается, раскланивается и уходит со сцены, чувствуя, как начинают гореть уши.
— Очень хорошо, — говорит Майлз, встречая Артура за кулисами и доброжелательно сжимая его плечо.
— Им не понравилось, — униженно шепчет Артур.
— Конечно понравилось, мой дорогой мальчик, — говорит Майлз. — Ты имеешь в виду, что не смог удивить их. Возможно, по ним и не скажешь, но они — очень разборчивая аудитория.
— Я слишком поспешил в Мендельсоне, — говорит Артур, — и в Шостаковиче меня подвела левая рука — поначалу рояль в нижних регистрах был более… вязким, чем я ожидал.
— Я даже не сомневаюсь, — перебил Майлз, поднимая руку, — что ты можешь разложить свое выступление вплоть до шестнадцатой и тридцать второй ноты. И не сомневаюсь твоей самокритичности, Артур. Этого недостатка в тебе нет.
— А что есть? — допытывается Артур. — Что я сделал не так?
— Ты не привлек их внимания, — говорит Майлз. — Только и всего.
Артур сжимает кулаки, кончики пальцев до сих пор слегка трясутся от игры.
— Тебе восемнадцать, — говорит Майлз, — и впереди много времени, чтобы научиться великолепию.
Артур выходит в зал, садится и следующий час слушает старшие курсы. Каждое выступление заставляет его сжиматься внутри. Они — гении техники. Игра старшекурсников выразительна и протекает практически без единого сбоя. Артур же — ничто, абсолютное ничто. Он не сможет достигнуть такого великолепия. Его поезд ушел.
После окончания концерта к нему никто не подходит. На выходе из зала Артур натыкается на одну из исполнительниц с младшего курса, которая играла Баха — парочку прелюдий и фуг, но сыграла с блестящей ясностью и мастерством.
— Ты, — говорит он, — действительно невероятна.
— О, спасибо, — как бы невзначай отзывается девушка. - А ты играл Шостаковича, верно? Совсем недурно.
— Спасибо, — благодарит Артур.
***
Понадобилось два месяца, но Артур перестал упиваться своей блаженной анонимностью, разрушенной жизненной перспективой, где никто не думает, что в нем есть хоть что-то особенное.
— Ой, — говорит парень, когда Артур проходит мимо него в коридоре, прямо за дверью класса теории.
— Простите, — тут же извиняется Артур.
— Нет, я имею в виду, ой, в смысле, подожди! — говорит парень. — Я здесь, чтобы поговорить с тобой.
У него тонкий британский акцент, как у тех, кто прожил в Америке много лет, но еще не совсем отказался от налета прежней родины.
— Со мной, — говорит Артур и оборачивается. — Со мной?
— Да, с тобой, — отвечает парень и легко улыбается. Он немного ниже Артура, шире в плечах и одет в темно-серую футболку и потертые джинсы. У него мощные руки, покрытые татуировками, выглядывающими из-под воротника футболки. Скорее всего певец. Или играет на духовых. — Я слышал, что ты очень хороший пианист.
— Шутишь? — ошеломленно спрашивает Артур и снова смотрит по сторонам. — Я всего лишь на первом курсе.
— Да, я знаю. Но, думаю, лучше перехватить тебя, пока ты новичок, — говорит парень и протягивает руку. Артур принимает ее, слегка встревоженный этой демонстрацией откровенной мужественности в коридорах храма музыки. — Я — Имс.
— А я — Артур, — говорит он.
— Верно, — говорит Имс, — так хочешь играть со мной?
— Играть, — подозрительно повторяет Артур, — с тобой?
— На мой сольный выпускной концерт? — уточняет Имс. — Ты ведь новенький, — добавляет он восхищенно и одновременно снисходительно. — Я — певец, — сообщает Имс так, словно имеет в виду, что он — единственный в своем роде.
— Я не слишком часто. Эм… играл камерную музыку[1], — говорит Артур. Он уже узнал, что термин «аккомпанировать» совершенно нежелателен среди этих священных залов. Он означает, что пианист не является ровней другому музыканту на сцене.
— Ах, это очень просто, — говорит Имс, махнув рукой. — Клянусь, ты легко прочтешь с листа, — он чешет нос, и это должно было выглядеть совершенно непривлекательно, однако, это не совсем так. — Мы не можем заплатить тебе, но я могу устроить, чтобы тебе засчитали эту работу по предмету камерной музыки. Я готовлю «Winterreise»[2], это очень мощная вещь.
Артур никогда не слышал «Winterreise», но делает вид, что понимает, о чем речь и глубокомысленно кивает головой.
— Мы репетируем с Мэллори Лоран, — добавляет Имс.
Опять же, Артур понятия не имеет, кто это, но предполагает, что это имя должно таить для него настоящий соблазн.
— Что ж, — говорит Артур, — в какое время репетиции? Я тренируюсь по три-четыре часа в день.
— Ничего страшного, всего лишь часть моего урока каждую неделю, а затем порепетируем вместе раз или два перед выступлением. — Ну, давай, скажи мне «да». Сделай меня своим певцом, лапочка, — открыто флиртует Имс. Артуру стыдно было бы признаться, но он оказался покорен этим. Он жаждал, чтобы хоть кто-нибудь заметил его.
— Хорошо, — соглашается Артур и перекладывает тетради из одной руки в другую, — но я опаздываю на звуковое мастерство, мне нужно…
— Да, конечно, надо освежить эти навыки и полностью осознать их важность, — серьезно и благожелательно говорит Имс. — Тогда я зайду к тебе в класс на репетицию сегодня около восьми?
Артур соглашается, уже направляясь в класс на занятие. И довольно скоро он спрашивает себя, а знает ли Имс, в какой аудитории репетирует Артур?
***
Артур ищет Мэллори Лоран в справочнике студента. У них большой факультет, но он знает, что она преподает либо на кафедре камерной музыки, либо на вокальной, и, наконец, находит ее в последней. Она — доцент, магистр музыкальных наук и имеет несколько дипломов по интерпретации и аранжировке песен неизвестных Артуру учебных заведений. На месте для фотографии — портрет, но и он не дает представления, как на самом деле выглядит Мэллори, ведь всем известно, что профессора часто любят демонстрировать фото десятилетней давности. Кроме того, в биографических сведениях есть заметки о ее опыте в обучении как певцов, так и пианистов, а значит, она, видимо, сама являлась профессиональной пианисткой и певицей. Артур полагает, что сможет извлечь какую-то пользу из ее уроков. Вероятно.
***
— Мэллори Лоран? — спрашивает Майлз, когда Артур упоминает о ней на занятии.
— О, отлично. И ты будешь играть для мистера Имса? Думаю это пойдет тебе на пользу. Сейчас он один из самых перспективных учеников нашей консерватории.
Артур старается сдержать скептическое выражение лица, но, кажется ему это не слишком удается, потому что Майлз смеется.
— Нет, уверяю тебя. Мэл не работает с кем попало, только с лучшими, — улыбается он. — И если окажется, что я был не прав, можешь сказать мне об этом. Пускай она и единственная моя дочь, это не должно останавливать тебя.
— Она… что? — говорит Артур.
***
Артур следит за выбранной им репетиционной аудиторией и ровно в 14.30 располагается в коридоре со своим айпадом. Он слушает запись музыки, которую сам играл, и отмечает части, которые после стоит отшлифовать. В 15:56 певица, наконец, выходит из аудитории, и Артур быстро ныряет внутрь и закрывает за собой дверь.
Репетиционные залы в консерватории небольшие, с полами, покрытыми ковролином, и в них едва хватает места для двух фортепиано, занимающими почти все пространство. Кто-то в порыве гуманности когда-то принял решение установить двери без стекла. Артур, конечно, любит уединенность, но очень неприятно, когда кто-то врывается в аудиторию, думая, что она свободна и нарывается на какого-нибудь певца, занимающегося йогой рядом с превосходной и очень тихой сейчас «Ямахой».
Артур неторопливо располагается. Майлз настаивает на хорошей разминке по всем правилам, и Артур добросовестно выполняет их все: потягивает пальцы, разминает руку, сжимает кулак, затем медленно играет гаммы, арпеджио, аккорды и каденции. Это занимают почти час, пока Артур увеличивает скорость и ловкость. Наконец он открывает свои ноты с заметками и принимается за более привычный репертуар, один раз проигрывает его полностью, а потом принимается отрабатывать особо каверзные куски. Спустя еще час, Артур начинает разучивать новое произведение, разбирая его по частям и экспериментируя с аппликатурой[3], орнаментикой[4] и звукоизвлечением. Это самый сложный час — слишком легко заработать дурные привычки на ранней стадии изучения произведения, а Артур старательно избегает вредных привычек. Он ничего не заучивает, пока не уверен, что выбрал правильный вариант игры конкретного куска.
Последний час — время для отрабатывания уже выученной им музыки, он шлифует и соединяет все в нечто поистине потрясающее и — как там говорил Майлз? — великолепное. Артур почти оправился уже от разочарования прошлого концерта, но теперь он твердо решил затмить всех и вся на следующем выступлении.
Стук в дверь пугает его. Артур подпрыгивает на месте от неожиданности, а затем смотрит на часы, которые положил на рояль рядом с пюпитром. Ровно восемь часов. Имс нашел его.
Он заходит в аудиторию, благоухая одеколоном и дождем, как человек, который пришел из дому и у которого есть своя жизнь, включающая смех и общение с друзьями. Имс ослепительно улыбается Артуру и протягивает грязную папку с отксерокопированными листами.
— Они немного помялись и перепутались, — говорит он. — На выступление ты, наверное, захочешь сшить их.
— Разумеется, к выступлению я все выучу, — отвечает Артур, берет папку и открывает ее.
— Нет-нет, — протестует Имс, — Ты вовсе не обязан. Многие пианисты пользуются нотами, когда играют для певцов.
— А я не буду, — возражает Артур. — Я не использую ноты, когда играю на концерте.
— Ясно, — говорит Имс, комично надувает щеки и широко распахивает глаза. — Ты фанатик, я понял, — ухмыляется он. — Ладно, шучу. Твоя самоотверженность и преданность делу достойна восхищения, ну, и тому подобного.
— Спасибо, — говорит Артур. На обложке папки написано «Winterreise». Там не указан автор, но Артур посмотрел в библиотеке перед началом своей репетиции и узнал, что музыку написал Шуберт. В принципе, ему нравится Шуберт. Все слова в песнях на немецком, и Артур не понял ни слова, разве что уловил что-то связанное с зимой. — Ну что ж, тебе, как я понимаю, нужно разогреться? — спрашивает он и встает, освобождая место за инструментом, если Имсу вдруг понадобится фортепиано для разминки.
— А, конечно, — бросает Имс, но даже не двигается в сторону рояля. Вместо этого он морщит лицо и принимается издавать громкие горловые и носовые звуки. — Не-ее. Н-ееее-е. Не-е-е-е-е-еее! — Это не ноты и не звукоряд, просто обычные громкие звуки. Артур растерянно моргает. — Ня! — продолжает Имс все громче. — Ня! Ня-ня-ня!!! — Артур снова моргает. — Хм, — произносит Имс очень низко и мягко. — М-м-м, — он выпячивает губы, и звук пузырится через них, словно у маленького ребенка, который «вжикает», играя с машинками. — Вот так, — говорит Имс и кивает, — теперь все, как надо, можем начинать.
— Это… — потрясенно начинает Артур, но замолкает. Он же не певец. Может певцам совсем не нужно разогреваться. Но если это так, то почему, во имя всего святого, некоторые из них так долго устраивают кошачьи концерты в репетиционных классах, трезвоня арпеджио, гаммы и упражнения? Артур закрывает рот и кладет ноты на фортепиано, быстро просматривая их.
— Ты умеешь читать с листа? — спрашивает Имс, и Артур вспоминает, как Майлз называл Имса светилом их консерватории, или кем-то вроде того. Что бы Артур до сих пор не думал об Имсе, сейчас не время скромничать.
— Да, — отвечает он.
— Это хорошо, потому что я — абсолютный бездарь в этом, — весело признается Имс. — Ты сможешь помочь мне разобрать мои ноты.
Артур в любом случае не собирался смеяться, но, быстро взглянув на Имса, он понимает, что тот вовсе не шутил.
— Тут всего одна нотная линейка, — объясняет он, пытаясь указать на простоту задания. — Одна нота за раз.
— Да, поэтому тебе не сложно будет помочь мне, правда? — говорит Имс, все с тем же энтузиазмом. — Давай начнем.
Артур выдыхает и машет указательным пальцем правой руки, чтобы дать знак Имсу начать. Тот наклоняется к плечу Артура — разумеется, он не принес экземпляр нот для себя — и поет что-то вроде «на-на-на», щурясь и звуча совершенно не так, как ожидал бы Артур от главной гордости консерватории. Скорее, как кто-то, кому всучили микрофон в караоке-баре и заставили петь песню, которую они никогда прежде не слышал, на языке, который он вообще не знает.
— Ага, — говорит Имс и выпрямляется. — Давай попробуем с фортепиано.
— Тебе нужно, чтобы я дважды проиграл твою часть? — с сомнением спрашивает Артур.
— Нет, я сейчас подхвачу, — говорит Имс, и Артур храбро играет вступление. Он кивает Имсу и тот…
Имс прекрасно поет весь этот бессловесный абсурд, и его парящие «а» содержат в себе каждый тон и окрас звука, который не в в состоянии передать инструмент. Артур вздрагивает так сильно, что едва не теряет мелодию, но, так или иначе, продолжает играть, ошеломленный мощностью и объемом звуков, которые издает Имс после своей бестолковой разминки и невнятной попытки чтения нот.
— Нормально вышло, — говорит Имс.
— Ты не хочешь отработать какой-нибудь фрагмент? — спрашивает Артур.
— Нет, думаю все и так хорошо, — отвечает Имс и переворачивает страницу со следующей песней. — Вот эту я уже слушал.
Они проходят каждую песню за пять-десять минут, и Имс невероятным образом умудряется схватывать все после первого чтения. Артур почти уверен, что тот просто разыгрывает его, если бы ему не казалось, что Имсу, кажется, абсолютно наплевать на его мнение о происходящем. Музыка достаточно проста, чтобы можно было прочитать ее с листа, хотя, разумеется, Артур позже тщательно все отрепетирует.
— Ну что, на сегодня достаточно, — говорит Имс после того, как они заканчивают с пятой песней. — Увидимся завтра на репетиционном занятии?
— Репетиционное занятие? — скептически переспрашивает Артур. — Завтра?
— Ах да, я же не сказал. У меня завтра в полдень занятие с Мол. Ты можешь прийти?
— У меня завтра в это время нет занятий, если ты это имеешь в виду, но я не успею все это выучить на завтра, — ошеломленно говорит Артур.
— Ах, ты слишком строг к себе, дорогуша, все будет хорошо. Разве сейчас ты не прочитал все блестящим образом? — уже у двери бросает Имс. — Еще раз спасибо, увидимся завтра!
— Но ты же не знаешь слов! — привстав, кричит Артур.
— Это всего лишь немецкий, разве нет? — радостно отвечает Имс. — В нужное время, я буду готов.
Артур угрюмо пинает дверь, чтобы та закрылась, и снова опускается на скамейку. Он думает, что пробудет здесь до тех пор, пока вахтеры не выгонят его отсюда домой.
***
Студия Mэллори Лоран блещет великолепным, сияющим трехметровым «Безендорфером». У Артура слегка подкашиваются ноги, когда он украдкой разглядывает студию и замечает еще и двухметровый «Стейнвей», скромно примостившийся под прямым углом от «Безендорфера». Перед Артуром рояль стоимостью более ста тысяч долларов.
Сама Mэллори — или Мол, как Имс назвал ее — едва ли менее впечатляет, и выглядит столь же дорого, как инструменты перед ним. Она подходит к ним с Имсом — само воплощение грации в облаке духов и шарфе от «Гермес».
— Имс, мой дорогой мальчик, — нежно говорит она и гладит его по волосам. — Кого ты привел мучить меня на этой неделе?
Артур замечает все: и поглаживание, и любящую улыбку, и, конечно же, легкий акцент на словах «на этой неделе».
— Артур, — отвечает Имс. — Артур... э…
— Гольдберг, — заканчивает Артур. — Боюсь, как в «Вариациях»[5], — ему нравится на всякий случай предотвращать комментарий по этому поводу, однако Мэллори едва удостаивает его взглядом, все еще будучи полностью сосредоточенной на своем дорогом мальчике. — Ваш отец — Майлз — мой преподаватель фортепиано.
— Правда? Как мило! — отзывается она и слегка закатывает глаза, глядя на Имса, поэтому Артур не может полностью разглядеть ее лицо. У нее французский акцент, который идеально сочетается с ее изысканностью и шикарными манерами. — Итак? Что вы приготовили для меня сегодня?
— Я подумал о том, чтобы взяться за «Lindenbaum»[6], — отвечает Имс. Артур колеблется, не зная, за какой рояль ему присесть.
— За большой, мистер «Гольдберг-как- в-„Вариациях“», — говорит Мол. — Если он не слишком пугает вас.
Артур не отвечает, просто шагает к «Безендорферу» и присаживается на стул. Он слишком высок для него, вероятно, Мол подгоняла его под себя. Артур мнется, но все же корректирует высоту нажатием рычага под сиденьем. Мол ничего не говорит. Имс становится у рояля, все еще не доставая ноты.
— Ну? — говорит Мол, присаживается и нетерпеливо поднимет бровь.
Артур опускает руки на клавиши и благоговейно ждет, пока схлынет волнение и страх…
— Я жду, — недовольно подгоняет Мол.
Поначалу Артур играет рывками и морщится, когда случайно выделяет не ту ноту.
— Pianissimo, sʼil vous plaît, Monsieur le Pianiste[7], — бросает Мол Артуру, и тот краснеет, потому что только начинает привыкать к новому инструменту: он звучит намного громче, чем те, на которых Артур играет обычно. Он жмет левой ногой на уна корду[8], хотя и всем сердцем ненавидит проклятую педаль и редко прибегает к ней, чтобы уменьшить громкость звучания. Крышка открыта полностью, и это словно палить из дробовика по консервным банкам: играть на этом монстре в такой маленькой студии.
У Артура теплится надежда, что Имс не так уж и гладко вольется, и поэтому даже подленько не дает ему знака, когда можно вступать, но тот на всех парах врывается в песню и поет ее на немецком. Его мощный голос с легкостью переплетается с мелодией, которую играет Артур на рояле. Артур мгновенно забывает о своем волнении, прислушиваясь к голосу Имса — сильному и четкому, проговаривающему каждое слово со всеми нужными нюансами к каждой фразе. «Вот тот талант, о котором говорил Майлз», — думает Артур, и его охватывает трепет, который рождается в нем лишь когда он слушает исполнение какого-нибудь удивительного пианиста.
— О, дивно, мой дорогой, — говорит Мол, затем встает и подходит к Имсу, погладив его по небритой щеке. — У тебя идеальный возраст, чтобы петь «Winterreise», и я с нетерпением буду ждать, когда ты исполнишь его в этом году.
Артур расслабляется, когда видит, что Мол переключается на Имса и начинает заниматься с ним всякими специальными вокальными упражнениями: открывает рот, заставляет высунуть язык и опустить плечи. Ее равнодушие к Артуру заставляет его ощущать смешанные чувства — с одной стороны, он чувствует себя недостойным внимания, с другой, облегчение от того, что она сосредоточилась на Имсе. Артур, почти скучая, листает ноты и не ощущает опасности пристального внимания Мол.
— Что касается вас, — вдруг резко бросает она, как раз в тот момент, когда Артур пытается подавить зевок. — У вас есть перевод?
— Нет, — говорит Артур. — Э, нету. Но будет, — он остро смотрит на Имса, который отвечает ему полным раскаяния взглядом из-за плеча Мол.
— Не стоит играть песенную музыку, если вы не знаете текста, — говорит Мол тоном, который совсем не напоминает прежнее милое и нежное щебетание. От него у Артура мороз по коже. — Это вам не сонату сыграть, мистер Гольдберг. И не концерт. На этих страницах есть слова. Что они означают?
— Ну… — заикается Артур, когда понимает, что Мол ждет ответа. — Эм… Baum — это «дерево». Липа, — Больше знакомых слов он не видит. Бабушки и дедушки Артура говорили на идише, но он не слишком-то хорошо помнит этот язык и почти уверен, что он не так уже перекликается с немецкими стихами Мюллера.
— На следующий раз у вас должен быть перевод, — говорит Мол. — А пока давайте посмотрим, сможем ли мы донести до вас понимание того, что значит, когда на сцене вы не один и играете с кем-то, кто также принимает участие в создаваемой музыке.
Артур застывает от стыда и гнева, но уступает Мол место за инструментом, чтобы она продемонстрировала ему то, что хочет. Она играет проигрыш и различные части. Также легко и хорошо, как Майлз. Но что-то происходит, когда Имс начинает петь, и это по-настоящему приковывает внимание Артура. Она играет с изысканным вниманием к деталям, но, в то же время, по-видимому, уступает Имсу, подчеркивая музыкой каждый нюанс его тембра и громкость, каждый вздох.
— Певцы дышат, мистер Гольдберг, — почти шепчет Мол и догоняет исполнение Имса. — Нам нужно научиться дышать вместе с ними, для них.
Артур, для которого понятие «дышать» на протяжении многих лет является ключевым, понимает, что она имеет в виду нечто совершенно другое. Она говорит об этом странном, химерном слиянии, которое сейчас соединяет ее с Имсом, нежном вызове и ответе на него, слишком интимном для взгляда. И Имс даже не смотрит на Мол, когда поет. Артур несколько раз моргает. Он слишком подавлен и не замечает, когда его глаза становятся влажными.
— Ах, — говорит Мол и, несмотря на то, как Артур поспешно прикрыл лицо рукой, она ничего не пропустила. — Имс, дорогой, по-моему, он начинает понимать.
— Да? — радостно спрашивает Имс. — Хорошо, потому что я, честно говоря, воспринимал его в основном как декорацию.
— Попробуй, — предлагает Мол, и Артур снова скользит за рояль.
Артур никак не может начать, но вот играет вступление и на этот раз наблюдает за Имсом.
— Нет, — говорит Мол. — Просто слушай. Ты все услышишь.
Артур отворачивается и смотрит на ноты, отчаянно прислушиваясь к дыханию Имса. И он слышит, слышит так ясно, словно Имс наклонился над его плечом.
Артур никогда прежде так не играл. Будучи сольным пианистом, он все свое внимание сосредотачивал на собственном звучании, на то, как инструмент отзывался на его прикосновения. А теперь Артур должен был слышать и реагировать на голос Имса, и все годы обучения, сосредотачивавшиеся на звучании высоты тонов, ставшее его второй натурой, теперь уступили всего лишь ответу на голос Имса и следованию за ним.
— Да, — говорит Мол, когда они заканчивают. — Артур, о чем эта песня? — снова спокойно спрашивает она.
— В ней говорится о том, что приходится оставлять позади, — отвечает Артур, и ему кажется, будто он до сих пор чувствует это, слышит в голосе Имса. — Что-то страшное и прекрасное.
Рука Мол мягко и легко касается плеча Артура.
— Он начинает понимать, Имс.
Артур встает, ощущая слабость в ногах, но вместе с тем и радость. Он даже не осознает, что прошло всего тридцать минут с того момента, как они вошли в студию.
— Увидимся на следующей неделе, — говорит Мол. — Артур, жду от тебя перевод песен.
— Да, конечно, — отвечает он и смотрит на Мол так, что у него мелькает в голове мысль — возможно, он все же немного натурал.
— Ладно, приятель, — обращается к нему Имс, и Артур, растерянно моргая, стряхивает с себя этот транс и покидает студию. Они с Имсом выходят в шумный коридор, пропахший заварной лапшой. — У нее несколько роялей, — говорит Имс, пошевелив бровями. — Хотя ты справился.
— Неожиданно для декорации, да? — многозначительно говорит Артур.
— Ох, я просто подкалывал тебя, — говорит Имс, и ослепительно улыбается Артуру. — Как думаешь, у тебя получится порепетировать завтра или послезавтра?
— Сегодня вечером, — не задумываясь, предлагает Артур. — Можем встретиться сегодня?
— Давай в восемь, — легко соглашается Имс. — Увидимся позже, Артур.
***
Артур впервые сожалеет, что ни с кем не подружился в своем классе, потому что нет никого, у кого он мог бы спросить об Имсе. Он даже не знает, как его зовут, Имс — это имя или фамилия? И меняет ли тот пианистов, как перчатки? Является ли Артур просто последним в длинной череде неудач, которые забраковала Мол? Отсутствие перевода, несомненно, было намеренной подлянкой Имса, но, в таком случае, Артур прошел проверку?
Артуру удается забронировать за собой аудиторию с «Безендорфером» на час позже, чем накануне, и у него остается много времени, чтобы скопировать перевод с Шуберта и Имсовых нот. Затем он открывает книгу с прекрасными песнями Шуберта, которую взял в библиотеке и читает о «Winterreise», решив узнать больше о стихах Мюллера и всем вокальным цикле.
Когда аудитория, наконец, свободна, Артур репетирует в своей обычной последовательности, хотя и с меньшим вниманием, чем обычно. Когда приходит время для нового произведения, Артур открывает тонкую папку с нотами, вместо своего хенлеровского издания «Бетховенских сонат», и тратит добрых полчаса на аппликатуры, пытаясь повторить звучание мелодии, как у Мол.
— Как я понимаю, ты готов для меня, — говорит Имс, внезапно возникая в дверях, и Артур с удивлением понимает, что потратил больше половины своего рабочего времени на оттачивание Имсовского Шуберта.
— Конечно, — отзывается Артур и ждет, пока Имс пробежится по своей странной тридцатисекундной разминке. Сегодня от него слегка пахнет сигаретным дымом и пивом; он пришел прямо из одного из университетских баров, понимает Артур. При этом, кажется, что его голосу совершенно это не вредит, и он звучит все также мягко и богато, как и несколько часов назад.
Они снова пробегаются по первым пяти песням и потом разбирают еще пять. Имс снова схватывает все после первой же читки так виртуозно, что Артур не может отделаться от мысли, что тот просто издевается над ним, изображая неумение читать с листа.
— Вот так мне нравится, а тебе? — спрашивает Имс, указывая на конкретный фрагмент, и наклоняется вперед, вклиниваясь в личное пространство Артура. Его накаченная рука, обрамленная татуировками и едва прикрытая рукавом футболки, оказывается прямо у него перед глазами. Он выглядит как хулиган, как один из тех тупых мудаков, которые мучили Артура в школе, однако, он хвалит Шуберта и без каких-либо колебаний почти прижимается к Артуру.
— Нравится, — откровенно признается Артур. — Действительно. — Он откашливается. — И это удивительно, потому что обычно — нет. То есть, я люблю играть один. Я люблю только фортепиано.
— Да уж, — решительно говорит Имс и улыбается. Он всегда улыбается, соблазнительная ухмылка закрытым ртом, которая обращает внимание на его полные губы на худом лице. — Я в шоке, — Мгновение он смотрит на рот Артура и у того сердце выскакивает из груди от мысли, что Имс собирается его поцеловать. — Спасибо, что пустил меня — бормочет Имс. У него красивые голубые глаза и теплый бархатный голос, и татуировки под облегающей футболкой… Но он отступает назад, почесывает нос и быстро говорит о том, что ему пора домой и его ожидает домашнее задание по технике речи.
И Артур снова остается один в аудитории, именно так, как он любит. Ему нужно задержаться и поработать над собственным репертуаром. Но вместо этого он опускает крышку фортепиано, кладет на нее руки и упирается в них лбом.
Устало вздыхая, он думает:
«Нет, все же гей. Все-таки самый настоящий гей».
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Камерная музыка - (от итал. camera — комната) — музыка, исполняемая небольшим коллективом музыкантов—инструменталистов и/или вокалистов.
2. Winterreise - оригинальное название сборника песен Шуберта "Зимний путь". Здесь и далее я буду указывать оригинальные названия, чтобы можно было с легкостью их найти и послушать.
3. Аппликатура - (нем. Applikatur, от лат. applico — прикладываю, прижимаю) — порядок расположения и чередования пальцев при игре на музыкальном инструменте. Умение разрабатывать аппликатуру — важная составляющая мастерства исполнителя.
4. Орнаментика - (от лат. ornamentum — украшение) — способы украшения мелодии в музыке.
5. Го́льдберг-вариа́ции (нем. Die Goldberg-Variationen) — музыкальное произведение Иоганна Себастьяна Баха, состоящее из Арии и 30 вариаций для клавесина. Впервые опубликованы в 1741 году как четвёртая часть серии, названной композитором «Клавирная практика» («Clavier-Übung»)
6. Lindenbaum - "Липа" песня из сборника "Зимний путь".
7. Пожалуйста потише, господин пианист.
8. Уна корда - левая педаль на инструменте. Если на нее нажать, передвинутые молотки бьют только по одной, а не по двум или трем струнам, предназначаемым для каждого звука.
Переводчик: hirasava
Бета: Diamond Ontissar
Оригинал: by toomuchplor Ach, des Knaben Augen
Размер: макси, 24053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Имс/Артур
Категория: слэш
Жанр: юмор, ангст, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Быть первокурсником престижной консерватории Новой Англии достаточно сложно и без главной звезды и лучшего баритона этой консерватории, который становится вашим певцом, и, как неизбежность, безнадежной влюбленностью.
Примечание/Предупреждения: Название фика - это испанская песня "Ах, глаза того парнишки" из переведенного на немецкий Паулем Хейзе сборника "Испанские песенки". Это первая часть лучшей в англофандоме серии работ " Steinway!verse". У меня был всего один семестр сольфеджио в далеком прошлом, так что если заметите неточности в переводе спец. лексики буду признательная за сообщение в ЛС)
читать дальше
Никого не волнует, что Артур — гей; окружающим этот факт кажется едва ли не само собой разумеющимся. Артур, который большую часть своей школьной жизни провел среди спортсменов, вознамерившихся снова и снова макать его за гомосятину, первую неделю в консерватории ходит тихим, но невообразимо счастливым. Более половины студентов мужского пола — гомосексуалы; большая часть преподавательского состава, кажется, тоже. Даже натуралы порой «косили» под геев, увлекшись разговорами о сокровенной сущности музыки и своей страсти к ней. Происходящее — самый идеальный вариант погружения и привыкания к новой среде из всех возможных и представляемых Артуром.
Разумеется, он не во всем вписывается — не с его кожаной сумкой, консервативными очками и отказом от джинсов и кроссовок. Артур не может раствориться в студенческой среде, где музыка была избрана лишь потому, что ни в чем другом юные оболтусы не преуспели. Он не подходит для кружка пианистов (где почти все — китайцы), которые, откровенно говоря, не общаются ни с кем, кроме друг друга. И он не вписывается в сообщество оркестровых музыкантов или певцов. Тем не менее, кажется, до сих пор никому не показалось странным, что Артур оккупировал свою любимую аудиторию на четвертом этаже под репетиции. Ту самую, с недоступным, но великолепно мягким роялем «Безендорф». Никто и глазом не моргнул, когда Артур стал надевать на занятия галстук-бабочку, а потом и слова не сказал, когда он внезапно начал получать высокие оценки по всем предметам, включая теорию, историю и сольфеджио.
Артур играет на первом ведомственном концерте для студентов-пианистов. Это редкая честь для новичка в его первый семестр обучения. Преподаватель инструмента Артура делает особый акцент на значении этого концерта.
— Здесь всего две части, — говорит Майлз в своей манере «повеселить и напугать». — Но слушать тебя будут только первые двенадцать минут. Игра для однокашников для твоей карьеры таит больше возможностей, чем ты можешь себе представить. Эти студенты когда-нибудь станут твоими коллегами, и некоторые из них будут весьма успешны.
Артур с помощью Майлза выбирает две части, с сухим остатком в двенадцать минут игры, чтобы представиться «когда-нибудь-очень-успешным» сверстникам. Он сыграет довольно простой, но прекрасный «Lied Ohne Worte» Мендельсона и, возможно, слегка вычурный кусок из «Второй сонаты» Шостаковича. «Не многие первокурсники решились бы на это,» — сказал Майлз, но Артур решил, что справится. Он в состоянии сделать это.
На сцену Артур выходит облаченный в серый костюм и белую рубашку с галстуком в тон. Он поправляет манжеты, садится на банкетку, опускает пальцы на клавиши концертного рояля, на котором никогда до этой минуты не играл, и сбивчиво дышит. Его пронизывает тревога, но захлестывающая волна адреналина знакома, и Артур давно уже научился бороться с этим — нужно просто выждать, пока она немного схлынет. Это занимает примерно пятнадцать секунд, хотя, кажется гораздо дольше.
Артур играет.
В конце раздаются вежливые, но умеренные аплодисменты. Артур поднимается, раскланивается и уходит со сцены, чувствуя, как начинают гореть уши.
— Очень хорошо, — говорит Майлз, встречая Артура за кулисами и доброжелательно сжимая его плечо.
— Им не понравилось, — униженно шепчет Артур.
— Конечно понравилось, мой дорогой мальчик, — говорит Майлз. — Ты имеешь в виду, что не смог удивить их. Возможно, по ним и не скажешь, но они — очень разборчивая аудитория.
— Я слишком поспешил в Мендельсоне, — говорит Артур, — и в Шостаковиче меня подвела левая рука — поначалу рояль в нижних регистрах был более… вязким, чем я ожидал.
— Я даже не сомневаюсь, — перебил Майлз, поднимая руку, — что ты можешь разложить свое выступление вплоть до шестнадцатой и тридцать второй ноты. И не сомневаюсь твоей самокритичности, Артур. Этого недостатка в тебе нет.
— А что есть? — допытывается Артур. — Что я сделал не так?
— Ты не привлек их внимания, — говорит Майлз. — Только и всего.
Артур сжимает кулаки, кончики пальцев до сих пор слегка трясутся от игры.
— Тебе восемнадцать, — говорит Майлз, — и впереди много времени, чтобы научиться великолепию.
Артур выходит в зал, садится и следующий час слушает старшие курсы. Каждое выступление заставляет его сжиматься внутри. Они — гении техники. Игра старшекурсников выразительна и протекает практически без единого сбоя. Артур же — ничто, абсолютное ничто. Он не сможет достигнуть такого великолепия. Его поезд ушел.
После окончания концерта к нему никто не подходит. На выходе из зала Артур натыкается на одну из исполнительниц с младшего курса, которая играла Баха — парочку прелюдий и фуг, но сыграла с блестящей ясностью и мастерством.
— Ты, — говорит он, — действительно невероятна.
— О, спасибо, — как бы невзначай отзывается девушка. - А ты играл Шостаковича, верно? Совсем недурно.
— Спасибо, — благодарит Артур.
Понадобилось два месяца, но Артур перестал упиваться своей блаженной анонимностью, разрушенной жизненной перспективой, где никто не думает, что в нем есть хоть что-то особенное.
— Ой, — говорит парень, когда Артур проходит мимо него в коридоре, прямо за дверью класса теории.
— Простите, — тут же извиняется Артур.
— Нет, я имею в виду, ой, в смысле, подожди! — говорит парень. — Я здесь, чтобы поговорить с тобой.
У него тонкий британский акцент, как у тех, кто прожил в Америке много лет, но еще не совсем отказался от налета прежней родины.
— Со мной, — говорит Артур и оборачивается. — Со мной?
— Да, с тобой, — отвечает парень и легко улыбается. Он немного ниже Артура, шире в плечах и одет в темно-серую футболку и потертые джинсы. У него мощные руки, покрытые татуировками, выглядывающими из-под воротника футболки. Скорее всего певец. Или играет на духовых. — Я слышал, что ты очень хороший пианист.
— Шутишь? — ошеломленно спрашивает Артур и снова смотрит по сторонам. — Я всего лишь на первом курсе.
— Да, я знаю. Но, думаю, лучше перехватить тебя, пока ты новичок, — говорит парень и протягивает руку. Артур принимает ее, слегка встревоженный этой демонстрацией откровенной мужественности в коридорах храма музыки. — Я — Имс.
— А я — Артур, — говорит он.
— Верно, — говорит Имс, — так хочешь играть со мной?
— Играть, — подозрительно повторяет Артур, — с тобой?
— На мой сольный выпускной концерт? — уточняет Имс. — Ты ведь новенький, — добавляет он восхищенно и одновременно снисходительно. — Я — певец, — сообщает Имс так, словно имеет в виду, что он — единственный в своем роде.
— Я не слишком часто. Эм… играл камерную музыку[1], — говорит Артур. Он уже узнал, что термин «аккомпанировать» совершенно нежелателен среди этих священных залов. Он означает, что пианист не является ровней другому музыканту на сцене.
— Ах, это очень просто, — говорит Имс, махнув рукой. — Клянусь, ты легко прочтешь с листа, — он чешет нос, и это должно было выглядеть совершенно непривлекательно, однако, это не совсем так. — Мы не можем заплатить тебе, но я могу устроить, чтобы тебе засчитали эту работу по предмету камерной музыки. Я готовлю «Winterreise»[2], это очень мощная вещь.
Артур никогда не слышал «Winterreise», но делает вид, что понимает, о чем речь и глубокомысленно кивает головой.
— Мы репетируем с Мэллори Лоран, — добавляет Имс.
Опять же, Артур понятия не имеет, кто это, но предполагает, что это имя должно таить для него настоящий соблазн.
— Что ж, — говорит Артур, — в какое время репетиции? Я тренируюсь по три-четыре часа в день.
— Ничего страшного, всего лишь часть моего урока каждую неделю, а затем порепетируем вместе раз или два перед выступлением. — Ну, давай, скажи мне «да». Сделай меня своим певцом, лапочка, — открыто флиртует Имс. Артуру стыдно было бы признаться, но он оказался покорен этим. Он жаждал, чтобы хоть кто-нибудь заметил его.
— Хорошо, — соглашается Артур и перекладывает тетради из одной руки в другую, — но я опаздываю на звуковое мастерство, мне нужно…
— Да, конечно, надо освежить эти навыки и полностью осознать их важность, — серьезно и благожелательно говорит Имс. — Тогда я зайду к тебе в класс на репетицию сегодня около восьми?
Артур соглашается, уже направляясь в класс на занятие. И довольно скоро он спрашивает себя, а знает ли Имс, в какой аудитории репетирует Артур?
Артур ищет Мэллори Лоран в справочнике студента. У них большой факультет, но он знает, что она преподает либо на кафедре камерной музыки, либо на вокальной, и, наконец, находит ее в последней. Она — доцент, магистр музыкальных наук и имеет несколько дипломов по интерпретации и аранжировке песен неизвестных Артуру учебных заведений. На месте для фотографии — портрет, но и он не дает представления, как на самом деле выглядит Мэллори, ведь всем известно, что профессора часто любят демонстрировать фото десятилетней давности. Кроме того, в биографических сведениях есть заметки о ее опыте в обучении как певцов, так и пианистов, а значит, она, видимо, сама являлась профессиональной пианисткой и певицей. Артур полагает, что сможет извлечь какую-то пользу из ее уроков. Вероятно.
— Мэллори Лоран? — спрашивает Майлз, когда Артур упоминает о ней на занятии.
— О, отлично. И ты будешь играть для мистера Имса? Думаю это пойдет тебе на пользу. Сейчас он один из самых перспективных учеников нашей консерватории.
Артур старается сдержать скептическое выражение лица, но, кажется ему это не слишком удается, потому что Майлз смеется.
— Нет, уверяю тебя. Мэл не работает с кем попало, только с лучшими, — улыбается он. — И если окажется, что я был не прав, можешь сказать мне об этом. Пускай она и единственная моя дочь, это не должно останавливать тебя.
— Она… что? — говорит Артур.
Артур следит за выбранной им репетиционной аудиторией и ровно в 14.30 располагается в коридоре со своим айпадом. Он слушает запись музыки, которую сам играл, и отмечает части, которые после стоит отшлифовать. В 15:56 певица, наконец, выходит из аудитории, и Артур быстро ныряет внутрь и закрывает за собой дверь.
Репетиционные залы в консерватории небольшие, с полами, покрытыми ковролином, и в них едва хватает места для двух фортепиано, занимающими почти все пространство. Кто-то в порыве гуманности когда-то принял решение установить двери без стекла. Артур, конечно, любит уединенность, но очень неприятно, когда кто-то врывается в аудиторию, думая, что она свободна и нарывается на какого-нибудь певца, занимающегося йогой рядом с превосходной и очень тихой сейчас «Ямахой».
Артур неторопливо располагается. Майлз настаивает на хорошей разминке по всем правилам, и Артур добросовестно выполняет их все: потягивает пальцы, разминает руку, сжимает кулак, затем медленно играет гаммы, арпеджио, аккорды и каденции. Это занимают почти час, пока Артур увеличивает скорость и ловкость. Наконец он открывает свои ноты с заметками и принимается за более привычный репертуар, один раз проигрывает его полностью, а потом принимается отрабатывать особо каверзные куски. Спустя еще час, Артур начинает разучивать новое произведение, разбирая его по частям и экспериментируя с аппликатурой[3], орнаментикой[4] и звукоизвлечением. Это самый сложный час — слишком легко заработать дурные привычки на ранней стадии изучения произведения, а Артур старательно избегает вредных привычек. Он ничего не заучивает, пока не уверен, что выбрал правильный вариант игры конкретного куска.
Последний час — время для отрабатывания уже выученной им музыки, он шлифует и соединяет все в нечто поистине потрясающее и — как там говорил Майлз? — великолепное. Артур почти оправился уже от разочарования прошлого концерта, но теперь он твердо решил затмить всех и вся на следующем выступлении.
Стук в дверь пугает его. Артур подпрыгивает на месте от неожиданности, а затем смотрит на часы, которые положил на рояль рядом с пюпитром. Ровно восемь часов. Имс нашел его.
Он заходит в аудиторию, благоухая одеколоном и дождем, как человек, который пришел из дому и у которого есть своя жизнь, включающая смех и общение с друзьями. Имс ослепительно улыбается Артуру и протягивает грязную папку с отксерокопированными листами.
— Они немного помялись и перепутались, — говорит он. — На выступление ты, наверное, захочешь сшить их.
— Разумеется, к выступлению я все выучу, — отвечает Артур, берет папку и открывает ее.
— Нет-нет, — протестует Имс, — Ты вовсе не обязан. Многие пианисты пользуются нотами, когда играют для певцов.
— А я не буду, — возражает Артур. — Я не использую ноты, когда играю на концерте.
— Ясно, — говорит Имс, комично надувает щеки и широко распахивает глаза. — Ты фанатик, я понял, — ухмыляется он. — Ладно, шучу. Твоя самоотверженность и преданность делу достойна восхищения, ну, и тому подобного.
— Спасибо, — говорит Артур. На обложке папки написано «Winterreise». Там не указан автор, но Артур посмотрел в библиотеке перед началом своей репетиции и узнал, что музыку написал Шуберт. В принципе, ему нравится Шуберт. Все слова в песнях на немецком, и Артур не понял ни слова, разве что уловил что-то связанное с зимой. — Ну что ж, тебе, как я понимаю, нужно разогреться? — спрашивает он и встает, освобождая место за инструментом, если Имсу вдруг понадобится фортепиано для разминки.
— А, конечно, — бросает Имс, но даже не двигается в сторону рояля. Вместо этого он морщит лицо и принимается издавать громкие горловые и носовые звуки. — Не-ее. Н-ееее-е. Не-е-е-е-е-еее! — Это не ноты и не звукоряд, просто обычные громкие звуки. Артур растерянно моргает. — Ня! — продолжает Имс все громче. — Ня! Ня-ня-ня!!! — Артур снова моргает. — Хм, — произносит Имс очень низко и мягко. — М-м-м, — он выпячивает губы, и звук пузырится через них, словно у маленького ребенка, который «вжикает», играя с машинками. — Вот так, — говорит Имс и кивает, — теперь все, как надо, можем начинать.
— Это… — потрясенно начинает Артур, но замолкает. Он же не певец. Может певцам совсем не нужно разогреваться. Но если это так, то почему, во имя всего святого, некоторые из них так долго устраивают кошачьи концерты в репетиционных классах, трезвоня арпеджио, гаммы и упражнения? Артур закрывает рот и кладет ноты на фортепиано, быстро просматривая их.
— Ты умеешь читать с листа? — спрашивает Имс, и Артур вспоминает, как Майлз называл Имса светилом их консерватории, или кем-то вроде того. Что бы Артур до сих пор не думал об Имсе, сейчас не время скромничать.
— Да, — отвечает он.
— Это хорошо, потому что я — абсолютный бездарь в этом, — весело признается Имс. — Ты сможешь помочь мне разобрать мои ноты.
Артур в любом случае не собирался смеяться, но, быстро взглянув на Имса, он понимает, что тот вовсе не шутил.
— Тут всего одна нотная линейка, — объясняет он, пытаясь указать на простоту задания. — Одна нота за раз.
— Да, поэтому тебе не сложно будет помочь мне, правда? — говорит Имс, все с тем же энтузиазмом. — Давай начнем.
Артур выдыхает и машет указательным пальцем правой руки, чтобы дать знак Имсу начать. Тот наклоняется к плечу Артура — разумеется, он не принес экземпляр нот для себя — и поет что-то вроде «на-на-на», щурясь и звуча совершенно не так, как ожидал бы Артур от главной гордости консерватории. Скорее, как кто-то, кому всучили микрофон в караоке-баре и заставили петь песню, которую они никогда прежде не слышал, на языке, который он вообще не знает.
— Ага, — говорит Имс и выпрямляется. — Давай попробуем с фортепиано.
— Тебе нужно, чтобы я дважды проиграл твою часть? — с сомнением спрашивает Артур.
— Нет, я сейчас подхвачу, — говорит Имс, и Артур храбро играет вступление. Он кивает Имсу и тот…
Имс прекрасно поет весь этот бессловесный абсурд, и его парящие «а» содержат в себе каждый тон и окрас звука, который не в в состоянии передать инструмент. Артур вздрагивает так сильно, что едва не теряет мелодию, но, так или иначе, продолжает играть, ошеломленный мощностью и объемом звуков, которые издает Имс после своей бестолковой разминки и невнятной попытки чтения нот.
— Нормально вышло, — говорит Имс.
— Ты не хочешь отработать какой-нибудь фрагмент? — спрашивает Артур.
— Нет, думаю все и так хорошо, — отвечает Имс и переворачивает страницу со следующей песней. — Вот эту я уже слушал.
Они проходят каждую песню за пять-десять минут, и Имс невероятным образом умудряется схватывать все после первого чтения. Артур почти уверен, что тот просто разыгрывает его, если бы ему не казалось, что Имсу, кажется, абсолютно наплевать на его мнение о происходящем. Музыка достаточно проста, чтобы можно было прочитать ее с листа, хотя, разумеется, Артур позже тщательно все отрепетирует.
— Ну что, на сегодня достаточно, — говорит Имс после того, как они заканчивают с пятой песней. — Увидимся завтра на репетиционном занятии?
— Репетиционное занятие? — скептически переспрашивает Артур. — Завтра?
— Ах да, я же не сказал. У меня завтра в полдень занятие с Мол. Ты можешь прийти?
— У меня завтра в это время нет занятий, если ты это имеешь в виду, но я не успею все это выучить на завтра, — ошеломленно говорит Артур.
— Ах, ты слишком строг к себе, дорогуша, все будет хорошо. Разве сейчас ты не прочитал все блестящим образом? — уже у двери бросает Имс. — Еще раз спасибо, увидимся завтра!
— Но ты же не знаешь слов! — привстав, кричит Артур.
— Это всего лишь немецкий, разве нет? — радостно отвечает Имс. — В нужное время, я буду готов.
Артур угрюмо пинает дверь, чтобы та закрылась, и снова опускается на скамейку. Он думает, что пробудет здесь до тех пор, пока вахтеры не выгонят его отсюда домой.
Студия Mэллори Лоран блещет великолепным, сияющим трехметровым «Безендорфером». У Артура слегка подкашиваются ноги, когда он украдкой разглядывает студию и замечает еще и двухметровый «Стейнвей», скромно примостившийся под прямым углом от «Безендорфера». Перед Артуром рояль стоимостью более ста тысяч долларов.
Сама Mэллори — или Мол, как Имс назвал ее — едва ли менее впечатляет, и выглядит столь же дорого, как инструменты перед ним. Она подходит к ним с Имсом — само воплощение грации в облаке духов и шарфе от «Гермес».
— Имс, мой дорогой мальчик, — нежно говорит она и гладит его по волосам. — Кого ты привел мучить меня на этой неделе?
Артур замечает все: и поглаживание, и любящую улыбку, и, конечно же, легкий акцент на словах «на этой неделе».
— Артур, — отвечает Имс. — Артур... э…
— Гольдберг, — заканчивает Артур. — Боюсь, как в «Вариациях»[5], — ему нравится на всякий случай предотвращать комментарий по этому поводу, однако Мэллори едва удостаивает его взглядом, все еще будучи полностью сосредоточенной на своем дорогом мальчике. — Ваш отец — Майлз — мой преподаватель фортепиано.
— Правда? Как мило! — отзывается она и слегка закатывает глаза, глядя на Имса, поэтому Артур не может полностью разглядеть ее лицо. У нее французский акцент, который идеально сочетается с ее изысканностью и шикарными манерами. — Итак? Что вы приготовили для меня сегодня?
— Я подумал о том, чтобы взяться за «Lindenbaum»[6], — отвечает Имс. Артур колеблется, не зная, за какой рояль ему присесть.
— За большой, мистер «Гольдберг-как- в-„Вариациях“», — говорит Мол. — Если он не слишком пугает вас.
Артур не отвечает, просто шагает к «Безендорферу» и присаживается на стул. Он слишком высок для него, вероятно, Мол подгоняла его под себя. Артур мнется, но все же корректирует высоту нажатием рычага под сиденьем. Мол ничего не говорит. Имс становится у рояля, все еще не доставая ноты.
— Ну? — говорит Мол, присаживается и нетерпеливо поднимет бровь.
Артур опускает руки на клавиши и благоговейно ждет, пока схлынет волнение и страх…
— Я жду, — недовольно подгоняет Мол.
Поначалу Артур играет рывками и морщится, когда случайно выделяет не ту ноту.
— Pianissimo, sʼil vous plaît, Monsieur le Pianiste[7], — бросает Мол Артуру, и тот краснеет, потому что только начинает привыкать к новому инструменту: он звучит намного громче, чем те, на которых Артур играет обычно. Он жмет левой ногой на уна корду[8], хотя и всем сердцем ненавидит проклятую педаль и редко прибегает к ней, чтобы уменьшить громкость звучания. Крышка открыта полностью, и это словно палить из дробовика по консервным банкам: играть на этом монстре в такой маленькой студии.
У Артура теплится надежда, что Имс не так уж и гладко вольется, и поэтому даже подленько не дает ему знака, когда можно вступать, но тот на всех парах врывается в песню и поет ее на немецком. Его мощный голос с легкостью переплетается с мелодией, которую играет Артур на рояле. Артур мгновенно забывает о своем волнении, прислушиваясь к голосу Имса — сильному и четкому, проговаривающему каждое слово со всеми нужными нюансами к каждой фразе. «Вот тот талант, о котором говорил Майлз», — думает Артур, и его охватывает трепет, который рождается в нем лишь когда он слушает исполнение какого-нибудь удивительного пианиста.
— О, дивно, мой дорогой, — говорит Мол, затем встает и подходит к Имсу, погладив его по небритой щеке. — У тебя идеальный возраст, чтобы петь «Winterreise», и я с нетерпением буду ждать, когда ты исполнишь его в этом году.
Артур расслабляется, когда видит, что Мол переключается на Имса и начинает заниматься с ним всякими специальными вокальными упражнениями: открывает рот, заставляет высунуть язык и опустить плечи. Ее равнодушие к Артуру заставляет его ощущать смешанные чувства — с одной стороны, он чувствует себя недостойным внимания, с другой, облегчение от того, что она сосредоточилась на Имсе. Артур, почти скучая, листает ноты и не ощущает опасности пристального внимания Мол.
— Что касается вас, — вдруг резко бросает она, как раз в тот момент, когда Артур пытается подавить зевок. — У вас есть перевод?
— Нет, — говорит Артур. — Э, нету. Но будет, — он остро смотрит на Имса, который отвечает ему полным раскаяния взглядом из-за плеча Мол.
— Не стоит играть песенную музыку, если вы не знаете текста, — говорит Мол тоном, который совсем не напоминает прежнее милое и нежное щебетание. От него у Артура мороз по коже. — Это вам не сонату сыграть, мистер Гольдберг. И не концерт. На этих страницах есть слова. Что они означают?
— Ну… — заикается Артур, когда понимает, что Мол ждет ответа. — Эм… Baum — это «дерево». Липа, — Больше знакомых слов он не видит. Бабушки и дедушки Артура говорили на идише, но он не слишком-то хорошо помнит этот язык и почти уверен, что он не так уже перекликается с немецкими стихами Мюллера.
— На следующий раз у вас должен быть перевод, — говорит Мол. — А пока давайте посмотрим, сможем ли мы донести до вас понимание того, что значит, когда на сцене вы не один и играете с кем-то, кто также принимает участие в создаваемой музыке.
Артур застывает от стыда и гнева, но уступает Мол место за инструментом, чтобы она продемонстрировала ему то, что хочет. Она играет проигрыш и различные части. Также легко и хорошо, как Майлз. Но что-то происходит, когда Имс начинает петь, и это по-настоящему приковывает внимание Артура. Она играет с изысканным вниманием к деталям, но, в то же время, по-видимому, уступает Имсу, подчеркивая музыкой каждый нюанс его тембра и громкость, каждый вздох.
— Певцы дышат, мистер Гольдберг, — почти шепчет Мол и догоняет исполнение Имса. — Нам нужно научиться дышать вместе с ними, для них.
Артур, для которого понятие «дышать» на протяжении многих лет является ключевым, понимает, что она имеет в виду нечто совершенно другое. Она говорит об этом странном, химерном слиянии, которое сейчас соединяет ее с Имсом, нежном вызове и ответе на него, слишком интимном для взгляда. И Имс даже не смотрит на Мол, когда поет. Артур несколько раз моргает. Он слишком подавлен и не замечает, когда его глаза становятся влажными.
— Ах, — говорит Мол и, несмотря на то, как Артур поспешно прикрыл лицо рукой, она ничего не пропустила. — Имс, дорогой, по-моему, он начинает понимать.
— Да? — радостно спрашивает Имс. — Хорошо, потому что я, честно говоря, воспринимал его в основном как декорацию.
— Попробуй, — предлагает Мол, и Артур снова скользит за рояль.
Артур никак не может начать, но вот играет вступление и на этот раз наблюдает за Имсом.
— Нет, — говорит Мол. — Просто слушай. Ты все услышишь.
Артур отворачивается и смотрит на ноты, отчаянно прислушиваясь к дыханию Имса. И он слышит, слышит так ясно, словно Имс наклонился над его плечом.
Артур никогда прежде так не играл. Будучи сольным пианистом, он все свое внимание сосредотачивал на собственном звучании, на то, как инструмент отзывался на его прикосновения. А теперь Артур должен был слышать и реагировать на голос Имса, и все годы обучения, сосредотачивавшиеся на звучании высоты тонов, ставшее его второй натурой, теперь уступили всего лишь ответу на голос Имса и следованию за ним.
— Да, — говорит Мол, когда они заканчивают. — Артур, о чем эта песня? — снова спокойно спрашивает она.
— В ней говорится о том, что приходится оставлять позади, — отвечает Артур, и ему кажется, будто он до сих пор чувствует это, слышит в голосе Имса. — Что-то страшное и прекрасное.
Рука Мол мягко и легко касается плеча Артура.
— Он начинает понимать, Имс.
Артур встает, ощущая слабость в ногах, но вместе с тем и радость. Он даже не осознает, что прошло всего тридцать минут с того момента, как они вошли в студию.
— Увидимся на следующей неделе, — говорит Мол. — Артур, жду от тебя перевод песен.
— Да, конечно, — отвечает он и смотрит на Мол так, что у него мелькает в голове мысль — возможно, он все же немного натурал.
— Ладно, приятель, — обращается к нему Имс, и Артур, растерянно моргая, стряхивает с себя этот транс и покидает студию. Они с Имсом выходят в шумный коридор, пропахший заварной лапшой. — У нее несколько роялей, — говорит Имс, пошевелив бровями. — Хотя ты справился.
— Неожиданно для декорации, да? — многозначительно говорит Артур.
— Ох, я просто подкалывал тебя, — говорит Имс, и ослепительно улыбается Артуру. — Как думаешь, у тебя получится порепетировать завтра или послезавтра?
— Сегодня вечером, — не задумываясь, предлагает Артур. — Можем встретиться сегодня?
— Давай в восемь, — легко соглашается Имс. — Увидимся позже, Артур.
Артур впервые сожалеет, что ни с кем не подружился в своем классе, потому что нет никого, у кого он мог бы спросить об Имсе. Он даже не знает, как его зовут, Имс — это имя или фамилия? И меняет ли тот пианистов, как перчатки? Является ли Артур просто последним в длинной череде неудач, которые забраковала Мол? Отсутствие перевода, несомненно, было намеренной подлянкой Имса, но, в таком случае, Артур прошел проверку?
Артуру удается забронировать за собой аудиторию с «Безендорфером» на час позже, чем накануне, и у него остается много времени, чтобы скопировать перевод с Шуберта и Имсовых нот. Затем он открывает книгу с прекрасными песнями Шуберта, которую взял в библиотеке и читает о «Winterreise», решив узнать больше о стихах Мюллера и всем вокальным цикле.
Когда аудитория, наконец, свободна, Артур репетирует в своей обычной последовательности, хотя и с меньшим вниманием, чем обычно. Когда приходит время для нового произведения, Артур открывает тонкую папку с нотами, вместо своего хенлеровского издания «Бетховенских сонат», и тратит добрых полчаса на аппликатуры, пытаясь повторить звучание мелодии, как у Мол.
— Как я понимаю, ты готов для меня, — говорит Имс, внезапно возникая в дверях, и Артур с удивлением понимает, что потратил больше половины своего рабочего времени на оттачивание Имсовского Шуберта.
— Конечно, — отзывается Артур и ждет, пока Имс пробежится по своей странной тридцатисекундной разминке. Сегодня от него слегка пахнет сигаретным дымом и пивом; он пришел прямо из одного из университетских баров, понимает Артур. При этом, кажется, что его голосу совершенно это не вредит, и он звучит все также мягко и богато, как и несколько часов назад.
Они снова пробегаются по первым пяти песням и потом разбирают еще пять. Имс снова схватывает все после первой же читки так виртуозно, что Артур не может отделаться от мысли, что тот просто издевается над ним, изображая неумение читать с листа.
— Вот так мне нравится, а тебе? — спрашивает Имс, указывая на конкретный фрагмент, и наклоняется вперед, вклиниваясь в личное пространство Артура. Его накаченная рука, обрамленная татуировками и едва прикрытая рукавом футболки, оказывается прямо у него перед глазами. Он выглядит как хулиган, как один из тех тупых мудаков, которые мучили Артура в школе, однако, он хвалит Шуберта и без каких-либо колебаний почти прижимается к Артуру.
— Нравится, — откровенно признается Артур. — Действительно. — Он откашливается. — И это удивительно, потому что обычно — нет. То есть, я люблю играть один. Я люблю только фортепиано.
— Да уж, — решительно говорит Имс и улыбается. Он всегда улыбается, соблазнительная ухмылка закрытым ртом, которая обращает внимание на его полные губы на худом лице. — Я в шоке, — Мгновение он смотрит на рот Артура и у того сердце выскакивает из груди от мысли, что Имс собирается его поцеловать. — Спасибо, что пустил меня — бормочет Имс. У него красивые голубые глаза и теплый бархатный голос, и татуировки под облегающей футболкой… Но он отступает назад, почесывает нос и быстро говорит о том, что ему пора домой и его ожидает домашнее задание по технике речи.
И Артур снова остается один в аудитории, именно так, как он любит. Ему нужно задержаться и поработать над собственным репертуаром. Но вместо этого он опускает крышку фортепиано, кладет на нее руки и упирается в них лбом.
Устало вздыхая, он думает:
«Нет, все же гей. Все-таки самый настоящий гей».
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Камерная музыка - (от итал. camera — комната) — музыка, исполняемая небольшим коллективом музыкантов—инструменталистов и/или вокалистов.
2. Winterreise - оригинальное название сборника песен Шуберта "Зимний путь". Здесь и далее я буду указывать оригинальные названия, чтобы можно было с легкостью их найти и послушать.
3. Аппликатура - (нем. Applikatur, от лат. applico — прикладываю, прижимаю) — порядок расположения и чередования пальцев при игре на музыкальном инструменте. Умение разрабатывать аппликатуру — важная составляющая мастерства исполнителя.
4. Орнаментика - (от лат. ornamentum — украшение) — способы украшения мелодии в музыке.
5. Го́льдберг-вариа́ции (нем. Die Goldberg-Variationen) — музыкальное произведение Иоганна Себастьяна Баха, состоящее из Арии и 30 вариаций для клавесина. Впервые опубликованы в 1741 году как четвёртая часть серии, названной композитором «Клавирная практика» («Clavier-Übung»)
6. Lindenbaum - "Липа" песня из сборника "Зимний путь".
7. Пожалуйста потише, господин пианист.
8. Уна корда - левая педаль на инструменте. Если на нее нажать, передвинутые молотки бьют только по одной, а не по двум или трем струнам, предназначаемым для каждого звука.
@темы: Tom Hardy, Joseph Gordon-Levitt, translations, R
-
-
10.10.2016 в 12:24-
-
10.10.2016 в 12:29-
-
10.10.2016 в 12:55-
-
10.10.2016 в 14:00-
-
10.10.2016 в 15:23Ну, ты вроде как впустил меня, — бормочет Имс.
Я глянула в оригинал, чтобы продолжить читать, и посмотрела на посл. абзац. Там в данном случае читается kind of you to let me in - как "спасибо, что пустил меня..." или как-то так (иначе было бы you kind of let me in). Очень по-имсовски, конечно, звучит это "вроде как", но немного неверно.
Еще раз спасибо за перевод.
-
-
10.10.2016 в 15:31-
-
10.10.2016 в 15:33ДРУЖНО,
-
-
10.10.2016 в 15:47-
-
10.10.2016 в 15:50Артур так легко визуализируется за рояоем
А вот поющий имс, весь такой имс и в татушках, немного разрывает шаблон
-
-
10.10.2016 в 15:55fundo, в следующей главе у нас афиша именно с таким Имсом. Ладно. Вот она спойлер))). Несмотря на весьма приличный объем, я обожаю эту серию и для меня было странно, что за нее никто еще не успел взяться) Подозреваю, это из-за адовой муз. лексики. Но надеюсь, что до этой работы дойдут знатоки и при случае поправят то, что пока у меня выходит переводить чисто интуитивно)
-
-
10.10.2016 в 16:11-
-
10.10.2016 в 16:18Жалко юного
вертерагольдберга, судя по первой главе придется ему по началу отношений ой как нелегко-
-
10.10.2016 в 16:36-
-
10.10.2016 в 17:04fundo, очень нелегко, это уж точно))) Ладно, раз пошла такая песня вот Вам еще и спойлер из другой части, где выпускной концерт у Артура правильный еврейский мальчик
Икар Монгольфье Райт, ох! Я уже исправила))
-
-
10.10.2016 в 17:20Да уж, эти крахмальные еврейские мальчики
Почему то сразу сассоцировался другой еврейский мальчик - гленн гульд, любимый мой исполнитель вариаций гольдберга
Чем-то они риали похожи
читать дальше
-
-
10.10.2016 в 17:44-
-
10.10.2016 в 19:41-
-
10.10.2016 в 19:49*сидит ждёт проду*
-
-
10.10.2016 в 20:32Svetlik@, вторая глава почти окончена, если бета отработает завтра выложу. А вот третья самая большая, придется подождать.
-
-
11.10.2016 в 08:16-
-
11.10.2016 в 16:50-
-
11.10.2016 в 17:08brihida, приходите еще, скоро будет новая глава
-
-
13.10.2016 в 19:14